Выступая 8-го апреля на заседании Общественной палаты, посвященного вопросам совершенствования законодательства о защите прав потерпевших, лидер правозащитного движения «Сопротивление» Ольга Костина отметила, что работа правоохранительных органов должна быть в первую очередь ориентирована на потерпевшего. Как пояснила Ольга Костина потерпевший должен, прежде всего, получать компенсацию за причиненный вред преступником, а не иметь лишь возможность посадить своего обидчика за решетку.

Ольга Костина: Только что мы получили сообщение о том, что Президиум Верховного суда России готовит заседание по тематике потерпевших в уголовном процессе. Мы понимаем, что в данной ситуации уже есть небольшие сдвиги. Кроме того, есть поручение Президента РФ Совету безопасности. Оно было дано в прошлом году, и по нему проводится определенная работа. Работает контрольное управление, готовит пакет предложений. Я надеюсь, что в том числе трагические события, которые произошли за последнее время, позволят эту ситуацию изменить. В данном случае нужна больше политическая воля, нежели какие-то сопутствующие усилия.

Почему эта тематика принципиальна для реформ в стране, в том числе для гуманизации? Дело в том, что то, о чем говорил Александр Бастрыкин, а именно сравнивая ситуацию в нашей стране и за рубежом. 27 стран Европы объединены Европейской конвенцией 1985-го года о правах жертв преступлений, в том числе там регламентированы имущественные права, конституционные права. Мы, к сожалению, пока не можем присоединиться к этой конвенции, хотя наши соседи по соцлагерю уже присоединились к ней.

Почему такая работа должна проводиться? Каждый седьмой гражданин России по опросу Минрегионразвития ежегодно подвергается преступным посягательствам. Около 3-х миллионов преступлений было зарегистрировано в прошлом году. Из них около половины не раскрыты. А теперь представьте, что, если около 60-ти процентов граждан никуда не заявляет, то мы исследуем цифры, которые висят в воздухе. Эти три миллиона – это капля в море от того, что происходит на самом деле. Теперь мы пришли к тупику – к нежеланию и даже страху граждан обращаться за государственной помощью. А смысл обращаться? Что, кроме неприятности и нервов вы получите от этого? Вам что-то компенсируют? Вам помогут юридически? Нет! Разговор о бесплатной юридической помощи идет уже много лет, и недавно об этом говорил министр юстиции, может быть ситуация сейчас несколько изменится. Государство в качестве компенсации в лучшем случае предлагает гражданину месть за то, что с ним произошло. То есть «Мы не сможем сохранить вам здоровье, мы не сможем дать вам денег или поддержать вас, если у вас погибли близкие, но мы постараемся поймать этого человека, изуродовать его в тюрьме точно также, как он изуродовал вашего родственника».

В такой ситуации говорить о гуманизации бессмысленно, потому что гуманизация это не техническое снижение количества людей, сидящих в тюрьме, а смысловое. Мы говорим не о том, что их там много, а о том, что не все, кто там находится, социально опасен. Мы все знаем, что для потерпевших важнее восстановить здоровье, чем сидеть дома инвалидом и радоваться тому, что его обидчик тоже сейчас сидит, возможно, на пути к инвалидности.

Потерпевший является принципиальной фигурой для правосудия по следующей причине. Интересно, как наша система обходится в расследовании преступлений без потерпевших. Мы знаем как. Приписками, какими-то документами и т.д. Это ни на секунду не умаляет существующую форму. Я просто хочу сказать, что в нормальном состязательном правосудии нельзя обходиться без потерпевшего. Недаром в законе Германии написана фраза, которая меня восхищает: «Жертва преступления – принципиальная фигура для правосудия, потому что именно с ее заявления начинается преследование преступников». Как можно начинать это преследование без заявления гражданина? Милиция сейчас говорит о том, что она должна опираться на общественное мнение. Так вот общественное мнение в этом случае и есть заявитель. Человек идет в милицию не когда у него все хорошо, а когда что-то случилось. Он что-то увидел или он сам пострадал, он идет, когда ему нужна помощь. Необходима работа с заявителем, а у нас нет ни одного ведомства, где такая работа была бы налажена. Потерпевшим надо также разъяснять их права, за их права нужно так же бороться, потому что это борьба за чистоту правосудия и за его качество.

Что касается компенсационных программ. В большинстве стран мира это обязательно. От этого зависят, как тяжесть наказания, так и УДО. Мало, когда преступник говорит о том, что он эмоционально раскаивается. Он должен это доказать. Тем не менее, есть государственные фонды, куда идут не только конфискат имущества преступников, но и штрафы крупных компаний, все, что касается нарушения закона. Почему это делается? Потому что, если преступник не найден, а человеку нужна помощь, то ему все равно необходимо помочь.

Государство, конечно, в страшных случаях приходит на помощь. Помощь эта непонятно как регламентирована. Кому-то триста тысяч, кому-то семьсот, кому-то миллион. Можно ли однократно выплачивать эти цифры? Наверное, нет. К примеру, в Германии, пенсия несовершеннолетнему, потерявшему родителей в результате преступного посягательства, выплачивается пенсия по чуть-чуть, потому что человеку нужна поддержка. Тоже самое по инвалидности.

Конечно, речь идет только о тяжких преступлениях против личности. В случае угона машин, грабежей, это регламентируется другим образом. В случае преступлений против личности, особенно против несовершеннолетних, компенсировать вред должно государство и частное партнерство, как это делается в большинстве стран мира. Или только государства, как это сделано в большинстве стран Европы.

Я приведу в пример «Хромую лошадь». Компенсация была выплачена на месте, сейчас люди находятся в ожидании суда. Уверяю вас, это будет проходить еще очень долго. Родственникам из больниц выдали пострадавших. Многие из них находятся в состоянии, которое нуждается в постоянном уходе. Что делать? Денег нет. Никакого регламента изъятия не существует. Как может гражданин доверять государству и сотрудничать с государством, если он ничего, кроме неприятностей и унижения, от этого не получает?

Большинство существующих предложений делятся на два блока. Это законодательный и вопросы, связанные с теми или иными компенсационными мероприятиями.

Что касается медицинской помощи. В той же Германии Минюстом утвержден справочник медучреждений, куда можно обратиться за помощью, если вы жертва преступления. Оговаривается одно – для того, чтобы вам оказали помощь, вы должны заявить о преступлении, то есть оказать помощь государству. Если вы не будете заявлять, помощь вам не окажут. Этот разумный подход дает вполне серьезный результат. У нас – система крутится сама в себе и прекрасно обходится без нас. То, что мы сейчас имеем.

Еще пример. В прошлом году произошло громкое убийство. Убита российская семья Спинелли. Мои коллеги из Франции на следующий день получили уведомление о том, что «наш человек погиб на территории России, найдите родственников, окажите помощь». У нас и писать особо некому. Если в Европе это работа государства и НПО, то у нас либо государства, либо НПО, либо вообще никого.

Представьте себе, что мы, не пережившие теракт, но видевшие его по телевизору, до сих пор не можем справиться с этим. Более того, у нас вообще нет привычки обращаться за помощью, в том числе психологической. Конечно, национальный российский механизм, который это может и должен делать, формировать нужно. Качество работы будет совершенно иным.

Так же хотела бы сказать, что, пока мы относимся к ювенальной юстиции на сугубо популистском уровне, наши дети переживают страшное издевательство. Не потому что у нас следователи негодяи, а потому что законы такие. По закону, ребенку нужно ходить по разным инстанциям и по нескольку раз рассказывать о совершенном преступлении. По закону ребенок должен сидеть и ждать экспертизу в КВД вместе с проститутками. У нас первое место в мире по самоубийствам среди детей и подростков. Мы не учитываем того, почему это происходит. Не только из-за неблагополучных факторов. Преступность, особенно сексуальная, в отношении детей латентна. О ней никто ничего не знает. Что мы делаем, чтобы реабилитировать ребенка, попавшего в беду? Ничего. У нас есть реабилитационные центры? Или какие-то механизмы? Нет! Недавно в Петербурге задержали серийного маньяка, выяснилось, что в детстве он неоднократно подвергался сексуальному насилию сам.

Мы находимся на пороге интересной ситуации. Если удастся продвинуть тот проект, который в настоящее время находится в Совете безопасности, если удастся сделать эти нехитрые шаги, которые приведут к установлению положения потерпевшего в адекватную и принципиальную позицию для российского правосудия, я думаю, мы будем в состоянии сделать реформы именно такими, какими мы их себе представляем.

Я призываю граждан, которые занимаются правами осужденных тоже подумать об этом. Это залог того, что вместо тюрьмы может быть другая форма, более адекватная.