Строгость приговоров и скромный процент оправданий в российских судах могут объясняться присутствием в судейском сообществе «прокурорской субкультуры». Около 22% служителей Фемиды вышли из надзорного ведомства, свидетельствует соцопрос, обнародованный на Сенатских чтениях. Вкупе со слабой «географической мобильностью» это приводит к «неформальной взаимозависимости» судей и тех же прокурорских работников и следственных органов.

Такой далекий от идеала портрет слуги закона представил на Сенатских чтениях, ежегодно организуемых в Санкт-Петербурге Конституционным судом, проректор Европейского университета, доктор социологических наук Вадим Волков. Его доклад основан на анкетировании и интервьюировании почти восьми сотен служителей Фемиды в шести регионах страны. По словам исследователя, за последние десять лет судейский корпус серьезно обновился – 59% опрошенных судей начали работать в этом качестве после 2001 года, еще 28% вступили в должность в «смутные 1990-е», и 12% составляют судьи старого призыва, работающие с советских времен. «В профессии преобладают те, кто пришел во время стабильности и после улучшения работы судей в начале нулевых. Доля судей советского периода сокращается, но значит ли это что на их место приходят более профессиональные и независимые кадры?» – задал риторический вопрос Волков.

Дабы выяснить, каково отношение судей к своим профессиональным нормам и ценностям, сотрудники Института проблем правоприменения, начиная с декабря 2010 года провели анкетный опрос 760 судей разного уровня (мировых, районных, областных), выбрав по одному региону в 6 федеральных округах. Кроме того, в исследование вошли 18 экспертных интервью с судьями, интервью с работниками прокуратуры и следственных органов, и данные судебной статистики.

Судя по собранным данным, представление о цеховой замкнутости судейской корпорации несколько преувеличено. Хотя, как отметил Вадим Волков, «наиболее массовой траекторией попадания в судейский корпус является работа в аппарате судов», но эта массовость относительна – среди опрошенных служителей Фемиды, около 33% раньше работали помощниками судей и секретарями судов. При этом 22,1% пришли из прокуратуры, 18,6% были юристами в различных госструктурах, а 16,7% ранее работали в следственных органах.

«Из прокуратуры в судьи идут по большей части мужчины, причем в более зрелом возрасте, они чаще всего потом специализируются по уголовным делам, – говорится в докладе. – Ценность бывших прокурорских работников, по признанию судей, состоит в их высокой компетентности в юридических, процессуальных вопросах». Но, поясняет составитель доклада Вадим Волков, проработав долгое время в органах прокуратуры, человек будет носителем определенной корпоративной культуры, а чем выше возраст и больше опыт, «тем сложнее происходит профессиональная ресоциализация». Нельзя сбрасывать со счетов и память о советском опыте, когда милиция, прокуратура и суд были частью единого правоохранительного аппарата, а судья лишь проверял качество предварительного следствия после следователя и прокурора.

Из внешних «субкультур» наиболее близкой к судьям является сообщество прокурорских работников, на основе интервью с судьями делают вывод авторы доклада. «Если прокуратура является профессионально близкой субкультурой по отношению к судейскому сообществу, то к адвокатской профессии отношение у судей настороженное, если не враждебное», – отмечает Вадим Волков. По его словам, адвокаты воспринимаются в судейском сообществе как «проводники коррупции», не защищающие человека, а пытающиеся «решить вопросы». Поэтому, делает вывод Волков, «в сложном процессе подбора и назначения судей эта неформальная установка сказывается на доле выходцев из этой профессии, которая остается невысокой – 12,6%».

Может быть поставлен вопрос о том, транслируются ли эти установки на сам судебный процесс, где обвинитель и защитник должны состязаться на равных, отметил социолог, добавив, что «это особенно важно в контексте так называемого обвинительного уклона в правосудии, в котором упрекают российскую судебную систему». Волков привел статистику оправдательных приговоров по делам с участием государственного обвинения в 2010 г., никак не комментируя эти данные. Лишь 1% такого рода дел закончился оправдательным приговором, и еще 2% подсудимых были оправданы по реабилитирующим основаниям. Соответственно 98% процессов заканчиваются обвинительными приговорами (для сравнения, в странах Евросоюза доля оправдательных приговоров составляет 15-20%).

«Определенную роль здесь играет близость профессиональных интересов прокуроров и судей, – отмечает Вадим Волков. – Кроме того, следственные органы, как правило, успешно обжалуют оправдательные приговоры в апелляции и кассации. А большой процент отмененных приговоров невыгоден судье, ибо его руководство и квалификационная коллегия судей могут счесть это показателем некомпетентности».

Одним из объектов исследования, проведенного Вадимом Волковым и его коллегами, стала независимость судебного сообщества и «несвязанность» судебных решений с мнениями правоохранителей, и сторон, заинтересованных в деле. «В интервью с судьями не раз звучало слово «посоветоваться» – с председателем суда, или с прокурором», – отмечает Волков. Речь идет не о каком-то прямом давлении на судей, а о том, что «отдельно взятый, погруженный в себя судья, имеющий перед собой текст закона, – это абстракция». Судьи находятся во власти профессиональных норм, зависят от оценки их работы, от продвижения по службе, в судебной иерархии, где важное место принадлежит председателям судов.

Кроме того, заметил Волков, российские судьи «прочно укоренены в местном и региональном социуме», «на местах» – это группа с довольно низким уровнем географической мобильности. По данным опроса, 77% судей трудятся по месту своего рождения и длительного пребывания.

Вместе с тем, отмечает Волков, у каждого опрошенного судьи есть представление о некоем идеальном образе служителя Фемиды. Причем представление о том, какими качествами должен обладать вершитель правосудия, сильно разнятся – в зависимости от возраста, пола опрошенных и не в последнюю очередь от того, каков «бэкграунд» судьи. «Например, ответы судей –  выходцев из прокуратуры на вопросы социологов заметно отличались от того как отвечали судьи, ранее работавшие в аппарате судов», – отметил Вадим Волков. Судьи с прокурорским опытом придают большое значение бескорыстности и справедливости «идеального коллеги». Те же, у кого за плечами только опыт работы в судебной системе, отдают предпочтение таким качествам, как аккуратность и непредвзятость. Важными, по словам Волкова, оказались и различия поколений.

Опрашивая сначала судей, начавших работать до 1991 года, и переходя к «когорте», пришедшей в суды в 1990-е, а затем – к тем, кто стал судьей после 2000 года, авторы опроса заметили серьезный сдвиг предпочтений. «При переходе от советской когорты судей к постсоветской и к наиболее молодой, явно снижалась значимость такой профессиональной нормы как бескорыстие, и значимо росла важность таких бюрократических качеств, как дисциплинированность и аккуратность», – обратил внимание Волков. Также судьи поколения 2000-х считают особо важным знание буквы закона – это обстоятельство, по мнению Волкова, может отражать как рост профессионализации судей, так и «общего усложнения, уплотнения и изменчивости законодательной среды в 2000-е годы».

С некоторой условностью «в судейской среде можно различить мужскую и женскую субкультуры». У мужчин и женщин – судей складывается разный портрет идеального представителя своей профессии. «В мужском идеале судьи больше бескорыстности, справедливости и независимости, но меньше дисциплинированности, ответственности и внимательности, – опираясь на данные опроса, констатирует Волков. – Женщины-судьи же во главу угла ставят именно дисциплинированность, ответственность и внимательность. Справедливость и независимость менее значимы». Волков напомнил, что у российской Фемиды женское лицо – по данным статистики, 66% судейского корпуса составляют представительницы прекрасного пола.

Но в целом, отметил Волков, есть высокая степень консенсуса по поводу важности знания судьями буквы закона, законности и независимости судей. Гуманность, дисциплинированность, специализация и бескорыстие оказались на периферии у всех респондентов. «Речь не о том, что какие-то качества оказались неважны (все важны, за исключением гуманизма), но примененный нами метод множественного выбора ответов позволяет фиксировать некоторые склонности определенных групп», – пояснил социолог.

«Судейский корпус всегда формировался из двух основных источников – прокуратуры и кадров, выращенных собственными силами, сотрудники МВД становились судьями в единичных случаях», – заявил «МН» председатель президиума Московской центральной коллегии адвокатов Игорь Трунов. И этим советский и российский опыт комплектации судебного корпуса серьезно отличается от мирового: в США и Европе судей часто «рекрутируют» из адвокатов.

Что же касается обвинительного уклона в правосудии, то, по мнению адвоката, проблема не только в том, что судьями становятся бывшие обвинители. «Действующие Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы сами по себе написаны под следователя, – полагает Трунов. – УПК фактически ставит судью в роль статиста: не работает институт обжалования действий или бездействий следователя, судья фактически отстранен от определения меры пресечения». Поэтому, делает вывод Трунов, требуется реформа уголовного и уголовно-процессуального законодательства.

«Обвинительный уклон правосудия выводится из факта присутствия в судах большого количества экс-работников прокуратуры», – согласен и член совета Адвокатской палаты Москвы Константин Ривкин, в прошлом следователь.

По словам юриста, вся ныне действующая судебная вертикаль «заточена» под вынесение обвинительных приговоров. «Верховный суд посредством кассационной инстанции буквально набрасывается на судей, оправдавших гражданина», – заявил «МН» Ривкин.

Выводить нынешнюю «смычку» обвинения и суда из советской модели правосудия  некорректно – полемизирует с авторами социологического исследования судья в отставке, глава юридической службы КПРФ, депутат Госдумы Вадим Соловьев. «По советскому законодательству, задачей следствия было установление истины по делу, и если следствие приходило к выводу о невиновности человека, то дело прекращалось на стадии расследования, и до суда не доводилось», – пояснил «МН» Соловьев. Теперь же следователей не только отделили от суда, но и возложили на следствие обязанность поддержки обвинения (а не поиска истины о виновности или невиновности обвиняемого). «С моей точки зрения, это была огромная ошибка, ибо следователь не должен быть заинтересован любым способом посадить своего подследственного. Но от следователей требуют именно  этого», – подчеркивает юрист. По словам Вадима Соловьева, если учесть, что «на земле» – особенно в маленьких городах, поселках, прокуратура, следствие и суд находятся в одних руках, судьи и правоохранители знают друг друга, работают годами, то нечего удивляться появлению корпоративной спайки и обвинительного уклона, вошедшего в практику по всей России.

Михаил Мошкин, Московсике новости