Ольга Костина: 

– Никто из здравомыслящих людей, занимающихся правосудием в России, безусловно, не против того, чтобы наше уголовное и исполнительное законодательство было приведено в соответствие с современными нормами международного права. Поэтому в целом, с самого начала и до сегодняшнего дня я, конечно, поддерживаю идею гуманизации, я бы даже сказала, модернизации системы правосудия и системы наказания.

Однако с самого начала у нас вызывало некое изумление вот что. Она недаром называется «система», т. к. предполагает блок связанных между собой правоохранительных секторов правоохранительной системы и системы правосудия и т. д. Для меня до сих пор остается большой загадкой то, что гуманизация началась и продолжается лишь касательно людей, нарушивших закон. Несмотря на все наши усилия и на то, что президент неоднократно публично подтверждал, что его мнение совпадает с нашим, что жертвы преступлений в РФ должны обладать системными и адекватными правами, соответствующие ведомства пока не слышат ни нашу, ни его позицию. Я не вижу никаких шагов со стороны тех, кто сейчас этой реформой занят, по оформлению адекватных прав потерпевших. Мы все заняты только преступниками.

Россия в этом году принимала 25-й, юбилейный форум по правам потерпевших в Европе, мы получили телеграммы от Дмитрия Медведева и Владимира Путина. На форуме работали все силовые ведомства. Глава СК Александр Бастрыкин вместе с нами, заинтересованными сотрудниками Госдумы и Общественной палаты, подготовил проект закона о правах жертв насильственных преступлений. Несмотря на это, Министерство юстиции продолжает в упор не замечать, что у правосудия есть еще одна, а для мирового сообщества важнейшая сторона – это человек, который двигает правосудие, человек, который обратился за помощью. В законе Германии очень внятно написано, что жертва преступления или свидетель являются ключевой фигурой, т. к. именно после его обращения начинается правосудие. Мы пока не можем убедить определенных чиновников, что необходимо приведение системы исполнения наказаний из варварского состояния в современное.

Новый блок поправок у меня также вызывает много вопросов. Меня снова изумляет, что в числе преступлений, которые наше законодательство относит к нетяжким, не экономика, как нам всегда говорили, а побои, истязания, умышленное причинение нетяжкого вреда здоровью. Я понимаю, что ситуация с правосудием всегда живая, подвижная, надо смотреть конкретные случаи. Но, может, имело бы смысл прояснить эти позиции, чем вот так огульно их спускать?

Второе, что мне кажется опасным, – это то, что судьи теперь имеют право снижать степень тяжести преступления по своему усмотрению. Что будет, когда они получат право снижать степень тяжести по мелким преступлениям? Наверно, тогда они все будут на свободе. Я не сторонник того, чтобы человека, который оступился, находясь в состоянии аффекта, ударил в драке и т. д., сажали в тюрьму и делали там из него настоящего преступника, но с такой легкостью давать убедиться в том, что это ничего не стоит…

Самое главное, что меня потрясло, – это пункт о принудительных работах. Президент об этом говорил, мы в палате обсуждали, я его поддерживаю, что принудительные работы – это вид наказания, который не представляет собой тюремного заключения, колонии, а это работа на благо общества и государства, сопряженная с возможностью осознания трудом своего правонарушения. Но когда я прочитала о том, что это будут специальные центры, где они фактически будут там жить, ну или не жить, а отмечаться, меня это поразило. Центры же надо еще построить, т. е. опять надо выделять на это деньги.

А еще эти работы сопряжены с любым видом собственности. Но мне непонятно, как это может быть. Получается, бизнесмены могут нанимать заключенных бесплатно или за какие-то копейки? Мне кажется, что с того момента, когда глава государства, который несет ответственность за те реформы, которые он сам объявил и в которых он уверен, и до момента, когда это доходит до законодателей, его идеи претерпевают некие преобразования. Я даже не уверена, что эта фраза не противоречит международным нормам. Есть конвенция, которая запрещает использование труда заключенных. Поэтому вопросов к поправкам много.

Главный вопрос остается открытым: почему государство готово тратить немалые деньги на строительство центров и общежитий для заключенных, расширение штата ФСИН, но не на жертв? Государство в приоритет ставит тех, кто закон нарушает, а не тех, кто от этого страдает.

Вы посмотрите, что у нас творится. Если раньше народ брался за оружие и устраивал самосуд по итогам неправосудных, с их точки зрения, решений, то теперь они уже не дожидаются этих решений.

Я думаю, что с этими документами в этот раз мы спорить не будем, но будем настаивать, чтобы в ближайшее время был принят закон о правах жертв тяжких насильственных преступлений. Это мировая практика, и я надеюсь, что нам не придется обращаться в европейские инстанции по правам человека и позорить нашу родину тем, что в РФ у жертв преступлений нет никаких прав.

По материалам сайта km.ru