На когда-то потрясший наше сознание фильм Ролана Быкова “Чучело” современная жизнь словно подрядилась снимать ремейки. В Самарской области семеро подростков привязали к столбу шестилетнего мальчика и два часа над ним издевались – пинали ногами, стреляли резиновыми пулями из детского пистолета. Дело дошло до суда, истязателей наказали штрафом в 40 тысяч рублей, которых не хватило даже на лечение мальчика. В Новгородской области 13-летняя девочка попала в больницу с разрывами внутренних органов и ушибом головного мозга после того, как сверстники устроили ей “темную”. О произошедшем в следственные органы сообщили врачи, возбуждено уголовное дело. В Ульяновской области три девушки затащили сокурсницу в туалет, где ее избили и окунали головой в унитаз. Однокурсники вместо того, чтобы прийти на помощь, снимали все на мобильный телефон. В Мордовии 12-летние подростки напали на учителя физкультуры. Свои “геройства” они тоже снимали, чтобы потом смонтировать ролик ко Дню учителя. Учитель через несколько дней умер от сердечного приступа.

Смерть пугающим образом привлекает подростков. В Курганской области два мальчика (9 и 10 лет) заманили в заброшенную баню шестилетнего ребенка, избили и задушили его.

Под Воркутой двое пятиклассников (11 лет) хладнокровно спланировали и осуществили убийство своего 12-летнего обидчика. Тело мальчика нашли случайно. В Туле 15-летняя девочка убила бабушку, мешавшую ей жить и общаться с молодым человеком. Хронику убийства описала в соцсетях. В Красноярске убили школьника, переведя виртуальный конфликт в соцсети в реальный и взяв на разборку нож и биту.

Какие процессы скрываются за столь страшными историями, мы обсуждаем с экспертами “РГ” – руководителем Лаборатории психологии детского и подросткового возраста ФГБУ “ФМИЦПН им. В.П. Сербского”, доктором психологических наук Еленой Дозорцевой, координатором центра безопасного Интернета Урваном Парфентьевым, психиатром научного центра социальной и судебной психиатрии им. Сербского Борисом Положием, руководителем Патриаршего центра кризисной психологии Михаилом Хасьминским.

– Жестокость и агрессия в самом деле сегодня молодеют?

Елена Дозорцева: По данным МВД общие показатели преступности среди несовершеннолетних сейчас существенно снижаются. В 2016 году они сократились на 13 процентов. Однако увеличивается число детей, не достигших возраста уголовной ответственности, но совершающих общественно опасные действия. В стандартные статистические отчеты такие сведения не попадают, и поэтому истинные масштабы этого явления оценить трудно. Жестокие преступления совершались младшими подростками 11-13 лет и раньше, но тогда такие дела не предавались публичной огласке. Сейчас же информация о подобных случаях быстро становится известной благодаря Интернету и привлекает к себе повышенное внимание. Так что тенденция к омоложению преступности действительно существует.

– В чем причины столь ранней жестокости детей?

Елена Дозорцева: Они очень разные. Прежде всего их нужно искать в семье. В психологии существует понятие “цикла насилия”, когда агрессия родителей передается детям, а через них и следующим поколениям. По мнению канадского психолога Ричарда Тремблея, определенный уровень агрессии присущ большинству детей 2-3 лет. А в дальнейшем дети ведут себя неагрессивно в той степени, в которой такому поведению в детстве были обучены их родители, – это своего рода “цикл ненасилия”. Поэтому большое значение имеет то, как дома общаются с ребенком, каким наказаниям он подвергается. Имеет значение уровень агрессии не только в семье, но во всех сообществах, в которые включен ребенок – в школе, среди сверстников, среди взрослых.

Урван Парфентьев: Я думаю, что рост насилия в подростковой среде опосредованно связан с Интернетом.

Еще пять лет назад возрастной порог пользования сетями начинался с девяти лет. С 2015 года дети начинают пользоваться Интернетом с шести лет. То есть параллельно с тем, как учатся читать и писать. Однако это период и другой “учебы”: через игры в сетях дети быстро привыкают к тому, что онлайн-смерть условна, а жизнь легко “перезагрузить”. Таким образом, онлайн-ценности перебираются в офлайн – реальную жизнь. И это девальвирует смерть в глазах детей. Она становится “квестом” – игрой. К тому же анонимной.

В юности мало кто понимает, что как реальность не виртуальна, так и сеть не анонимна. И в Интернете человек оставляет больше следов, чем на улице. Даже когда маскируется.

Елена Дозорцева: Я бы хотела возразить. Зарубежные исследователи в последние годы отмечают резкое сокращение подростковой преступности и объясняют это благой ролью Интернета, тем, что значительная часть детских занятий переместилась в виртуальную реальность. Возможно, и в России именно по этой причине уменьшается число преступлений, совершенных несовершеннолетними.

Интернет способствует интеллектуальному развитию детей и дает им доступ к уникальным инструментам. Но при этом, конечно, эмоциональное и социальное развитие детей и подростков, активно живущих в сети, нередко запаздывает. Это приводит к инфантилизации – слабому развитию ответственности за свои действия, непониманию их значения для других людей. Это надо помнить тем, кто в ответ на широко освещаемые случаи жестокости малолетних ратует за понижение возраста уголовной ответственности и обосновывает это достаточным интеллектуальным уровнем современных детей. Интеллектуальное, да, достаточно, а эмоциональное, социальное и нравственное – нет.

Опасен не сам Интернет, а время, проведенное в нем. Интернет. Интенсивное погружение в виртуальную реальность приводит к своего рода слиянию виртуальной и реальной среды в сознании ребенка, переносу в реальную жизнь негативных “виртуальных навыков”. Детская агрессия ведь тоже в значительной степени переместилась в Интернет. Пока трудно оценить масштабы различных видов кибербуллинга (травли в сети Интернет), но “виртуальная агрессия” для ее жертв часто очень большая травма. И постоянная психологическая “прописка” ребенка в Интернете создает ему трудности в реальном общении. Поэтому. Я считаю, что нужно жестко ограничивать время, которое ребенок проводит в сети.

Михаил Хасьминский: Я думаю, родителям надо использовать специальный пароль при предоставлении детям доступа в Интернет, четко определять время пользования компьютером, устанавливать фильтры доступа к определенным ресурсам.

Если на слова “казнь, ИГИЛ (организация запрещена в России. – Прим. ред.)” в 2016 году пришлось 197 тысяч запросов “Яндекса”, из них повторных – 71 тысяча, то стоит ли удивляться тому, что доступ к смакованию жестокости потом выливается в выкладывание в сеть реальных преступлений подростков. Дело даже не в “хабаровских живодерках”, иркутских или ржевских гасителях “Вечного огня”, сибирских или рязанских девочках, публично истязающих одноклассниц за то, что “не дала списать” или “просто так”. Дело в обыденности жестокости. Мы должны признать: в новом поколении растет поросль, готовая разрушать. Я бы сказал, растут демотиваторы. Они сами лишены смысла действий, убеждений, нравственных ориентиров и лишают их своим напором пока ровесников.

– Как можно остановить детскую агрессию?

Елена Дозорцева: С детьми младше 11 лет, которых не отправишь в специальное воспитательное учреждение закрытого типа, даже если они совершили тяжкое преступление, сегодня практически никто серьезно не работает. Нет ни профилактики, ни реабилитации. И никто не объясняет их родителям элементарные навыки поведения: существуют методы воспитания без применения физической или психологической агрессии по отношению к ребенку.

Борис Положий: Очень грамотное решение – скорое введение в школьную программу курса психологии. Что такое переходный возраст? Что такое психология насилия и моральный террор, вербовка или призывы к суициду? – все это надо знать и детям, и взрослым. Но главное – это соединение воедино образования и воспитания. К сожалению, рост насилия и жестокости в подростковой среде – одно из следствий “сервисной школы”, когда образование превращено в товар, а воспитание передано семье. Школе надо вернуть функции воспитания. Воспитание неотрывно как от семьи, так и от образования. Оторвали – получаем мышление, замешанное на деструктивности и насилии.

Михаил Хасьминский: Я согласен, что надо соединять образование с воспитанием. Необходимо совершенствовать и законодательную базу. Но есть еще один аспект, который мы недооцениваем – секулярное образование. Заметьте, на Кавказе, где дети ходят в мечеть и воскресные исламские школы, вообще не фиксируется изуверская подростковая жестокость, когда девочки убивают девочек или мальчики истязают брата по вере. Это нам еще одна подсказка – воспитание через религию. Боязнь Бога дает табу на убийство, табу на суицид. Они в традиционных обществах закладываются на уровне подсознания. И это еще один ответ на вопрос – зачем изучать ведущие религии – православие, ислам, буддизм и иудаизм – в школе.

Разумеется, религиозное образование не надо вырывать из всего контекста необходимых мер. Оно сработает лишь в комплексе с законодательными, воспитательными и иными мерами, включая и репрессивные.

Урван Парфентьев: А все преступления в Интернете, начиная от обычных кибероскорблений и взломов страниц и до призывов к суициду или хакерских атак на банки, надо качественно расследовать. И устанавливать места и устройства преступлений. А вослед задумываться, как выстроить в сети позитивные ценности и блокировать (речь даже может идти о цензуре) негатив.

Владимир Емельяненко, Наталья Лебедева, Российская газета