Читать статью

ОБЩЕСТВЕННАЯ ПАЛАТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
_____________________________________________________________

21 февраля 2012 г.

Ольга Костина, Член Общественной палаты РФ, Председатель Правления МПОО «Сопротивление»:

 В 2011 году Общественная палата сформировала рабочую группу по содействию реформам правосудия, так мы ее назвали. В настоящее время группа провела две встречи, последняя была совсем недавно. Я очень рада видеть представителей нашего неформального объединения.
 
Завтра, 22 февраля – Международный день поддержки жертв преступлений. И мы обычно, как и 22 страны Европы, приурочиваем к этому дню информационные мероприятия, лоббистские мероприятия, выходят публикации, все это сейчас можно найти в СМИ. Вот сегодняшняя статья Ольги Николаевны Ведерниковой в Российской газете, например. Завтра будет ряд публикаций.

Столь ожидаемые реформы правосудия, о которых в последние годы широкая идет дискуссия, на наш взгляд, происходят бессистемно. И при том, что ожидания от них высоки – пока во многих случаях это наталкивается на разочарование, причем как со стороны профессионалов, так и со стороны общественности.

Поэтому нам представилось необходимым, безусловно поддерживая необходимость таких реформ, поговорить о более системной основе. Мы имеем в виду необходимости выработки доктрины по противодействию преступности в России, и необходимости выработки основ государственной уголовной политики. Представляется, что именно с этого нужно начинать комплексную реформу правосудия в России, которая действительно назрела, и уже давно.

 Мы планируем поговорить об отправной точке для любого правосудия – ценности человеческой жизни. Потому что мы сейчас видим, что за мошенничество, даже неудавшееся, за намерение, можно получить шесть лет, или восемь, а за убийство можно получить условный срок.

Поэтому наша даже борьба за потерпевших в данном случае является не сегментом политики, а попыткой сделать новую основу, потому что все-таки и тяжесть наказания, и качество правосудия должны до известной степени, как и во всей мировой практике, толкаться от степени ущерба конкретной личности, от удобства для содействия этого человека непосредственно правосудию.

Я хочу еще раз поблагодарить Председателя СКР Александра Ивановича Бастрыкина, Директора ФССП России Артура Олеговича Парфенчикова, представителей МВД, Ирину Анатольевну Яровую, председателя Комитета ГД по безопасности, Владимира Николаевича Плигина, председателя Комитета ГД по конституционному законодательству и государственному строительству. Сейчас с нами уже такая команда, с которой можно рассчитывать на серьезные лоббистские усилия, и поблагодарить за ту работу ежедневную, которую все наши партнеры делают.
 
Владимир Плигин, Председатель Комитета Госдумы по конституционному законодательству и государственному строительству:

Тема сегодня  – это право на жизнь. С нашей точки зрения, право на жизнь нуждается и в дополнительном осмыслении, и в дополнительной защите, и мы понимаем, что это право – одно из основных прав, закрепленных Конституцией Российской Федерации.

И, конечно же, право на жизнь корреспондируется с обязанностью государства всемерно охранять человеческую жизнь от любых противоправных посягательств и иных угроз, обеспечивать правовые, социальные, экономические и иные условия для нормальной, полноценной и достойной жизни каждого человека.

В этой части то, что происходит в настоящее время по разного рода аспектам защиты права на жизнь, как нам представляется, нуждается в дополнительном осмыслении. В течение определенного времени мы занимались такой очень широко распространенной проблемой, которая называется «война на дорогах». С 2007 года, когда мы вышли на катастрофический пик гибели людей, это было около 36 тысяч людей, и государство начало на это системно обращать внимания.

Я не хочу сказать, что мы достигли результата, который можно было бы оценить как действительный, коренной перелом. Но, тем не менее, при приросте в 10 миллионов машин в течение последних нескольких лет нам удалось добиться сокращения смертности на 10 тысяч человек в год. Таким образом, за момент, с которого мы начали, где-то в общей сложности 40 тысяч человек пришли домой живыми. Это результат государственной политики.

Второй аспект, на котором я бы хотел остановиться – это цифры, которые касаются пропавших людей. Десятками тысяч измеряются эти цифры, и пока мы здесь, к сожалению, перелома не достигли. Так или иначе, у нас очень заметное количество людей оказываются неустановленными.

И еще одна оговорка, прежде чем перейти к конкретным вещам – ни в коем случае у нас не возникают какого-либо рода вопросы по поводу судебной практики, как практики по назначению уголовного наказания. Мы понимаем, что законодательство определяет подход судебной практики, и в целом ряде случаев суды, может быть, хотели бы реагировать на какие-то вещи, может быть, более жестко реагировать на какие-то вещи. Но, тем не менее, законодательство само по себе не дает такого рода возможностей, оно дает некоторые обязательные предписания.
 
Но одновременно мы бы, конечно, хотели целиком по убийствам, по тяжким телесным повреждениям, повлекшим смерть, посмотреть статистику назначения наказаний за какой-то определенный период времени. Давайте, допустим, ограничимся – лет пять, включая 2011 год.

Второй вопрос – санкции, их практика. Мы бы хотели очень предметно посмотреть рецидив по убийству. То есть в том случае, когда назначается санкция, в дальнейшем лицо вновь оказываясь на свободе, какого рода рецидив.

Ситуация, которая возникает по убийствам, нас тревожит. Поскольку в целом ряде случаев условно-досрочное освобождение применяется по этим составам, по убийствам, с нашей точки зрения, достаточно часто. Мы бы хотели изучить предметно эту статистику, и может быть, выйти на некую другую практику. Или, допустим, выйти на ту практику, которая существует по преступлениям против несовершеннолетних. Это четыре пятых отбытого срока.
 
Следующий момент, коллеги – очень деликатный, но, тем не менее, я бы по его поводу тоже хотел бы, чтобы мы поговорили. Это практика привлечения несовершеннолетних по делам по убийствам, особенно в связи с тем, что складывается в настоящее время. Первое – верхние пределы, это 10 лет лишения свободы. Насколько я понимаю, следственным комитетам переданы в настоящее время дела массового убийства. В составе этой группы только несовершеннолетние, которые совершили несколько убийств.

Страшное дело, там касается большого количества людей, и мы понимаем, через какое время эти, извините, люди выйдут на свободу. И какое воспитание они пройдут. Поэтому это очень деликатная тема, я понимаю, но, тем не менее, мы бы хотели ее посмотреть.

Следующий момент, еще более деликатный вопрос в связи с несовершеннолетними – это 14-летний возраст. Вообще мировая практика идет по пути отказа от такого рода возраста, мировая практика выходит на 12 лет. В Англии 10, но тем не менее, мировая практика выходит – это тоже нужно посмотреть, потому что, к сожалению, такого рода преступления, или использование несовершеннолетних носит в этой части массовый характер.

Как бы я видел задачу – чтобы у нас сложилась объективная картина по поводу того, что происходит с ответственностью в преступлениях в этой области. Мы бы поставили вопросы защиты права на жизнь и изменения подхода в защите права на жизнь с точки зрения уголовной практики. И Владимир Александрович Паневежский, мой уважаемый коллега, который здесь присутствует, обращает внимание и на то, что вполне возможно, нам нужно изменить практику следственной работы и оперативной работы с точки зрения того, чтобы ответственность наступала в этой области. Я, правда, знаю, что следственный комитет традиционно демонстрирует Росстатистике раскрытие по убийствам в течение прошлых лет.

То, что я сейчас говорю – это скорее вопросы, это скорее обеспокоенность. Эта обеспокоенность родилась не на пустом месте, она родилась по целому ряду разговоров и проблем.
 
В частности, это проблема использования соглашения и проблемы назначения наказания по соглашениям.

Александр Бастрыкин, Председатель Следственного комитета России:

Я хотел бы начать не с вопросов права, а с вопросов психологии. Я вспоминаю свои студенческие годы в Ленинградском университете в 1970-х годах. Тогда, видимо, это было совершенно оправдано, когда в науках уголовно-процессуального и уголовного цикла нам наши уважаемые преподаватели внушали совершенно, видимо, правильную для тех лет особенно вещь – что самое святое для любого участника уголовного судопроизводства, это права подозреваемого, обвиняемого, подсудимого, а тем более осужденного. И вот с такой идеологией и правовой психологией мы вышли из стен нашего славного университета.

Прошло более сорока лет, и не могу сказать – ни к сожалению, ни к радости, но эта психология не то, что не уменьшилась, а она укрепилась. И вот на фоне тех страшных цифр, которые называет Владимир Николаевич Плигин, меня, например, это очень сильно огорчает. У нас действительно пропадают десятки тысяч людей, их никто не ищет. Статистика по преступности несовершеннолетних следственным комитетом неоднократно озвучивалась. Но сегодня, как показали события последних 2-3 месяцев, когда я бывал правозащитником, вопросы, поднимаемые на Болотной площади и на проспекте Сахарова, которые, конечно, имеют колоссальное политическое значение, волнуют правозащитников гораздо меньше, чем вопросы защиты потерпевших и детей.

Я хотел бы дополнить статистику такими цифрами – по данным следственного комитета в 2011 году более полутора миллионов российских граждан были признаны потерпевшими от преступлений. Некоторые наши коллеги требуют освобождения 40, как они считают, политзаключенным. Но никто не требует защиты, я имею в виду правозащитные организации, прав полутора миллионов потерпевших российских граждан.
 
Причем 30 тысяч российских граждан в прошлом году просто погибли. 70 тысяч исчезли в неизвестном направлении. 4 тысячи человек в РФ получили тяжкий вред здоровью. 11 тысяч стали жертвой преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы граждан. Материальный ущерб, по самым скромным подсчетам, который был нанесен российским гражданам в прошлом году, составил около 250 миллиардов рублей.

Если мы сопоставим эти цифры с теми затратами, которые несет государство, и конечно, совершенно правильно это делаем, на защиту прав подозреваемого, обвиняемого, подсудимого, и тем более осужденного, где мы приближаемся к европейским стандартам, и на это выделяются колоссальные бюджетные средства – у меня возникает вопрос, не слишком ли мы, так я для себя определяю этот уклон, увлеклись адвокатским уклоном в сфере уголовного судопроизводства?
 
Мне каждый день пресс-служба дает обзор российской прессы, телевидения и электронных средств массовой информации. Чья судьба больше всего интересует наших журналистов? Угадайте с трех раз. Ну конечно, обвиняемых и подсудимых. И гораздо реже, а это отражение общественного сознания, волнует наши средства массовой информации судьба потерпевших.
 
Вот вчера показали ужасающий сюжет, когда водитель автомашины выбросил девятилетнего мальчика, как бревно, из-под колес. Этот сюжет показали. А сколько не показывают того, что знает следственный комитет в отношении потерпевших – это, вы знаете, лучше даже, наверное, и не показывать.

Но мы с вами люди, от которых зависит и государственная политика. Поэтому я думаю, что первое, с чего надо бы начать в сфере государственной политики – все-таки установить баланс, соотношение прав, интересов тех, кто совершил преступление. Мы говорим не только об осужденных, конечно. И не ставим под сомнение презумпцию невиновности. Но все-таки баланс тех, кто преступил закон, кто лишил человека жизни, кто нанес вред здоровью, кто лишил детей своих родителей, а родителей – своих детей, с теми, кто от этого пострадал – а вот баланс в этом отношении будет явно и сильно нарушен.

Правовое государство, я в этом убежден, то государство, которое этот баланс очень четко чувствует и регулирует. Если оно этого не делает, то сами люди – у нас есть такие примеры – объединяются в более или менее организованные массы и выходят на улицы. Пример – Благовещенск. Когда и наши следственные работники, и работники милиции не приняли оперативных мер к изоляции человека, совершившего насилие в отношении малолетних детей, и едва не был человек растерзан толпой возмущенных людей.

Если мы этот вопрос не будем рассматривать и решать в сфере государственных интересов, политика компетенции, за нас это будет делать народ.
 
Второе, на что я бы хотел обратить внимание в этом плане – мы должны посмотреть на международные стандарты. У нас почему-то все внимание, опять же, к международным стандартам в области прав осужденных и подозреваемых и обвиняемых. Я с интересом два года назад узнал для себя, что мы, оказывается, являемся участниками 11 международно-правовых актов в сфере защиты прав потерпевших. Я преподаватель, но я как-то – вот такое открытие для себя сделал. А мы-то знаем о том, что мы обязаны, оказывается? И в плане международного права.

Давайте посмотрим внимательно эти документы. Что мы ратифицировали, что мы не ратифицировали, что мы подписали, о чем там говорится. И в каком плане наше государство и правовая политика будут в этом вопросе развиваться.
 
Когда я пролистал эти документы – я понял, что мы почти никак в этом плане не продвигаемся.
 
Я вас возвращаю к еще одной теме, что мы сделали, чтобы число убитых детей у вас сократилось?

Я уже не говорю, что 8 лет не принимался закон об усилении ответственности за педофилию, но давайте, почему я спросил о тех двух законопроектах, не будем превращать вот эти законы о потерпевших во вторую историю о педофилии. Которые будут 8-10 лет рассматриваться.
 
Третье, о чем бы я хотел сказать – вот этот законопроект, который сегодня разработан – с моей точки зрения, он, конечно, имеет какие-то недостатки, и наверное, взыскательная критика подскажет нам еще какое-то количество тем, над которыми надо поговорить. Но с моей точки зрения он сегодня является хорошей основой для того, чтобы мы могли над ним серьезно работать уже в рамках законодательных процедур.

Самая главная идея этого закона – это не просить кого-то о чем-то, вспомните о ребенке, вспомните о жертве, вспомните о матери. А законопроект просто обязывает. Как наш нынешний УПК вносит массу обязанностей всех субъектов уголовного процесса, начиная от оперативного работника и кончая судьей, обязывает соблюдать права обвиняемого, подсудимого и осужденного – вот точно такая же идеология и у этого закона. Он должен обязывать точно так же детально, в полном объеме, с установленной ответственностью, защищать права потерпевших. Иначе, повторю, за нас это будет делать народ.

Еще одна очень важная идея этого закона, может быть, самая сложная идея – это введение идеи фонда поддержки потерпевших. Как известно, на одного, может быть, это старая цифра и меня коллеги поправят – на одного приговоренного и осужденного к пожизненному заключению государство тратит более 20 тысяч евро в год.

Давайте спросим себя, а сколько государство тратит на защиту прав потерпевших? Тех же самых детей? У нас по линии следственного комитета масса примеров, когда люди годами бьются за то, чтобы человек, лишившийся обоих родителей, получил хоть какую-то компенсацию. Потому что нам говорят – там работы нет, там людям нечем заниматься, заработка у них нет.
Плюс конфискация, как мы знаем, практически сегодня невозможна.

Поэтому в этом законопроекте предлагаются конкретные источники, они есть, существуют, возмещения ущерба за моральный и имущественный вред, причиненный потерпевшему в результате совершенного в отношении потерпевшего преступления.

Тем более, уважаемые коллеги, все помнят положение Конституции, где прямо записано – спасибо, 52 статья – Государство обязано возместить потерпевшему имущественный вред и вред, причиненный преступлением. Когда мы вообще в последний раз вспоминали эту статью? Да никогда мы ее не вспоминаем, как будто ее не существует. Но все, что связано с теми же самыми обвиняемыми – это у нас просто повторяется ежедневно, многократно, и так дальше.

Поэтому этот фонд надо создавать, он реален, он должен существовать и действовать под контролем и государства, и общественных организаций, и каждый человек должен знать, что в самое короткое время, как только будет установлена вина лица, совершившего в отношении его преступление, он получит соразмерно компенсацию понесенного им ущерба.

Еще одна мысль в порядке самокритики – мне сегодня наша пресс-служба в том числе дала почитать статью, замечательную, мне кажется, статью – на сайте движения «Сопротивление» «Потерпевшие от преступлений, отказные материалы». Статья доктора юридических наук, Скобликова Петра Александровича. Статья очень конкретная. Петр Александрович, как хороший практик, описал то, что происходит в том числе и в кабинетах следственного комитета. В том числе в кабинетах прокуратуры, и в органах МВД. Ведь существует целая технология, извините за юридически непрофессиональное выражение – отфутболивания потерпевшего. И эта технология Петром Александровичем прекрасно описана.
 
Петр Александрович говорит, это существует и в СКР даже больше, чем в МВД. Я, пожалуй, даже с этим соглашусь, потому что у нас более тяжкие составы, и потерпевшие, конечно, требуют большей защиты.

Последние четыре месяца я два раза в месяц веду прямые телефонные разговоры с людьми, и раз в месяц принимаю людей лично на приеме. Статистика примерно такова: 60-70% обратившихся ко мне на прием – это потерпевшие, требующие защиты своих прав. В различных стадиях уголовного процесса. Начиная от возбуждения уголовного дела, и кончая возмещением причиненного морального вреда.
 
И очень часто эти разговоры заканчиваются с моей стороны извинениями за моих сотрудников, но и раздачей пирогов и контролем и так далее.
 
Что касается следственных комитетов, то я просто издал соответствующее указание – ввести в наши показатели, которые создавались еще до меня, когда все это было в прокуратуре, показатели работы с потерпевшими. У нас масса показателей, которые определяют рейтинг управления, подразделения по работе с точки зрения соблюдения законности в отношении обвиняемых. Но практически нет вообще показателей о возмещении ущерба, о нарушении прав потерпевшего, о нарушении жалоб, с которыми они приходят, и людей это, конечно, возмущает.

Но какими бы мы гуманистами ни были, каждый в своем ведомстве – пока мы системно эту проблему не решим, ничего не изменится.
 
Артур Парфенчиков, Директор Федеральной службы судебных приставов России:

Мы, конечно, всегда активные участники этой программы. Потому что, по большому счету, мы завершаем ту работу, которую начинают следственные органы. И в конечном итоге занимаемся вопросами уже возмещения ущерба, который был причинен потерпевшему. И, наверное, это и есть последняя стадия контакта государства с потерпевшим, когда государство принимает меры уже по компенсации или морального вреда, причиненного потерпевшему, или родственникам, или материального.

Если сопоставлять те цифры, которыми мы сегодня можем оперировать в контексте совершенных преступлений, причиненного ущерба, и те цифры, которые поступают к нам на принудительное исполнение, при всех проблемах принудительного исполнения – эти цифры минимальны. То есть до принудительного исполнения доходит, по разным подсчетам, не более 10% от того ущерба, который причиняется в ходе совершенных преступлений.
 
В принципе, наверное, эта цифра была бы достаточно оптимистичной, если бы мы могли сказать о том, что у нас в ходе дознания, следствия, в ходе судебных процедур четко отработан механизм мотивации обвиняемого, осужденного, на добровольное возмещение ущерба. Но мы, положа руку на сердце, должны сказать, что такого механизма у нас практически нет. И добровольное возмещение ущерба – это проблемная ситуация, как с точки зрения законодательной мотивации, так и с точки зрения практической составляющей.

Мы должны понимать, что сама юридическая процедура получения каких-то судебных решений, связанных с возмещением вреда, совершенного преступления – она достаточно сложная для потерпевших. Потому что, еще раз повторюсь, у нас одновременно, мы статистику проводим, находится на исполнении 50 миллионов где-то, мы оперируем исполнительными документами. Из них у нас порядка тысячи исполнительных документов находится в производстве только тех, которые связаны с возмещением ущерба от преступлений. Примерно цифры совпадают. Где остальные?

А остальные не доходят потому, что уголовный суд очень редко заканчивается конкретизацией соответствующих заявлений потерпевших, все это выделяется в отдельное гражданское производство, до которого, видимо, многие потерпевшие уже фактически, у них сил не хватает на гражданское судопроизводство, потому что уголовное уже отняло годы, и здоровье, и просто уже и средств нету для того, чтобы в гражданском судопроизводстве, в процессе состязательности доказывать вот этот гражданский иск.

Поэтому эта проблема первая, о которой бы хотелось сказать. И проблема вторая, конечно же, непосредственно связана с принудительным исполнением – она, конечно, говорит о том, что здесь можно сделать опять-таки два вопроса, это вопрос, связанный с мотивацией непосредственно виновного на возмещение ущерба в ходе следствия, и дальше в ходе отбытия наказания.
 
И здесь есть два вопроса, на мой взгляд. Во-первых, и мы об этом постоянно тоже говорим, и тоже готовили свои предложения – мы абсолютно уверены в том, что пока у нас в рамках уголовного процесса не будут четко обозначены права потерпевшего, и они не будут четко соотнесены с правами обвиняемого, и у обвиняемого не появится мотивации искать консенсуса с потерпевшим, понимая, что позиция потерпевшего чего-то да значит, в наиболее значимых стадиях процесса, как то: вопросы ареста, меры пресечения, окончания следствия, даже прекращения следствия по каким-то вопросам, вопросы, связанные с выбором процедуры судебной.

Кстати, между прочим, на что мы обратили внимание, что когда появился особый порядок, то в рамках особого порядка, когда как раз в этом контексте появилась позиция потерпевшего, которая определяла в том числе возможность особого порядка – вот здесь мы увидели, что начались поиски консенсуса. И потерпевший когда соглашается на особый порядок – когда возмещен ущерб. И мы увидели, что здесь механизм заработал, то есть начались поиски консенсуса, и начались меры по добровольному возмещению ущерба, здесь уже даже никаких полномочий следствия не надо, и следователь не должен бегать за обвиняемым. Адвокат придет к потерпевшему и скажет – слушай, мы тут виноваты, но хотелось бы на особый порядок, вот как вы смотрите.

У меня было уголовное дело, еще в предыдущей практике, когда у нас было 65 потерпевших по кражам. Действовала организованная преступная группа, воры, уважаемая в преступной среде профессия. Ущерб был колоссальный. Но в ходе следствия было принято решения, или такое желание у наших подследственных – они пошли на особый порядок. И в рамках поиска консенсуса с потерпевшими, со всеми 65, был возмещен ущерб. Причем где-то даже потерпевшие, уже войдя в раж, просили и сломанную дверь заменить, при проникновении в квартиру, и еще что-то. И самое интересное, что и дверь заменили, понимаете, и все это сделали – только для того, чтобы каждый потерпевший поставил вот это юридическое согласие о том, чтобы дело рассматривать в особом порядке.

Дело действительно было рассмотрено в особом порядке, при 65 потерпевших, которые не пришли в суд, потому что это им уже было не надо, ущерб они уже получили полностью, дело прошло буквально за полдня. При 16 обвиняемых. Вот вопросы быстроты правосудия. Но вопрос шел не о затягивании ознакомления с уголовным делом, а о том, чтобы договориться с последним потерпевшим, заплатить ему ущерб, и уже прийти к знаменателю по особому порядку.
 
И конечно, это вопрос, связанный уже с отбытием наказания, особенно в местах лишения свободы – конечно, мы здесь констатируем, что сказывается на эффективности нашей работы отсутствие занятости, отсутствие какой-то оплачиваемой серьезной работы в этом вопросе. Но есть другая проблема, опять-таки – это институт условно-досрочного освобождения. Ведь мы сегодня если посмотрим, там вот так немножко стыдливо в 175 статье УИК написано о том, что в своем заявлении обвиняемый должен указать, какие меры он принял к полному или частичному возмещению ущерба.
 
Мы пытались эту проблему анализировать, но по нашему глубокому убеждению этот вопрос в ходе этой стадии практически уходит из очень пристального рассмотрения. Мы сейчас попытались, в том числе и нашим соглашением с Федеральной службой исполнения наказаний как-то восполнить эту проблематику.
 
Но самое-то главное – мы забываем о том, что об условно-досрочном освобождении потерпевший вообще не ставится в известность. Он даже лишен права высказать свое мнение, в том числе и с точки зрения погашенного ущерба, или вообще с точки зрения того, насколько сегодня готов потерпевший или его семья, который был когда-то убит, принять – это может быть небольшая деревня или поселок, городок – насколько они готовы сегодня опять увидеть вот этого человека, освобожденного условно-досрочно, который совершил это особо тяжкое преступление.
 
Поэтому, конечно, мы бы сегодня продолжали поддерживать свои предложения, мы считаем необходимым это, что нам – конечно, мы полностью поддерживаем предложения и по фонду, и по закону, его еще надо дорабатывать, но сама идея, конечно, абсолютно правильная.

Мне кажется, что нужно просто максимально быстро найти эти узловые проблемы в уголовно-процессуальном кодексе, и как-то точечно выправить вот эту ситуацию с точки зрения ее соотношения прав процессуальных потерпевшего и подсудимого, и с точки зрения мотивации обвиняемого, подсудимого, на возмещение ущерба. И такие, мне кажется, возможности есть, с точки зрения и прекращения дел, опять-таки, повторюсь, условного осуждения.

Поэтому мне кажется, что конечно, само по себе развитие правовой системы должно двигаться в сторону мотивации в первую очередь обвиняемого на добровольные действия, направленные по меньшей мере на возмещение вреда, заглаживание каким-то иным способом. И наверное, это правильно, когда только 10-15% от этих документов будет поступать на принудительное исполнение, и наверное, там уже можно будет говорить об этом фонде. А значит, и вообще потребность фонда, наверное, серьезно уменьшится, и она не будет выглядеть такой глобальной, когда мы опять-таки заведем процедуру на добровольное возмещение, 15% останется на фонд, естественно, который мы будем пополнять не только за счет уголовных штрафов, которыми надо тоже обязательно заниматься, другие какие-то вещи, но мы будем уже в ..порядке взыскивать в этот фонд. Поэтому здесь мы серьезных проблем не видим, с точки зрения, если все это доработать в общем порядке, нашими совместными действиями.
 
Ирина Яровая, Председатель комитета Госдумы по безопасности и противодействию коррупции:
 
Необходимо сегодня очень серьезным образом влиять на общественную публичную повестку, потому что все те перекосы в понимании того, что справедливо, что соразмерно, что нет, и как относиться к обвиняемому, как относиться к потерпевшему – это то, что закладывается и формируется в культуре, в том числе в понимании тех происшествий, преступлений, которые становятся публичными. И сегодня есть абсолютно противоречивая общественная оценка, и очень явный перекос в понимании того, как должно государству наказывать человека, который совершил фактически убийство на дороге, вследствие которого погибло несколько человек. И как относиться к человеку, который совершил насильственное преступление в отношении ребенка, он становится участником ток-шоу, и очень умело, мастерски делает из ребенка виновную сторону, и вся аудитория в студии начинает улюлюкать и поддерживать этого негодяя.

То есть у нас сегодня есть абсолютные перекосы в понимании того, как следует давать общественную оценку тем или иным событиям. Но очень важно, чтобы мы не перекладывали на обшество функцию суда и функцию правоохранительных органов, которые должны разбираться, и которые, наверное, не должны делать подобные преступления предметом исследования в формате ток-шоу. Слишком увеселительно и слишком легкомысленно, и слишком безответственно. Отсюда и появляется непонимание в обществе вообще того, что такое судебная система, что такое следственный комитет, что такое прокуратура, что такое вообще закон и порядок.

Второе – это причины и условия, которые способствуют в принципе совершению преступлений. На самом деле росту насильственных преступлений, на мой взгляд, со всей очевидностью также способствует та информационная общественная повестка, которая делает абсолютно допустимым в понимании практически любого человека насилие, если оно должным образом оправдано. Ведь оправдание насилия в какой бы то ни было форме влечет рост самого насилия.

И мне думается, что сегодня, для того, чтобы предлагать обществу усиление мер репрессивных, связанных с убийством, в том числе неосторожным, нужно всем нам серьезно поработать над тем, чтобы причины и условия, которые способствуют снятию ограничений и их факторов, которые бы способствовали урегулированию конфликтов мирным путем, когда человек теряет любые аргументы и использует уже сразу травматическое оружие, даже уже не кулаки, или просто оружие, для того, чтобы установить свою правду.
 
Мне кажется, что сегодня этот перекос тоже очевиден.

Что же касается законов – безусловно, сегодня требует изменения действующее законодательство, и прежде всего мне думается, что нам нужно предложить представительство обязательное под свою категорию уголовных дел на стороне потерпевшего профессионального адвоката.
 
Мы сегодня говорим о возмещении ущерба, но мы совершенно оставляем за скобками то, как к потерпевшему, к его родственникам относятся в рамках проведения следствия, в рамках проведения следственных мероприятий. Поэтому когда мы говорим, что нам не хватает законов, или еще чего-то не хватает – нам очень важно, чтобы с точки зрения правоприменения те рядовые сотрудники, которые сталкиваются с горем человека, помнили, что вообще-то они государством уполномочены априори быть на стороне защиты общественных интересов. А защита общественных интересов – это защита потерпевшего. Мы уже сегодня наняли огромную армию правоохранителей, которые должны не только исполнять закон, но на мой взгляд, пресекая, и делая необходимым наказание для преступников, все-таки защищать и охранять интересы потерпевших. Мне кажется, что именно такая логика была в логике всех законодателей, которые были в рамках российского вообще законотворчества. Потому что какой смысл содержать огромный аппарат, если мы вдруг делаем вывод, что эти люди не работают на интересы потерпевших. Значит, они не работают на интересы общества и государства. Тогда возникает вопрос – а на чьи интересы они работают? Это не машина, это именно правоохранительная система.

Это не в качестве какого-то упрека, это, наверное, для нашего общего понимания. Что же касается изменения законодательства, то в рамках понимания тех проблем, кроме того, что нужно ввести обязательное участие адвокатов, как мне думается – сегодня по целому ряду составов нужно пересмотреть санкцию. В том числе по неосторожному убийству. Вчера, например, мной внесена законодательная инициатива об изменении ответственности по преступлениям, которые связаны с нарушением правил пожарной безопасности, которые влекут гибель массовую людей – когда вы знаете, что там санкция от 0 до 7 лет. Что за вариативность? Значит, в одном случае, если 5 человек погибло, можно вообще не назначать ничего, в другом случае можно назначать 7 лет.
 
Мне кажется, такой большой разбег, без нижнего предела, создает какой-то уж очень большой простор для субъективной оценки степени общественной опасности. Хотя мне кажется, степень общественной опасности очевидна. Такие предложения уже сделаны.
 
Наказание – оно должно быть неотвратимым, но оно должно быть и соразмерным. И последствиям, и степени тяжести содеянного. Поэтому что касается изменения законодательства в этой части, во-первых, нами уже подготовлены поправки в том числе и по дорожно-транспортным происшествиям, и по преступлениям, которые связаны с нарушением специальных правил. А мы понимаем, что, как правило, речь идет об умышленном, грубом нарушении правил, когда люди пренебрегают возможными последствиями, и допускают любые последствия.

Мы предлагаем  в том числе и усиление ответственности юридических лиц по такого рода составам, потому что если вы проанализируете административное законодательство – там вообще не выделен специальный состав, и ответственность тоже несоразмерна.

Что касается возмещения ущерба – уважаемые коллеги, мы недавно все были участниками коллегии Верховного суда, и мы с вами прекрасно знаем, что по штрафам взыскание очень низкое. Добровольное вообще низкое, и принудительное низкое, кстати говоря. Поэтому мы будем заниматься самообманом, если будем говорить, что штрафы и наполнение штрафами этого фонда решит все проблемы.

Наверное, сегодня нужно переходить, это может быть радикальная мера, но вместе с тем принудительные работы как форма возмещения штрафов, потому что сегодня состоятельные люди, которые не зарегистрировали на себе имущество, которые занимаются предпринимательской деятельностью, фактически показывают доходы, с которых нечего взыскивать. Ну давайте тогда предложим им принудительные работы, и они тогда выберут, что для них выгоднее – идти и исполнять, или выплачивать эти штрафы. Чтобы это было обязательным. Чтобы это сегодня не было вариативным, чтобы взыскание штрафов было 100%. Потому что когда Верховный суд сообщает, что 10% – добровольное возмещение штрафов, и 10% принудительное – наверное, это вообще не те суммы, о которых можно говорить.

Что касается причин и условий, которые способствуют совершению преступлений – сегодня, наверное, назрела необходимость разобраться с оборотом оружия. Потому что, на наш взгляд, это один из мощных факторов, которые способствуют совершению насильственных преступлений. И пользуясь случаем, я приглашаю уважаемых участников к участию в работе комитета по безопасности, у нас будет два больших обсуждения в рамках круглого стола, и по розыску пропавших детей и использованию современных средств, позволяющих это делать более эффективно, и по обороту оружия. Если мы с вами сегодня идем и дальше по пути вооружения населения, мы должны понимать, что это снятие любых аргументов других, миротворческих, в урегулировании конфликтов. Что мы фактически порождаем волну насилия.
 
Я думаю, что сегодня лоббистская деятельность, которая есть у производителя оружия, и то, что фактически травматика является полным аналогом боевого оружия – не думаю, что это должно так дальше продолжаться. И в этом смысле поддержка Общественной палаты для нас была бы очень важна. Чтобы мы действовали не инициативно, самостоятельно, а чтобы гражданские институты, общество были в этом смысле союзники. Потому что я думаю, что если мы с вами сейчас выйдем на любую общественную площадку и будем обсуждать, нужна травматика или нет – общество разделится по разным группам. И найти это общее мнение будет достаточно непросто.
 
По последнему закону, который мы приняли по ужесточению ответственности за насильственные преступления в отношении детей, мы были связаны мнением Конституционного суда по условно досрочному освобождению и мы прекрасно понимаем, что тот максимальный предел, который мы установили, это скорее вынужденное решение, потому что мы не могли, к сожалению вот в моем понимании полностью отказаться от УДО. Но это означает, что для тех лиц, которые все-таки выходят на УДО, им нужно разрабатывать систему мер более серьезного контроля за их поведением и здесь нужно использовать современные средства коммуникации в том числе. Мы здесь не касаемся этой темы, это тема для отдельного обсуждения, но то, что сегодня современные средства связи и современные технологии коммуникаций скорее в большей степени освоены криминальным миром, нежели профессиональными правоохранителями, это тема, которая требует более детального серьезного обсуждения, но с точки зрения и поиска пропавших детей, установления административного надзора и выявление преступления на стадии подготовки преступления до их совершения здесь, наверно, предстоит еще использовать информационные ресурсы, которые наверняка уже сегодня может предложить наше научное сообщество.

Андрей Ситковский, Заместитель начальника ВНИИ МВД:

В качестве темы моего выступления обозначена проблема оценки состояния виктимизация в Российской Федерации и вопросы технологической профилактики преступлений. Хочу сразу сказать, что сегодня ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что в современных условиях без надежной системы предупреждения преступности невозможно достичь каких-то позитивных наступательных результатов в развитии общества и, безусловно, и второе, если будет налажена серьезная предупредительная работа, то вопросы защиты прав потерпевших будут меньше, они будут снижаться, просто не будет такого большого количества тех граждан, которые пострадали и признаны потерпевшими, то есть на ранней стадии предупреждаем. Но в части оценки состояния криминальной виктимизации, первый слайд.
 
Несмотря на снижение регистрируемой преступности виктимизация все более широких слоев населения, к сожалению, интенсивность влияния криминогенных факторов остается большой проблемой. На слайде видно, правда там без конкретных цифр, но видно, что в 97-м году было зарегистрировано около 1 700 000 россиян, потерпевших от уголовных посягательств. По итогам 11-го года у нас зарегистрировано в Российской Федерации около 1 600 000 граждан жертв преступлений. И несмотря на такие цифры, могу сказать, что в 2006 году было зарегистрировано около 3-х миллионов граждан, пострадавших от преступности.
 
Анализ структуры криминальной виктимизации свидетельствует, что практически половина расследуемых преступлений, по которым установлен потерпевший, совершались с корыстной мотивацией, в 3 раза ниже доля преступных деяний совершенных по бытовым мотивам. Количество преступлений, совершенных из сексуальных побуждений, невелико. Из года в год составляет в среднем 8-10 тысяч. Однако мы знаем, что эта категория людей, они относятся к высоколатентным и результаты наших исследований свидетельствуют, что их реальное число больше, ну, примерно в 5 раз.
 
Несколько иная картина наблюдается при анализе виктимизации гражданами преступлений совершенных из хулиганских побуждений или преступлений, совершенных в состоянии алкогольного, наркотического опьянения. На слайде видно, что динамика рассматриваемая категорий преступлений с 2001 года имеет интересную такую стабильность, интересное снижение.

Изучение социально групповой распространенности криминальной виктимизации показывает, что, конечно, чаще всего страдают мужчины, чем женщины. Но хочу сразу сказать, что это общие цифры и нельзя забывать, что речь идет только о зарегистрированных данных, официальных данных уголовной статистики. Представление же о реальном состоянии виктимизации, представление о тех масштабах, которые сегодня мы имеем, позволяет нам дать латентность и мы будем ее изучать. И здесь наиболее эффективным средством изучения латентности понимания насколько высок у нас уровень ее в обществе, выступает изучение общественного мнения населения по вопросам борьбы с преступностью, изучение мнения граждан об уровне своей личной защищенности.

В течение четырех лет, последних четырех лет МВД России осуществляет и проводит вневедомственный мониторинг мнения граждан об уровне безопасности личности. Масштаб работы, наверно, нетрудно оценить, если я скажу, что за эти 4 года было опрошено свыше 100, свыше 100, около 150 000 граждан. Проведение такого мониторинга позволило выявить степень защищенности граждан от преступных посягательств, уровень и масштабы виктимизации населения. Конечно, этот мониторинг и эти результаты легли в основу оценки эффективности деятельности органов внутренних дел.
 
На основе системы индексов, которые как результат вышли из этого мониторинга, была создана типология субъектов Российской Федерации, по каждому из этих направлений сформирован массив показателей, характеризующих состояние виктимизации граждан.

В прошедшем году ВЦИОМ провел анкетирование населения, в ходе которого было опрошено свыше 42 000 граждан во всех субъектах Российской Федерации. Исследование показало, что социальные риски и опасения граждан являются существенным фактором формирующим представление безопасности граждан. По данным опроса, как видно на слайде, 30% граждан полагают, что жизнь в стране стала безопаснее. Анализ структуры страхов показывает, что в основном они связаны с общими житейскими беспокойствами – угроза будущему детей, благополучию семьи. При этом типологизация угроз позволила выявить, что наиболее сильное беспокойство вызывают проблемы высокой стоимости жизни. Это цена на продукты питания, на ЖКХ, собственно сама бедность.

Собственно криминальные угрозы, к которым относятся коррупция и преступность, занимают 6-е место, но причем острота этих проблем, как показывают мониторинговые исследования, постепенно снижаются.
 
Социологический опрос выявил лиц, которые пострадали хотя бы от одного вида преступных посягательств. Такое количество в целом по Российской Федерации составило 13%. Я повторяю, было опрошено 42 000 граждан в целом по России, но в каждом субъекте Российской Федерации составило около 500 человек. Итак, 13% – это те, кто считают себя пострадавшими от преступлений.

Наиболее распространенным видом преступных посягательств по мнению опрошенных стали хулиганские действия – 23%. Второе место принадлежат кражам имущества. Хочу сказать, что тревожным фактором является рост рецидивной виктимизации. Например, виктимизация от коррупционных преступлений, это когда доля потерпевших от принуждения к взятке возросла до 28%. Опрос выявил интересные цифры, характеризующие, что чаще всего преступления совершались дома у потерпевших, у граждан-респондентов или на улице. Соответственно 25 и 20 процентов. Иные места совершения преступлений отмечаются заметно реже, это по 7 процентов указали общественный транспорт, двор, место работы и другие места.

По данным опроса, по данным опроса почти две трети пострадавших от преступных посягательств, 62%, на слайде это видно, отметили, что не допускали каких-либо ошибок, способствующих совершению против них преступлений. Только 23% респондентов согласились с тем, что возможно вели себя не вполне правильно. На вопрос о том, в какой форме это проявилось, опрошенные отметили, что были невнимательны – 38%, излишне доверчивы либо неправильно реагировали на какую-то извне ситуацию.

Есть еще ряд интересных цифр, у нас большой был опрос, там порядка 300 страниц, но завершая эту оценку, оценку криминальной виктимизации, оценку масштаба, хочу сказать, что состояние обеспечения безопасности, конечно, не соответствует тем угрозам, тем криминальным угрозам, которые есть. Уровень обеспечения и уровень угроз они не соизмеримы. И представляется, что проблемы противодействия терроризму, коррупции, миграции – это более чем актуально, но эти проблемы отодвинули на второй план, задвинули, заслонили проблему обеспечения безопасности граждан от, извините, обыденной общеуголовной преступности. Проблему защиты прав потерпевших, грубо прозвучит, но замылили проблему терроризма, проблему борьбы с незаконными мигрантами. На этом фоне, на этом фоне нельзя не отметить, что более 50% опрошенных граждан выражают именно обеспокоенность по поводу обыденных криминальных угроз. И это неслучайно. Мы знаем, это данные официальные Ростат, они открыты, что в стране в год от внешних причин умирает свыше 300 000 граждан. Среди этих 300 000 граждан это граждане, которые получили смертельные травмы при транспортных происшествиях, это граждане, которые погибли от несчастных случаев на производстве, которые отравились от некачественных спиртных напитков, от ядовитых веществ, конечно, это погибшие при криминальных обстоятельствах. От убийств и тяжкого вредя здоровью по итогам 11-го года, да и собственно и в среднем за последние 3 года погибает около 70 000 граждан.
 
Хочу сразу сказать, что бесспорно в этих трехсот тысячах единиц не вошли граждане, которые получили вред менее тяжкий здоровью, которые пострадали в армии, не вошли граждане сотрудники правоохранительных органов, которые также погибли на работе и многие-многие иные. И самое главное хочу сказать, что у этих 300 000 ежегодно погибших граждан есть семьи, есть близкие друзья, есть собственно самое ближайшее окружение, чьи потери материальные и моральные абсолютно невосполнимы. Сегодня уже говорили о проблеме ущерба. Я тоже хочу подтвердить, что это удручающая картина, когда суммы причиненного ущерба хронически в несколько раз превышают сумму изъятого для возмещения ущерба. Мы провели исследование группы потерпевших от корыстных преступлений и выявили, что в 50-ти случаях ущерб был возмещен частично. В сорока ущерб потерпевшим не был возмещен вообще. И только 10% потерпевших получили возмещение. Конечно, такое положение порождает неверие у граждан в эффективности деятельности правоохранительной системы, не уверены в защите своих прав, законных интересов. Я не буду перечислять и называть полный перечень факторов виктимогенных, криминогенных, которые в той или иной степени предопределяют эту создавшуюся ситуацию. Хочу сказать, что основными из их числа выступает, конечно, отсутствие государственной концепции обеспечения безопасности населения от преступности и ее целевого финансирования. Если профилактика не, или вообще государственная деятельность направлена на борьбу с преступностью, на предупреждение преступности, но не имеет финансирования, то эффекта никакого не будет. Следующим фактором очень важным, конечно, это дифференциация населения по доходам, ухудшение жизненного уровня, рост наркотизма, алкоголизация населения, социальное сиротство. Важным фактором, серьезны фактором – это снижение морально-нравственных устоев общества. Все это усугубляет криминальную ситуацию, естественно осложняется виктимологическая обстановка.

Надо сказать прямо, что существенная часть преступлений стала возможна в силу не только социально-экономических факторов и свойств, но также различных нравственно психологических и физических качеств граждан, ставших потерпевшими от преступлений – невнимательность, неосмотрительность, порой провокация – это то, что способствует совершению преступлений. Но я не говорю о том, что вина есть потерпевшего и жертвы виноваты. Просто если бы граждане вели себя более осмотрительно, наверно, какая-то часть преступлений не была предметом нашего обсуждения.
 
Определенная роль средств массовой информации. Я не буду раскрывать эту тему, но здесь надо серьезно подумать о том, как они себя ведут. Это информационно-пропагандистский вал, когда постоянно кровь, насилие на экранах, когда навязывают представление о сотрудниках правоохранительных органах как о преступниках, но только в погонах. Вот надо это уже останавливать. По-моему уже наелись вот этого, вот этой всей информации. Но это является весьма важным фактором ибо вот это все формирует у граждан субъективное ощущение беззакония, бесправия и невозможности себя самого защитить.

В целом анализ криминальных процессов и их тенденций в стране подводит к выводу, что необходимо, конечно, менять подходы к стратегии организации, обеспечения безопасности населения и здесь необходимо говорить о том, что необходимо, нужно выстраивать новую систему, искать новые арсеналы средств по защите граждан, пострадавших от преступлений, вообще населения.

Думаю, необходимо говорить о корректировке основных целей и деятельности вообще всей системы обеспечения безопасности и особое место во всем этом, конечно, должна занимать система виктимологической защиты населения, в том числе виктимологическая профилактика преступлений, поэтому безусловно заслуживает всемерной поддержки федеральный проект закона о потерпевших от преступлений, безусловно, заслуживает поддержки законопроект об основах системы профилактики правонарушений в Российской Федерации, который внесен Правительством в ГосДуму. Вот от этих двух законопроектов исходит одно, что, конечно, виктимологическая профилактика выступает номером один. И деятельность вот в этом направлении должна выступать как существенная часть всей государственной политики в области обеспечения безопасности граждан от преступлений.

В качестве приоритетных направлений этой системы, я уже в завершение своего выступления, хочу перечислить следующие. Это эффективное использование общественного потенциала институтов гражданского общества для снижения уровня криминальных угроз. Это организация взаимодействия, координация деятельности всех субъектов системы виткимологической защиты населения. Безусловно, это создание организационных и финансовых регламентов, фондов для формирования системы возмещения ущерба жертве преступлений, ее социальная психологическая реабилитация. Есть еще ряд направлений, они не менее важные, но вот реализация хотя бы этого уже позволит нам снизить тот уровень криминальной угрозы и, наверно, позволит нам всем выстроить эффективную систему обеспечения безопасности граждан защиты прав.
 
В ходе этих исследований мы изучали отдельно уровень правовой культуры респондентов – знают, не знают закон, могут ли вообще совершить преступление, правонарушение, ранее совершали, но не в прямой постановке, но так или иначе мы выясняли. Так вот, к сожалению, уровень правовой культуры, уровень правовой грамотности нашего населения, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Оставляет желать лучшего. Я говорю в мягких тонах. Иногда вызывает желать лучшего и уровень профессиональной подготовки региональных законодателей. Тоже аккуратно выражаю свои мысли.

Ольга Ведерникова, Судья коллегии Верховного Суда РФ по уголовным делам:

Я буду говорить о том, каким образом хотелось бы внести изменения в тот закон замечательный, который Вы разработали и который стремитесь реализовать и я его целиком и полностью поддерживаю закон о потерпевших от преступлений. Мне, правда, казалось, что можно было бы уточнить название, назвать закон «О защите прав потерпевших от преступлений», так было может быть точнее.

Мне, казалось бы, чем можно было дополнить этот законопроект. Это специальной главой об общественном контроле над регистрацией преступления. Если мы говорим о том, что потерпевшим Конституция гарантирует доступ к правосудию, то доступ к правосудию начинается не в суде. Он начинается в районном отделе внутренних дел, куда приходит потерпевший подавать заявление, где ему, как показывает статистика, я прислала Вам статистические данные, в 90% случаев отказывают в признании его права считаться потерпевшим. И это, конечно, колоссальная цифра таких разрывов между заявленной преступностью и зарегистрированной тоже нет нигде в мире, потому что после того, как в той же Великобритании, просто для диссертации я посвятила и до сих пор туда заглядываю, мне интересно как же они там борются с преступностью, они все-таки добились в последний год снижения, интересно в связи с чем. Так вот, когда у них стали поступать жалобы от населения о том, что им тоже отказывают в принятии их заявления, в возбуждении уголовных дел, в расследовании. Они создали специальную общественную комиссию по контролю за деятельностью органов внутренних дел полиции и после этого результаты числа заявленных преступлений, которые были зарегистрированы, резко возросли, они подняли их до 70% от заявленных. Чтобы Вы понимали о каком, о каких цифрах идет речь, я Вам могу сказать, что в 2010 году в нашей стране более 23-х миллионов человек заявили о том, что они стали пострадавшими преступлений. Из них уголовных дел было возбуждено всего лишь 2 миллиона с небольшим. 20 миллионов ушли восвояси утирать свои слезы. 20 миллионов. Это огромные цифры. Я не знаю, в каких-нибудь европейских маленьких странах и населения столько-то нет, сколько у нас людей, которые не имеют возможности и даже считаться потерпевшими, соответственно пользуются какими бы ни было правами, не говоря уже о возмещении ущерба, предоставление юридической правовой помощи.

Поэтому мне, казалось бы, что в этом законе для того, чтобы реализовать право потерпевших на доступ к правосудию нужно разработать вот эту специальную главу. Как она должна проводиться? Конечно, не силами НИИ, никакой НИИ не справится. Это общегосударственная задача. Как это проводится в других странах, представитель США может в курсе, подтвердит, или Великобритании. Это проводят специальные статистические организации, которые занимаются не просто государственной статистикой. У нас это Федеральная служба государственной статистики. Я выяснила, что они оказывается проводят обследование населения на предмет уровня занятости, доходов и так далее. То есть им вполне по силам разработать методику обследования населения, так это можно тоже назвать, обследование населения с целью выявления уровня виктимизации населения. И это будет тогда более авторитетном, чем исследование, ну, любые научные исследования, знаете, они субъективны и так далее, методика может быть недостоверная и так далее. Вот видите, у нас два ведомства проводили в правоохранительных исследованиях, результаты разительно различаются. Поэтому должна быть государственная структура. Но под общественным контролем. И, мне кажется, вот здесь тоже место Общественной палаты находится. То есть с общественным обсуждением результатов проведенного обследования, выявление причин столь колоссальной разницы между официальной статистикой и результатами обследования, которые должны быть, если его проводить честно, как методики технически эти проводятся обследования – по телефону или путем поквартирного обхода, с использованием компьютеров, все разработано зарубежом. Нужно просто взять, перевести, использовать. 30, 40 лет обследуют во всем мире ежегодно количество реальных потерпевших и количество зарегистрированных и ставят своей задачей уже оценка органов внутренних дел, ставя перед собой задачу, сократить не столько реальное число зарегистрированных преступлений, сколько снизить показатель виктимизации, а не в официальных статистических сборниках, параллельно вот этими кривыми, которые были у нас сейчас, параллельно кривые официальной статистики и результатов виктимологических опросов. И они борются за то, чтобы сократить эту разницу, вот что считается эффективным. Добиться снижения преступности не на бумаге, не в отчетности, а на деле, чтобы граждане почувствовали свою безопасность. И это самое главное, чтобы люди почувствовали себя более безопасно.
 
Поэтому что мне казалось бы можно было бы еще в данном законе замечательном подкорректировать. Конечно, я полностью за то, чтобы реализовать права потерпевшего на возмещение ущерба. В то же время учитывая мировой кризис и не слишком благополучную ситуацию с бюджетом в нашей стране, предлагаю ограничиться теми обязательствами, которые возлагает на всех Европейская Конвенция о возмещении ущерба жертвам насильственных преступлений.
 
Вы говорили о том, что мы члены там около 11-ти международных документов о защите прав потерпевших, но мы не член этой Конвенции. Она 83-го года. Мы члены Совета Европы, мы даже не ставили вопрос о ее подписании, не говоря о ратификации. Вы понимаете, речь идет об ограниченном числе потерпевших, только погибших в результате преступлений и лиц, которым причинен тяжкий вред здоровью. В нашей статистике это только 70 000 человек, то есть непосредственно 30 умерло, примерно 40 причинен тяжкий вред здоровью. Только об этом. Мы и эти обязательства на себя еще не берем и, я так вижу, что еще и не планируем. И, мне кажется, наш закон не удастся пробить прежде чем мы не поставим вопрос о ратификации этой Конвенции, тогда нам будет проще апеллировать, мы будем связаны с международными обязательствами.

Поэтому, чтобы, учитывая ограниченные финансовые возможности, предлагаю в пакет законов, к закону «О защите прав потерпевших» включить и закон «О ратификации европейской Конвенции о возмещении ущерба жертвам насильственных преступлений» и пока может быть в нашем законе ограничить круг людей, имеющих право на такую компенсацию вот именно этими, то есть потерпевшими, чьи лица погибли в результате преступлений и те, кому причинен тяжкий вред здоровью. Это будет не такая большая группа и давайте начнем хотя бы с малого.
Что мне казалось бы еще можно было бы уточнить в законе? Все-таки еще раз апеллируя к Конституциеи и к тому, что государство обязалось нам возместить вред, Вы предлагаете сделать фонд не бюджетным. Я предлагаю его сделать бюджетным. Так в Конституции написано. Государство обязуется возместить ущерб. Так если оно обязуется, пусть оно и возьмет на себя финансовые обязательства возместить ущерб потерпевшим. Предлагаю четко записать, что это бюджетный фонд и основной источник финансирования из бюджета, пусть пересчитают сколько у нас потерпевших, их не так много…

Можно было бы таким путем пойти, включив туда в качестве источника финансирования дополнительно, конечно, возможно и отчисления от физических лиц в качестве благотворителей, может быть от юридических лиц и общественных организаций. Что, казалось бы, в качестве источников пополнения этого фонда. Ну, то, что Вы говорили средства от конфискации – это, конечно, все очень хорошо. Уголовный кодекс Канады предусматривает дополнительный налог на всех осужденных. На всех, независимо от вида. Он называется фонд помощи жертвам преступлений. Он небольшой. 50-100 канадских долларов, я не знаю как они соотносятся, это небольшие суммы, но они все, у нас-то их очень много, это уже пополнение источников фонда. Да, пусть он причинил ущерб от корыстного преступления, но он уже совершил преступление, нарушил закон и может быть вот в том числе подвергнут такому налогу с целью дополнительного источника финансирования. В качестве причин преступности помни о том, что многие сферы бизнеса в нашей стране криминальны, основаны на криминале и крупный капитал сам порождает преступность за счет эксплуатации, объединения, всего прочего. Я просто хочу сказать, что в качестве источников пополнения фонда возможен налог на крупный бизнес с целью борьбы с преступностью. А почему нет, если они порождают преступность, пусть отчисляют на борьбу с преступностью. Если они используют мигрантов, за счет которых мы все страдаем, потом которые нападают на наших детей, ну, отчисляйте на борьбу с мигрантами и со всеми остальными. Это, конечно, для обсуждения, это в рамках экономического законодательства, речь идет о том самом социальном партнерстве, к которому мы все в последнее время поворачиваемся и к которому, кстати, призывают рекомендации 2006 года, на которые я Вам тоже прислала, нашла у себя в Аппарате Верховного суда о защите прав потерпевших от преступлений, они призывают действовать в рамках социального партнерства. Бизнес должен быть ответственным, нести свою часть нагрузки.

Что можно было бы сделать для того, чтобы усилить влияние потерпевших на решение многих вопросов, связанных с условно досрочным освобождением? Вот в сегодняшней статье в «Российской газете», которую я вот по предложению  движения «Сопротивление» написала, я предлагаю передать из ведения судов решение вопросов об условно досрочном освобождении в ведение Комиссии по помиловании. Назвать их Комиссией по условно досрочному освобождению и помилованию. Такие Комиссии созданы в каждом субъекте федерации. Туда можно включать и судей в отставке и сотрудников правоохранительных органов и представителей в обязательном порядке правозащитных организаций, я имею ввиду защитных жертв преступлений, а не осужденных. И почему я говорю об этом? Это не моя идея, еще раз скажу, она подчеркнута из зарубежного опыта, потому что во многих странах именно так – специальные бюро или Комиссии по УДО решают эти вопросы. Необязательно суду уже, там нужны психологи, эксперты, которые бы оценили а исправился ли он, а не представляет ли он общественную опасность, можно ли принять? Каковы интересы конкретного потерпевшего? Вот там на этой Комиссии и могут быть они учтены и должны быть учтены интересы конкретного потерпевшего, возместил ли ущерб, отсутствует ли угроза, не боятся ли, что, потерпевший, что он вернется в общество, мы еще не задавались таким критерием при решении вопросов об УДО. Да суду и некогда будет этим заниматься. Поэтому вот в такой форме в виде Комиссий, и может быть, я еще раз говорю, не специально их создавать, а объединить с Комиссиями по помилованию, которые уже существуют, расширить компетенцию, расширить состав, мне кажется, можно было бы добиться вот большего решения проблемы защиты прав потерпевших от преступлений. Спасибо за внимание.

Андрей Бабушкин, Председатель общественной организации "Комитет за гражданские права":
 
Уважаемые друзья, уважаемые коллеги, хочу напомнить, что 40% нынешних заключенных – это бывшие потерпевшие. И именно неэффективность правосудия очень часто привела их в места лишения свободы. Относительно прозвучавшего предложения ввести налог на заключенных, хочу еще напомнить, что на сегодняшний день средняя заработная плата заключенного 7 500 рублей, на руки, на лицевой счет он получает 25%, это менее 2 000, поэтому реализация такого предложения просто приведет к тому, что останов кооперативный в местах лишения свободы обострится.

По поводу конкретных предложений что я хотел бы сказать.

Первое. Установить в Уголовно-процессуальном кодексе правовой статус заявителя.

Второе. Внести изменения в 333-й приказ МВД и пересмотрев форму книги учета о сообщении о происшествиях и обязательно дополнить ее двумя главнейшими графами, ради которых эта книга и должна существовать – имело ли место нарушение прав заявителя и, если оно имело, восстановлено ли оно и удовлетворен ли этим заявитель. Пока этого не будет, на сегодняшний день, товарищи, к сожалению, система ведомственной отчетности и МВД и Следственного комитета и кого угодно она не сориентирована на то, чтобы выяснить простейший вопрос. А заявитель-то рад тому, что с ним произошло, что ему помогли или нет?

Третье предложение. Четко градировать границу между статьей 330-й Гражданско-правовыми отношениями. Как часто бывают ситуации, к прокурору, к милиционеру, к другом правоохранителю приходит старушка и говорит «меня там пьющий племянник выгнал из дома, побил». Они говорят «бабуля, это гражданско-правовые отношения, иди в суд». В какой суд она должна идти? Это явно 330-я статья «Самоуправство». Но, к сожалению, эта проблема, она и законодательные имеет изъяны и особенно, конечно, изъяны в правоприменении.

Другая, четвертое предложение – это четко вести градацию между статьями 115-й и 116-й с одной стороны и с 117-й с другой стороны. Недавно я прихожу в детский приют в Отрадное. Девочка рассказывает. 12 раз ее избил папа. А ей все время говорят «извини, это легкий вред здоровью, ты сама должна идти в суд». При явных признаках истязания правоприменители, к сожалению, ошибаются, ну, может быть не хватает опыта, и в целом, конечно, контроля здесь государственного за этой практикой нет.

Дальше, товарищи, я предлагаю ввести административную ответственность за неуведомление потерпевшего о принятом процессуальном решении, то есть если мы с Вами сегодня посмотрим кто больше всего ругает правоохранительные органы, к сожалению, это не преступники, к сожалению, это потерпевшие. Особенно жалко, что ушел Александр Иванович Бастрыкин. Именно его ведомства это просто болезнь страшная, когда его следователь вообще не ставит в известность потерпевших о принятых решениях. Если в системе МВД где-то процентах в 70 случаев они информируют, то в системе Следственного комитета при прокуратуре в 70% случаев не информируют.

Следующее, товарищи, шестое предложение – это все-таки пересмотреть санкцию части четвертой статьи 111-й. Следующее, товарищи, предложение – это ввести такую отягчающую вину обстоятельства как необратимость последствий. Мне кажется, товарищи, что при оценке криминальной активности обратимо или необратимо последственное преступление, это ключевой момент и именно от необратимости последствий преступлений должен писать правоприменитель при назначении наказания.

Следующее, товарищи, я предлагаю распространить статью 76-ю на тяжкие преступления. Частично это сделано, но в том случае, конечно, если и речь идет о том, что ущерб уже возмещен. Я слышал все аргументы тех, кто против этого, но ни одного аргумента, который был бы логически, юридически состоятельным, мне, честно говоря, услышать не удалось.

В общем-то еще важный момент – помощь иногородним потерпевшим в трех вещах – паспорт, кров, билет. Я как районный депутат каждый месяц с местной моей милицией прохожу по местам, где собираются бомжи и мы выявляем людей, которые 5 лет назад у них украли паспорт, 7 лет назад, то есть он всего лишь потерял паспорт и деньги, а живет там 600 километров от Москвы, все, его жизнь перечеркнулась и он, товарищи, вот такого мы из коллектора вытаскивали, 5 лет уже живет в коллекторе. То есть именно на этих людей в первую очередь должна быть направлена государственная компенсация. И очевидно должны быть созданы крупные центры в населенных пунктах, центры помощи потерпевшим, которые в том числе такого рода помощь будут оказывать.

Действующие ОНК наделить правом общественного контроля за соблюдением прав потерпевших, тем более, когда их станет 40 человек, это будет разумно. Ввести административные аналоги статей 167, 168, для 93-го Уголовного кодекса, потому что мы знаем за что, если там нет определенного ущерба – все, никакой ответственности нет. Гражданско-правовые отношения. Еще 6 предложений я передам в письменном виде.
 
Семен Лебедев, Начальник кафедры криминологии Московского университета МВД России:

В проекте Федерального закона есть все кроме ответственности. Вот ответственность субъектов, те, которые должны обеспечивать права потерпевшего, в законе нет. А я полагаю, что это должно быть, тогда это будет дополнительная гарантия именно обеспечения прав потерпевших.

---