В этом году 12 ноября отмечается 16-ая годовщина Конституции России. О том, с чем подходит к этой дате Конституционный суд Российской Федерации, и какие проблемы имеет главный нормативный акт страны, рассказал председатель Конституционного суда России Валерий Зорькин в своей статье, опубликованной в "Российской газете".

Я, конечно, мог бы рассмотреть проблему российской Конституции, вообще никак не реагируя на те страсти, которые с недавних пор кипят вокруг Конституционного Суда.

Но, во-первых, есть разница между академическим ученым и лицом, ответственным за деятельность КС. Паралич КС или даже дезорганизация его деятельности неминуемо окажут – и это все понимают – крайне негативное влияние на российскую государственность.

А во-вторых, любые абстрактные рассуждения, приуроченные к юбилейной дате, неимоверно скучны. Как для рассуждающего, так и для читающего. В отличие от многих я убежден, что российская смута – родная дочь этой самой скуки. Разве не об этом говорит опыт распада СССР? Сначала застойная скука, а потом перестроечная смута. Нужно быть очень нечутким человеком для того, чтобы не понять, как именно одно переходит в другое.

Но в чем альтернатива юбилейной академической скуке? Казалось бы, очевидно. В острых ответах на задаваемые острые вопросы.

Так-то оно так… Но одно дело, когда остро ставятся вопросы больные и глубокие. Те самые, которые поэт когда-то назвал "проклятыми", потребовав, чтобы на них давались "прямые ответы".

И совсем другое дело, когда остро ставятся вопросы, сами по себе "не стоящие выеденного яйца".

Вопросы, используемые для того, чтобы развернуть против того или иного объекта полноценную войну, как минимум информационную. А как максимум – и организационную, и политическую.

Из собственного горького опыта (он же – пресловутая перестройка) мы знаем, что в отличие от войн обычных объектами политических войн являются те ключевые ведомства, без адекватной деятельности которых не может быть обеспечена стабильность государства и общества.

Объявлена ли такая война Конституционному Суду? Или же я превратно истолковываю адресованную ему здоровую критику?

Тем, кто хочет получить серьезный ответ на столь непростой вопрос, предлагаю сравнить происходящее вокруг Конституционного Суда со всем, что происходило и происходит вокруг министерства внутренних дел.

Конечно, наивный человек может упорно настаивать на том, что и критика в адрес КС, и критика в адрес МВД обусловлена только недостатками в деятельности данных узловых систем российской государственности.

Предоставив наивным людям возможность вновь и вновь обольщаться, хотел бы что-то обсудить с людьми ненаивными. Напомнив им о том, что в конце 80-х годов ХХ века были два борца с коррупцией – Тельман Гдлян и Николай Иванов. Боролись они с этой коррупцией повсюду. Особенно же – в Средней Азии. И были одним из звеньев перестроечного проекта.

Стала ли меньше коррупция после того, как данный проект был реализован? Если бы стала, то Гдлян и Иванов оказались бы героями, победившими страшнейшее зло. А если все произошло наоборот? И в результате осуществления проекта, в котором эти люди участвовали, коррупция увеличилась безумным, сногсшибательным образом? Таким, что все тогдашние среднеазиатские сюжеты вызывают сегодня только улыбку? Как тогда относиться к этим уже почти забытым героям?

Это не значит, что в каждом правдолюбце и критике надо видеть потенциального разрушителя. Подобный подход породил бы пресловутую неприкасаемость ведомств. И все, что вытекает из этой неприкасаемости. Чиновное чванство, сонное безразличие к собственной деятельности, цинизм.

Но как отличить подлинное правдолюбие от подделки?

Готовых рецептов нет и не может быть. Но доза здорового скептицизма все же необходима. Не надо, столкнувшись с чем-то, напоминающим вышеописанное перестроечное действо, восклицать: "Это заказ!" Но приглядываться надо повнимательнее: к тому, кем, что, как, где и когда сказано по тому или иному конкретному поводу.

Начну с "кем"

В МВД соискателем на роль, подобную роли Гдляна и Иванова, оказался некий майор Дымовский. Оставляю каждому возможность оценить эту личность сообразно своему профессиональному опыту. Мой опыт говорит о том, что сомнительные моральные качества майора Дымовского написаны крупными буквами на его челе. И что стереть этот текст с чела не могла даже блистательная пиар-команда, приставленная кем-то к раскручиваемому зачем-то майору. То, что команда была приставлена, – достаточно очевидно. Главное – кем приставлена и зачем?

Не хочу вдаваться в подробности "антимилицейской кампании". Тут важно лишь то, что речь идет о кампании. Никоим образом не собираюсь утверждать, что используемые в кампании негативные факты высосаны из пальца. В конце концов деятельность Гдляна и Иванова тоже разворачивалась не на фоне, лишенном самых разных черных пятен, свойственных тому времени. А вот то, что "черные пятна" в деятельности нынешнего МВД интересуют сегодняшних архитекторов "антимилицейской кампании" ничуть не больше, нежели архитекторов перестройки – уменьшение коррупции в СССР… Неужели это не очевидно?

Основное отличие между КС и МВД в том, что МВД является предельно разветвленной системой, в деятельности которой участвует огромное количество людей. Среди них просто не может не быть и героев, и "оборотней". А как иначе? Огромное количество милиционеров работает в непосредственном соприкосновении с преступностью, погружено в нашу весьма небезусловную действительность, заражено тем, что ей свойственно.

Найти в такой системе темные пятна не составляет никакого труда. Достаточно вывести за скобки героев, зафиксировать внимание общества на "оборотнях" (которые и впрямь ужасны и отвратительны) – и дело сделано. Кампания входит в правильную колею.

Конституционный Суд – крайне неразветвленная система. В ее ядре (вряд ли кого-то интересует аппарат КС) – девятнадцать человек. "Нарыть" тут какой-то объективный негативный материал очень трудно. Поэтому нужно проводить кампанию не с опорой на хоть какую-то "достоверность", а с опорой на абсолютную голословность. Место вчерашних Гдляна и Иванова предложено занять двум конституционным судьям – Владимиру Ярославцеву и Анатолию Кононову. Оба они, заявляя, что Конституционный Суд действует по указке Кремля, принципиально и не случайно воздерживаются от каких-либо доказательств.

Ведь одно дело, если обнаруженная скверна носит доказательный, а значит, конкретный и относительный характер. Такой-то конституционный судья плох тем-то. Путь к исправлению ситуации понятен.

Другое дело, если скверна носит характер бездоказательный, абстрактный и абсолютный. Плохи все судьи, за исключением критиков. Чем плохи? Тем, что Кремль ими руководит. Как это исправить? А никак! Даже если заменить этих судей другими – Кремль и выдвинет кого надо, и руководить будет своими выдвиженцами как надо. Суд неисправим! А что делают с неисправимыми – понятно.

В конце концов Дымовский, использованный в "антимилицейской кампании", всего лишь майор. Но в кампании против КС задействованы не майоры, а, так сказать, "маршалы". Сначала – Владимир Ярославцев, выступивший в испанской El Pais, затем – Анатолий Кононов, поддержавший коллегу в "Собеседнике".

Тем, кто все еще не уловил аналогии между двумя пиар-кампаниями, напоминаю, что сразу же после раскрутки Дымовского с оригинальным предложением выступил Андрей Макаров. Депутат Госдумы от партии "Единая Россия", то есть, так сказать, вовсе не майор, а как минимум политический генерал. Предложение состояло в том, чтобы… ликвидировать МВД. А поскольку все понимают, что просто так взять и ликвидировать МВД невозможно, то реальным содержанием проекта является, так сказать, "зачумление" ведомства. В конце 80-х годов такой проект очень активно осуществлялся по отношению к армии.

А теперь ставлю вопрос ребром: сколько ключевых звеньев в системе государственного управления надо подобным образом вывести за все возможные скобки, чтобы система в одночасье развалилась? При том, что ни о каких революционных очищениях речь, как мы понимаем, не идет. Нет ни революционной атмосферы, ни революционных кадров.

Но, может быть, Конституционный Суд и впрямь так погряз в сервильности, что он сам себя вывел за скобки, став придатком к кремлевской администрации, стремящейся перевести страну на рельсы политической деспотии?

Чем необходимое обсуждение такого вопроса отличается от грязного бездоказательного пиара, то бишь информационной войны? Известно, чем! Тот, кто всерьез обсуждает вопрос, не может игнорировать факты. А тот, кто ведет информационную войну, может.

19 ноября 2009 года Конституционный Суд Российской Федерации принял решение, согласно которому смертная казнь в России отменена. Это – непопулярное решение, которое Конституционный Суд совершенно не обязан был принимать в том виде, в каком оно было принято. Ему гораздо легче было переложить ответственность на законодательную власть. Но КС поступил иначе.

Итак, КС принял решение, во-первых, очевидным образом либеральное. И, во-вторых, столь же очевидным образом непопулярное. А ведь именно в неспособности КС принимать такие решения – суть демаршей Ярославцева и Кононова: "Мы-де, мол, либеральные люди! Люди просвещенные! Мы – настоящие западники! А наши коллеги настроены антилиберально, антизападно. Так же, как и руководящий их деятельностью Кремль! Стремящийся к установлению в стране политической деспотии".

Казалось бы, данное решение КС не оставляет камня на камне от таких рассуждений! В самом деле, если Конституционным Судом командует Кремль, стремящийся осуществлять антидемократическую внеправовую деспотию, то зачем этому Кремлю требовать от Конституционного Суда принятия решения, резко ограничивающего возможности деспотии?

Если бы речь шла о полноценном обсуждении изъянов в работе КС или даже неисправимой порочности Суда, то все было бы сконцентрировано вокруг ответа на сформулированный мною очевидный вопрос. А поскольку никто не только не сконцентрирован на обсуждении этого вопроса, но и не рассматривает его вообще, то речь однозначно идет о пиар-акции, участники которой убеждены в беспроигрышности используемой тактики: "Если вы нас тронете, то мы – гонимые жертвы. А если вы нас не тронете, то мы камня на камне не оставим от вашей репутации. Выбирайте!"

Что ж, коль скоро наше общество является "обществом спектакля", то такой номер проходит. Но "общество спектакля" – это прямая противоположность тому гражданскому обществу, за которое якобы ратуют Ярославцев и Кононов. Главное действующее лицо "общества спектакля" – зевака, жаждущий предъявления любой грязи. Главное действующее лицо гражданского общества – скептический, ответственный человек, которого тошнит от красивых, но бездоказательных слов.

Дискуссия – это прямая противоположность пиару. В основе дискуссии – вера в разум, в логику, в доказательность, аргументированность. В основе пиара – дешевая, крикливая ложь.

Так какое общество мы строим? И строим ли? Или же хотим повторить то свое прискорбное прошлое, в котором спектакль возобладал над гражданственностью? Но, повторив его, мы окончательно разрушим страну.

Запрет на критику? На дискуссионность? Полно! Не надо меня путать с кем-то другим! Я слишком хорошо понимаю, что любой запрет на дискуссионность, любое затыкание ртов может кончиться только гниением и развалом. Что именно такой запрет в годы застоя и породил потом перестройку.

Так в чем же выход?

В том, чтобы, борясь за подлинную дискуссионность, категорически отклонять ее патологическое альтер эго. Информационную войну, грязный пиар, политическую кампанейщину, так называемые "спецшоу".

В том, чтобы гранью между одним и другим сделать "сапиенс" – опору на факты, на хотя бы элементарную логику.

В том, чтобы не подменять цели. Ибо цель дискуссии – исправить объект. И потому дискуссия жаждет обнаружения и обсуждения реальных качеств объекта. А цель войны, политической и любой, – разрушить объект. Парализовать его. Дезорганизовать.

В конце концов если вы воюете с противником, то почему бы вам не делать этого? Но в том-то и беда, что это делают, "работая" не с противником, а со своим государством и своим обществом. Или они-то и являются противниками?

Заявляю со всей ответственностью – если бы речь шла о дискуссии по поводу реальных несовершенств объекта под названием "Конституционный Суд", то я как его руководитель сдувал бы каждую пылинку с мантии любого самого жесткого критика, обнаружителя реальных язв и пороков. Но если с Конституционным Судом воюют – информационно и политически? Если это касается не только, и даже не столько Конституционного Суда? Если проблема намного шире? Что тогда?

Да, для чинуши, боящегося любой критики, нет разницы между теми, кто обнажает подлинные язвы, и теми, кто ведет информационную войну. Да, такой чинуша любого критика назовет "злопыхателем". Но это лишь одна сторона медали!

Разве нет у этой медали и другой стороны? Так уж и нет?

Если государство не может обеспечить порядка демократическим образом, то граждане предпочтут антидемократический порядок хаосу. И потому главная цель государства – не допустить хаоса. Разве не об этом написаны мудрейшие политические трактаты? Разве не доказательству этой истины посвятили свое творчество философы и юристы, начиная с античных времен и вплоть до настоящего времени?

Впору поставить несколько ключевых вопросов. Потом уже будет поздно их обсуждать. А сейчас еще не поздно. Вопросы эти таковы.

Неужели никто не понимает, что нам пытаются снова навязать перестроечные подходы?

Неужели есть люди, которые искренне готовы поверить, что милицейские "революционные" майоры и судебные "революционные" маршалы руководимы в своей "революционности" чем-нибудь иным, нежели то, чем были руководимы их предшественники, актеры драмы под названием "обрушение СССР"?

Неужели кому-то хочется нового и последнего обрушения России?

Неужели никто не замечает, насколько грязно и скверно все, что именует себя борцами с грязью и скверной?

Неужели опять захотелось хаоса?

Неужели неясно, что маячит по ту сторону хаоса?

Мне бы хотелось, чтобы каждый сам ответил себе на эти вопросы. Имеющиеся у меня ответы выстраданы всей прожитой жизнью.

Я знаю, чем оборачиваются перестроечные разглагольствования о недопустимости правового беспредела, – абсолютным правовым беспределом, опирающимся на голую силу.

Я знаю, чем оборачиваются восклицания по поводу того, что нельзя допустить ни одной пролитой детской слезы, – морем слез, морем крови, вопиющей бесчеловечностью.

Я знаю, что является подлинной подоплекой восклицаний по поводу разрушенного права. Подлинной подоплекой является желание добить это право до конца. Уничтожить даже нынешнее несовершенное право. А ну как в острый момент Конституционный Суд станет защищать Российское государство! "Так добьем же гадину, чтобы она не смогла этого сделать! И добивать будем так же, как это делали двадцатилетием раньше! Наплевав не только на правду, но и на самый элементарный здравый смысл, критикуя товарища Вышинского за его подходы и воспроизводя их на собственной практике".

Двадцать лет назад удалось сбить с толку наивное советское общество. Удастся ли сделать это снова? Ведь общество уже совсем другое. Верю в то, что оно другое, что горькие уроки тех лет не забыты, что общество уже не удастся провести на мякине суррогатного правдолюбия. И потому лишь продолжаю начатый разговор.

Почему на самом деле Конституционный Суд принял 19 ноября 2009 года решение о запрете смертной казни в России? Потому что Конституционный Суд и впрямь охраняет Конституцию. Только поэтому. Может быть, он охраняет ее не так, как хотелось бы его оппонентам. Но он ее охраняет.

Не указания Кремля исполняет, а охраняет Конституцию.

Не общественного признания взыскует, а охраняет Конституцию.

Не на ценности ориентируется (они у каждого судьи разные), а на охрану Конституции.

Лично я, как человек и гражданин, против отмены смертной казни в России. Но до тех пор, пока я являюсь председателем Конституционного Суда, я не имею права ориентироваться на собственные человеческие и гражданские пристрастия. Никто не спрашивает меня, председателя Конституционного Суда, о том, в чем мое личное представление о должном, необходимом. Об этом меня могут спросить, как человека и гражданина. Кстати, пока я являюсь еще и главой КС, я просто не вправе давать свои человеческие и гражданские оценки до тех пор, пока ведется судебное разбирательство.

Меня, как главу КС, спрашивают только об одном: "Такое-то и такое-то решение соответствует имеющейся Конституции или нет?" Только на этот вопрос я должен ответить как профессионал.

Если я начну подменять точный ответ на этот вопрос чем-то еще – своими представлениями о благе, представлениями общества о благе, мнением начальства, я лишусь главного. Профессии как осмысленной деятельности. А значит, и самоуважения, и уважения коллег.

На моем рабочем столе лежали не чьи-то директивы, а правовые документы, суть которых я, как профессионал, не мог не понимать. Я не мог не отдавать себе отчет в том, что имеет место определенная правовая ситуация. Включенная в определенный правовой контекст и подкрепленная цепочкой уже сделанных правовых шагов. И что все это в совокупности требует вполне определенного окончательного решения.

Начну с рассмотрения правовой ситуации. Она определяется длительностью моратория на смертную казнь. Мы имеем дело с десятилетним комплексным мораторием. То есть с устойчивыми гарантиями неприменения смертной казни, сложившимся по факту конституционным правовым режимом. Игнорировать который юрист-профессионал не имеет права. Кроме того, смертная казнь изначально закладывалась в действующую Конституцию лишь как исключительная мера наказания, носящая временный характер!

Можно ли понимать, что такое десятилетняя длительность комплексного моратория, в каком виде норма, на которую оказался распространен такой мораторий, была изначально заложена в Конституции, и не отменять смертную казнь? Можно, но лишь отказавшись от профессии. От исполнения своего профессионального долга.

Но все не исчерпывается правовой ситуацией как таковой!

Эта ситуация погружена в определенный контекст. Нынешняя Россия – и ее политический класс, и большая часть общества – не отказывается от вхождения в Европу, от участия в европейском процессе. Действующая Конституция существенным образом ориентирована именно на это.

Если и у общества, и у политического класса поменяются ориентации, то это потребует, в том числе, и существенных конституционных корректив. Но главное – это потребует глубочайших политических корректив.

Задача Конституционного Суда не в том, чтобы ориентироваться на такие коррективы (для кого-то из судей желательные, а для кого-то – нет). Задача Конституционного Суда только в том, чтобы отстаивать действующую Конституцию, образующую единое целое с действующим политико-правовым стратегическим контекстом.

Чем является в этих условиях (а ведь они налицо!) ценностно обусловленное решение отдельного вопроса, даже такого важного, как вопрос о смертной казни?

Разрушительной глупостью, вот чем!

Выпадением из общеправовой ситуации и из действующего политико-правового контекста. Если бы я хотел менять общеправовую ситуацию и действующий политико-правовой контекст, я бы отказался от занимаемой должности и занялся политикой как таковой. Понимая, что для этого мне пришлось бы заняться сугубо революционной политикой. То есть сокрушением существующей государственности и построением новой.

Но я посвятил свою жизнь другому – прямо противоположному. И отказываться от того, чему посвятил жизнь, не собираюсь.

Не хочу говорить за других судей. Но твердо уверен, что в своих решениях они всегда исходят из чего-то сходного с тем, что является решающим для меня.

Никто из нас не ангел. Все мы живые люди, участвующие в современной общественной жизни. Живущие не в иных мирах, а на нашей грешной земле. Более того, в нынешней далеко не безупречной России. Но даже созвучие времени и ситуации (а я уверен, что ни для кого из нас оно не является единственной целью жизни) возможно только до тех пор, пока есть какой-то стержень.

Пока в основном ты сохраняешь верность принципам и профессии. А когда ты это теряешь, теряется и все остальное. Перестав понимать (и уважать) самого себя, ты перестаешь понимать (и уж тем более уважать) время. Ситуация исчезает следом за исчезновением чувства времени. Человек превращается в жалкую марионетку, в робота, в официанта, действующего по принципу "чего изволите", в презренное существо, которое пытается по любому поводу сориентироваться на начальство и путается даже в этих своих низкопробных потугах.

Конституционные судьи – это малый круг весьма уважаемых людей. Вход в такой круг для "официантов" закрыт. А если они случайно и проникают в него, то узкое судейское конституционное комьюнити реагирует по принципу самоочищения. Что и произошло.

Конституционные судьи – это люди, добившиеся в своей профессии многого. Такие люди редко бывают слабыми, лишенными самоуважения. Нельзя сохранять самоуважение, теряя хребет – профессию.

"Не мешайте нам работать", – вот кредо любого настоящего профессионала. То, что затеяли наши коллеги, было не просто возмутительным с моральной точки зрения. Если бы речь шла только о том, что тебя живописуют неприемлемым образом… Что ж, ХХI век – не XIX… Нет суда чести, нет дуэлей как общепризнанных норм… Человек, не являющийся судьей, еще может в особых случаях обратиться в суд по защите чести и достоинства. Но судье-то и обращаться некуда! Что ж! Порой приходится терпеть даже самые недоброкачественные суждения в свой адрес. Но – чьи суждения? Журналистов, прочей "сторонней публики".

А вот если эти суждения высказываются членами узкого рабочего коллектива, которому каждый день надо решать сложнейшие вопросы…

Если при этом речь идет о суждениях, явно неадекватных и донельзя двусмысленных…

В условиях всех этих "если" как может коллектив работать, не освободившись от тех, кто, находясь внутри него, ведет против него информационную войну? Странное занятие, не правда ли: "Коллеги – публичные девки, заведение – бордель, а мы двое – монахи". Невольно возникает вопрос: а что монахи делают в борделе? Как они в него забрели? Чем пробавляются в рабочее (да и свободное) время?

А коль скоро известно вдобавок, что коллеги ну никак не монахи… То есть настолько не монахи, что дальше некуда, то вновь с многократным усилением возникает все тот же вопрос: как работать?

Ты задаешь этот вопрос зарвавшимся членам твоего коллектива, а они улыбаются. И недвусмысленно дают понять, что их задача не в том, чтобы улучшить работу, а в том, чтобы эту работу парализовать. Дезорганизовать до предела.

Налицо частный случай чего-то общего и до боли знакомого.

Поняв и это, спрашиваешь себя: что делать? И принимаешь единственно возможное для тебя решение.

А когда его принимаешь, то не в Кремль бежишь советоваться. А действуешь сообразно принятым тобою однажды и навсегда этическим нормам. Действуешь на свой страх и риск. Понимая при этом и свою ответственность руководителя, и то, что судьи Конституционного Суда – это очень сильные, очень самостоятельные люди, которые поддержат тебя, только будучи убежденными в правоте принимаемого решения.

Но главное, ты понимаешь, что кому-то очень нужна очередная российская смута. Что такая смута всегда начинается с искусственно создаваемого паралича основных звеньев государственного аппарата. И что особое внимание в таких случаях уделяется звеньям, способным воспрепятствовать государственному развалу.

Общепринятое сегодня слово "элита" никоим образом не относится к числу моих любимых слов. Но я готов его использовать, коль скоро речь идет об элите, ответственной перед народом. Главное, в чем элита ответственна, недопущение смуты и государственного распада. Ибо, допустив это, она обрекает народ на огромные бедствия.

Дезорганизация государственной системы – путь к такому распаду. А значит, ее нельзя допустить. В этой констатации нет ни малейшего желания воспеть чванство высокопоставленных чиновников, холуйство, мздоимство, леность, тупость, безразличие ко всему, кроме собственного кармана, цинизм, бесчестность. Все это можно и должно искоренять. В том числе и самыми жесткими мерами. Но категорически недопустимо превращение подобного искоренения в развал системы. В ее оголтелое шельмование, создающее предпосылки для паралича и демонтажа.

Предлагаю в конце самый поразительный пример на обсуждаемую мною общую тему. В конце 80-х годов, как мы помним, советская система была окончательно ошельмована и парализована. Далее было сказано, что она не реформируема, а значит, подлежит только полному демонтажу. Ее демонтировали, разрушив при этом государство. Потом в течение двадцати лет судорожно создавали новую систему – ту самую, которую теперь опять ошельмовывают, парализуют… Для чего? Для того, чтобы снова назвать нереформируемой?

За это время китайцы на глазах у всего мира занялись медленной реформой своей системы. Категорически отказавшись от того, чтобы ее ошельмовывать, парализовывать и демонтировать. Занялись они этим, естественно, на свой манер. Каждая страна, которая хочет добиться какого-то позитивного результата, должна все делать на свой манер, то есть с учетом культурно-исторической специфики. Но ведь они именно этим занялись! И чего достигли? Превращения Китая в новую сверхдержаву, поразительного экономического роста, достаточной консолидации общества, успехов во всех отраслях социальной и культурной жизни… Если даже этот исторический урок нас ничему не научит, то мы займемся повторением пройденного.

Но я убежден, что наше общество усвоило горькие уроки. И что оно откажется исполнять очередной перестроечный танец. При том, что и состав оркестра уже понятен, и подлинное содержание предлагаемой музыки.

Валерий Зорькин, председатель Конституционного Суда, "Российская газета" – Федеральный выпуск №5062 (238) от 11 декабря 2009 г.

---