Народная артистка России, художественный руководитель театра «Модернъ» и соучредитель правозащитного движения «Сопротивление» Светлана Врагова, считает, что эмоциональные нагрузки, которые претерпевает режиссер, сравнимы только с испытаниями космонавтов. О том, как ей удается справляться с перегрузками в творческой и общественной жизни, Светлана Александровна рассказала корреспонденту «Сопротивления».

– Не так давно Вы широко и ярко отпраздновали двадцатилетие театра «Модернъ». Каковы Ваши  впечатления от праздника?

– У меня никаких впечатлений нет, потому что я этот праздник делала. Впечатления остались у публики. Люди говорят, что было здорово. По просьбам, мы повторим это же празднование еще раз. Потому что многие не поместились в зале, многие из-за пробок только ко второму акту приехали. Люди очень просят, поэтому мы повторим для них праздник. Так что впечатления еще буду продолжаться.

– Но Вы получили моральное удовлетворение от праздника?

– Никогда ни у одного художника, если только это настоящий художник, не бывает удовлетворения. Когда что-то сотворилось, остается только ощущение усталости и лишь некоторое облегчение, что это ушло, что это сделано. Когда я сидела и смотрела номера, а я сидела на первом ряду, я смеялась вместе с другими. Вот это уже хорошо. И теперь у меня есть некие мысли о том, как занять актеров в какой-нибудь музыкальной комедии. Поэтому сейчас пришло состояние некоего движения вперед. А удовлетворение и счастье – это остановка. Счастье – это когда что-то получается, а не тогда, когда это уже получилось. Тогда уже что-то новое, новые творческие муки и поиски, процесс нового познания.

– Что же тогда является позитивом для творца, режиссера?

– Позитивный момент заключается только в том, что это не провал. Это такая некая тайна творчества. Это нормальное состояние для любого человека, который делает некое большое и серьезное произведение искусства. Или если даже произведение создается несерьезное, но сам его создатель не дурак. У такого человека во время создания его произведения идет некий мыслительный процесс. Создается некая мыслеформа, которая в свою очередь материализуется в получившемся творении. То есть, нужно понимать, что любое творчество и любое произведение искусства есть материализация какой-либо мыслеформы. Вот в моем случае, в этот раз та самая материализация прошла безупречно. Но вообще, очень редко бывает, что весь процесс протекает без ошибок и недостатков. Хотя все зрители радуются и веселятся, ты видишь, сколько всего еще можно поправить.

А душевная эйфория в такой ситуации бывает только у дилетантов. Вот когда непрофессионал что-то сделал, и ему кажется, что это гениально, тогда он пребывает в эйфории. Он не понимает того, что я хочу особенно подчеркнуть – совершенствование любого произведения искусства, как и совершенствование любого человека, беспредельно. И именно поэтому никогда не должно быть удовлетворения от сделанного. Это как в школе. Закончил четверть – и гуляешь. И не думаешь, есть удовлетворение у тебя или нет, не думаешь, четверки ты получил или тройки. Что получил, то и получил. Главное – впереди отдых. Сдал экзамен – и счастлив, что не провалил его. Счастлив, что впереди долгожданные каникулы. Так и у нас. Только у нас еще потом начинаются рецензии, критика, оценка того, что сделано, переработка того, что сделано. Но это уже другая работа и другая история.

–  И это такой некий показатель профессионализма, к этому приходят только с годами, с опытом?

– У меня это было всегда. Первый в своей жизни спектакль я ставила в Кирове (теперь Вятке) на 4 курсе. Главным режиссером того Кировского ТЮЗа был Алексей Владимирович Бородин, сейчас он главный режиссер в РАМТе. Он пригласил меня поработать. И я поставила спектакль «Весенние перевертыши». Далось мне это с большим трудом, очень много моральных сил было вложено. Но, когда, наконец, мы закончили работу, успех был огромный. На премьере я совершенно измученная стояла за кулисами, когда ко мне подошла Елена Михайловная Долгина, большой друг Бородина, она и до сих пор с ним работает. Елена Михайловна меня спросила: «Ну что, ты счастлива?». А я стою и думаю: «Да с чего мне радоваться, ничего же не вышло, все провалилось, это же кладбище идей». Вот так и было: все кричат, полный аншлаг, а я только спать хочу.

Удовлетворение от работы в нашем деле бывает скорее у актеров. Они выходят на сцену, обмениваются энергией с залом. Им хлопают, они видят эти восторженные лица, и вот тогда приходит ощущение счастья. У режиссеров с этим сложнее. У нас это как у космонавтов. Говорят, что перегрузки такие же, как в центрифуге. Я, кстати, дружу с многими космонавтами, с Владимиром Титовым, с Волковым, и Джанибеков здесь на вечере был, поздравлял с днем рождения театр. Мы очень хорошо друг друга понимаем, потому что очень похожие у нас профессии.

– Помимо активной культурной деятельности, среди Ваших заслуг есть и деятельность социальная. В частности, Вы являетесь соучредителем правозащитного движения «Сопротивление». Как пришла идея создания организации такого рода?

– Идея родилась совершенно спонтанно. Потому что я стала жертвой насилия. На самом деле, я до сих пор до конца не понимаю, что тогда произошло. Было нападение на квартиру, полный разгром, угрозы, захваты… Я не знала, как буду жить дальше, а милиция абсолютно бездействовала. И общество тоже, никто не помог, не хотел поддержать, заступиться, подать голос, привлечь внимание… И вот попав в такую ситуацию, мы с Ольгой Костиной решили объединиться и создать правозащитное движение. Если нас никто не защитил, а мы люди публичные, то что же происходит с остальными. И вот такая родилась инициатива: защищать жертв и свидетелей преступлений. За опытом мы поехали в Германию.

В России подобных организаций нет, а в Германии есть «Белое кольцо», они существуют уже 30 лет. У них мы очень многому научились, получили серьезный опыт. Главное достоинство их общественных организаций – в тесной совместной работе со всеми силовыми структурами. И с прокуратурой, и с милиций. Они умеют решать проблемы вместе, и ни одно ведомство не открещивается ни от них, ни от этих проблем. У нас в этом смысле все очень не на уровне. Болезнь наших правоохранительных органов – отсутствие профессионализма и гуманности. И, конечно, то, что каждый вынужден бороться только за себя.

– Значит, именно эта разобщенность мешала созданию подобной организации в России?

– На самом деле, когда мы организовывали «Сопротивление», трудностей было очень много. Нас все ругали, особенно в средствах массовой информации. В первую очередь ругали меня, потому что я чуть-чуть более известный и публичный человек. Меня все осуждали за то, что я участвую в этом проекте, и до сих пор осуждают иногда. Потому что это правозащитное движение, а в обществе на этот счет есть некоторые стереотипы. Все из-за того, что многие правозащитные, благотворительные организации – это просто средство для отмывания денег, несколько лет назад страна была ими просто перенасыщена. Большинство из них уже закрылись. А мы существуем как независимая общественная организация. И поэтому нам предстоят очень серьезные дела, и я считаю, что Ольга Костина с ними хорошо справится. Ну, а если понадобиться моя поддержка, я всегда готова помочь.

Я уверена, что у движения «Сопротивление» большое будущее. И налаживающееся взаимодействие с МВД и Общественной палатой, а там с нами уже очень серьезно считаются, и Общественная приемная движения, и «горячая линия» – все это доказывает, что мы не бездельничаем, а работаем во благо и можем развиваться и широко распространяться дальше. И я со своей стороны всегда готова помогать этому. В нашем театре, например, мы бесплатно давали «Маленького принца» для пострадавших детей.  Но это все надо еще развивать, надо проводить с детьми обсуждения, надо их как-то отвлекать и чем-то заинтересовывать. Поэтому дел у нас еще очень много.