Красивый, в стиле голливудских фильмов, побег из Вологодской колонии (напомним, что в марте этого года заключенный улетел оттуда, как волшебник, на вертолете) обнажил слабые места ФСИН. Несмотря на заявления властей о новых системах безопасности за решеткой, стало очевидно – что-то тут не так. Иначе число побегов бы не выросло и зэки бы не названивали на волю с мобильников. В той же Вологодской области не так давно одного зэка-беглеца застрелили во время «марш-броска» к тюремным воротам. Мужчина преодолел защитную полосу, и ни одна из систем безопасности не сработала. Почему? Насколько легко сегодня сбежать из мест не столь отдаленных и почему зэки фактически захватили власть на некоторых зонах  рассказал член экспертного совета ФСИН Евгений ПАРУШИН.

– Любая исправительная система должна иметь три основных компонента – защита общества от криминальных элементов, их наказание и исправление. А российские тюрьмы только защищают общество от данных элементов. Грубо говоря, загоняем осужденных за колючую проволоку и ставим вышки. Мы приближаемся к венесуэльскому варианту тюрьмы, принцип которой – охрана (причем безжалостная) периметра. Внутри заключенные пусть делают что хотят. Там наркотики, убийства… У нас от Венесуэлы лишь одно отличие – мы стремимся контролировать дисциплину внутри, лечим и прилично кормим арестантов.

– Вы явно преувеличиваете.

– Вы думаете? Давайте посмотрим процент исправившихся. В венесуэльскую тюрьму повторно попадает каждый первый (из тех, кто выживает в ней), в нашу – 70%. Сухая статистика. А ведь доказано, что исправительный эффект однозначно зависит в том числе и от технических средств контроля. Я могу сказать, что на сегодняшний момент то, что закупается ФСИН, – это исключительно контроль периметра плюс электрические замки в лучшем случае. Я с 2007 года занимался технической стороной ФСИН – интегрированными системами безопасности. Согласно нашей концепции, акцент должен был делаться на системах контроля внутри учреждения. Это позволило бы убить двух зайцев – защитить слабых заключенных и бороться с предательством.

– Вы про какое предательство – про коррупцию?

– Да. У младшего персонала зарплата крохотная, а пронос на зону даже одного сотового телефона дает хорошую «прибавку». Плюс давление на семьи сотрудников со стороны криминала. По официальной публикуемой статистике, во время «шмонов» изымают до 300 телефонов в зоне, где сидит 1000 человек. Это как, по-вашему?

Но если сотрудник УИС будет понимать, что наказание неотвратимо и он сам окажется по ту сторону решетки (а он знает, как там некомфортно), то ни за что не рискнет. Изначально в концепции ФСИН речь шла о новом поколении систем безопасности, которые бы полностью делали прозрачной жизнь колонии или СИЗО.

– И что же вам помешало их внедрить?

– Наша идея вызвала страшное сопротивление, потому что это было всем невыгодно. Ведь за кроткий срок эксплуатации новой системы сразу было выявлено масса случаев проноса неположенных предметов. Как полагаете, персоналу это понравилось? Мы успели оборудовать только одно учреждение – московское СИЗО № 4, именуемое в народе «Медведь». Да и то только один корпус, поскольку на большее не хватило ни средств, ни энтузиазма. А там теперь тотальный контроль – в каждой камере есть видеодомофон для переговоров с постом и видеокамера, дающая общую картинку. И многие проблемы были решены. Остались те надзиратели, для которых важнее спокойно работать. Они живут на одну зарплату.

– А как удалось добиться, чтобы арестанты не портили видеоглазки?

– Одним педагогическим талантом заставить наших заключенных не замазывать видеокамеры мылом, зубной пастой или просто вешать на них тряпки очень сложно. Но решение было простым: одна видеокамера контролируется другой, они работают в паре. И видно, кто подошел и что сделал.

– Во многих СИЗО уже есть камеры в коридорах.

– Однако через несколько месяцев после установки некоторые начали почему-то барахлить. Причем исключительно те, которые смотрят на критически важные места. Есть даже соответствующее заключение комиссии.

Недавно директор ФСИН Александр Реймер дал команду провести анализ ситуации по закупке интегрированных систем безопасности за 4 года. Выводы комиссии неутешительны – объемы из года в год падают. В 2010 году было принято явно незаконное решение о закупке ИСБ на закрытом аукционе «во избежание лоббирования интересов коммерческих структур и разглашения государственной тайны». В числе приглашенных не оказалось организаций, поставлявших ИСБ раньше и имеющих опыт работы с ФСИН. Цена системы выросла в разы (стоимость комплекта с 3-4 миллионов в начале 2008 года поднялось до 30 миллионов рублей), уровень требований существенно снижен. И главное – полученное оборудование где-то на 1 миллиард рублей до сих пор не введено в эксплуатацию.

– Почему? Где оно?

– Никто не знает, где оно, – может, на складах в регионах, может, еще где. Оказалось, что контракты заключались так, что производитель нес ответственность только за поставку. О монтаже и обслуживании во время эксплуатации там и речи не было.

– Какого уровня эти «пропавшие» системы безопасности?

– Начала 2000-х годов, а то и ниже. Очень слабенькие для такой структуры, как УИС. Для завода, где уровень предательства очень низкий, они бы подошли, но не для тюрьмы, где, повторюсь, коррупция, давление криминала… Ну такой у нас менталитет, такой мир, какой смысл это обсуждать? Это просто надо принять как данность и хладнокровно учитывать.

– И в чем именно слабость этих систем?

– Вообще существуют системы безопасности трех видов: ориентированные «на вход» (то есть проникновение), «на уход» и на контроль внутри. Вот, скажем, на атомной станции защищены периметр и территория, но она абсолютно не контролируется на уход. В случае чего оттуда можно легко удрать. Но тюрьма должна иметь все три вида системы безопасности. Те, что были закуплены, ориентированы «на вход-уход», но абсолютно не защищены от внутреннего предательства и не контролируют полностью территорию.

– Системы «Пахар М», «Сова», «Микрос» – это старье?

– Не то чтобы старье, но у них один принцип и акцент на охрану периметра. Тотальный контроль там не предусмотрен.

– Но они не срабатывают даже «на выход». Взять одну только Вологодскую область. Один заключенный на вертолете улетел, другого застрелили, потому как преодолел 30-метровую защитную полосу и экранное ограждение…

– Та система была не новая, это во-первых. Во-вторых, существует понятие временной стойкости. Лучшие системы охраны периметра штаб-квартиры НАТО имеют временную стойкость 2 недели. Тюремные же должны быть рассчитаны на целую человеческую жизнь, потому что человек попадает за решетку на годы и заключенные опыт передают друг другу. Времени у арестанта на то, чтобы спланировать побег, – море. Жулик, сидящий за решеткой и мечтающий удрать, знает до микронов расположение камер, датчиков, зоны контроля. Это проверяется элементарными вещами.

– Как, например?

– Многие зэки, как известно, держат кошек. Думаете, только для уюта? Кошка зачастую используется для контроля радио- и лучевых датчиков. Швырнули ее за хвост и смотрят – сработала ли сигнализация или нет и через сколько прибегут охранники. И нет ничего удивительного в том, что заключенный в Вологодской колонии преодолел все инженерные заграждения. Убили его, потому как действовали по инструкции. Второго не расстреляли только потому, что вертолет был гражданский, с опознавательными знаками и никто не знал, как быть в такой ситуации (прецедента-то не было). Но в обоих случаях побег бы не удалось организовать, если бы была хорошая внутренняя система безопасности. Ведь тот заключенный, сбежавший на вертолете, все время перезванивался с подельниками. Это раз. Он вступал в контакт с руководителями колоний. Это два. И те 13 побегов, что были совершены за последнее два года, могли быть также связаны с предательством.

– А почему не ставят глушилки для мобильников?

– Все попытки не увенчались успехом. Первая (это было в Бутырке) была просто фантастическая по эффекту. Вся связь в округе вырубилась. Три сотовых оператора были в гневе и обещали выставить ФСИН счет на миллионы.

– А маломощных глушилок разве нет?

– Есть, но их надо ставить десятки. Это очень дорого. Тем более что за относительно небольшие деньги эти системы быстро снесут. Нужно идти другим путем, повторив опыт наших зарубежных коллег. Речь идет о перехвате и подавлении конкретных сотовых номеров (этой системой, кстати, пользуются жулики для автоподстав).

– Так почему она до сих пор не внедрена УИС?

– Это никому не надо. Потому это нужно прописать на законодательном уровне. И ведь после того, как это сделают, начальник учреждения, его замы смогут спокойно разговаривать по мобильникам, не мучаясь. Для них сеть будет открыта, для остальных закрыта. В Бельгии есть еще одна форма борьбы с телефонами в тюрьмах. Контроль за всеми исходящими и входящими с территории звонками дается спецслужбам. И они вычисляют – кто, кому и когда звонил, после чего всех наказывают. И не нужно никаких судебных решений на прослушку этих разговоров, потому что такие звонки изначально вне закона.

– Внедрены системы безопасности, сверяющие отпечатки пальцев, радужку глаза?

– Всем бы этого хотелось, но – нет. Я лично участвовал в попытке ввода такой системы. Она была изготовлена Институтом спецтехники и связи МВД России. И основная проблема знаете, с кем была? С правозащитниками и адвокатами. Они были категорически против. Мы объясняли: это делается не для того, чтобы адвоката отловить и посадить, а чтобы его просто идентифицировать. Чтобы жулик не дал ему в следственном кабинете по голове и не вышел с его документами на волю. Но нам доказать не удалось. Все приборы пришлось отключать. Это был провал.

– Но, может, не зря адвокаты волновались? Давать свои отпечатки пальцев не каждый хочет.

– Прибор не брал отпечатки пальцев в традиционном понимании. Он не сканировал их навсегда, а просто выдавал по ним код. Причем тот был с вероятностью ошибки 1 на миллион. То есть по одному этому коду могли совпадать пальчики 150 жителей страны. И эту информацию невозможно было использовать как доказательство или еще что-то.

– А вероятность, что с пальцев содрали шкуру, была?

– Минимальная, потому как он реагировал на теплые пальцы.

– Сейчас активно внедряются браслеты. Они помогут?

– Европа в начале 2000-х выделила России деньги на приобретение партии электронных браслетов. Их тогда купили. Опробовали. Одновременно с изучением импортных систем разрабатывались аналоги и нашими производителями. Опытные образцы работали получше импорта и были в несколько раз дешевле даже в малых сериях. Но никто не ответил на главный вопрос – зачем? Что мы собираемся контролировать – чтобы человек не перемещался за пределы отведенной территории? Нужно понимать, что такое браслет. Вот пишут, что он управляется из космоса, какие-то спутники. Это бред. Браслет – всего лишь радиометка, даже не датчик. Как в телефоне есть база и трубка, так и тут: база и браслет. Система определяет по GPS положение базовой станции и обнаруживает только выход радиометки, размещенной в браслете, из контролируемой зоны. Если это работает в Америке, Европе или Израиле, где дома чуть не из пенопласта, то у нас стены и перекрытия железобетонные – человек зашел в туалет или спустился в подвал – и его уже не видно оператору. К тому же очень различается менталитет у нас и в Европе. У нас нарушить закон, если за это не будет наказания, может каждый второй. И за три года не появилось ни одного документа, которые регламентируют действия инспектора, если арестант пропал на экране. То есть нарушение вроде как выявлено, а как реагировать – не прописано в документах. Да и кому реагировать? Штат инспекций в регионах мизерный, зарплата инспекторов очень низкая.

– Но это ведь все можно будет прописать. И принципиальных доводов против браслетов я не вижу.

– Я и не говорю, что они не нужны вовсе. Просто надо все четко продумать и не запускать их в тираж, пока нет полноценной законодательной базы. А ведь мы хотели решать задачу совершенно иным способом – не человека привязывать к базовой станции, а в пределах населенного пункта так расставить базовые станции, чтобы контролируемое лицо не могло оказаться незамеченным у важных объектов, например мест скопления людей, криминогенных зонах, на вокзалах и других общественных местах, вблизи школ на въезде-выезде, то есть везде, где таких осужденных быть не должно. На самом деле не так уж много таких мест в любом городе. И как только жулик зашел туда, где ему запрещено появляться, сработает система – и его обнаружат и можно применять санкции. Обслуживание подобной намного проще, контролируемое лицо не привязано к базовой станции, сами станции размещаются в не доступных криминалу местах. Поэтому и возник вопрос, почему так спешно – начиная с 2010 год – закупаются не проверенные на практике системы за приличные деньги и, судя по полученным мною материалам, с двойной накруткой от рыночной стоимости.

– Коррупционные скандалы, которые были связаны с закупкой охранных систем, прокомментируете?

– Там все не просто. Во ФСИН сформировалась цепочка от разработчиков и конструкторов (НИИ информационных технологий ФСИН в Твери), специалистов по вводу в эксплуатацию (МЦИТО ФСИН в Волгограде) и т.д. Такая структура позволяла с нуля создавать системы безопасности и внедрять их. Сейчас она на грани исчезновения. Причины – конфликты между их руководителями и директором ФСИН. Начальник ГЦИТО ФСИН полковник Наконечный отстранен от работы за отказ проводить незаконно засекреченный аукцион на закупку ИСБ с заранее определенными победителями. На данный момент он судится с ФСИН, частично иск уже удовлетворен. ГЦИТО переименовано в ЦУС (центральный узел связи) и сокращено наполовину. Сотрудник волгоградского МЦИТО полковник Корнеев отказался принимать и вводить в эксплуатацию некомплектное оборудование, купленное на аукционе в 2010 году и доложил об этой ситуации руководству ФСИН, однако сразу после этого получил из Москвы взыскание и приказ немедленно монтировать оборудование. Когда охранные комплексы стали монтировать в колониях, выяснилось, что в комплектах не хватает от 30 до 60% деталей. Начались проверки самого МЦИТО. Проверяющие передали материалы проверки в СК РФ для возбуждения в отношении Корнеева уголовного дела, но 6 марта 2012 года следователи им отказали. Наш экспертный совет, членом которого я являюсь, существует только формально.

– Если внедрить все новые системы безопасности, можно ли будет сократить число решеток и надзирателей?

– Сейчас 1 сотрудник ФСИН приходится на трех арестантов. Это огромный штат. Трудно сказать однозначно, как сильно можно его сократить за счет ИСБ. Но повысить безопасность персонала и заключенных – точно. В прошлом году государство выделило тюремному ведомству 183,5 миллиарда рублей, при этом на инженерию израсходовано порядка 2 миллиардов, то есть порядка 1 процента. Для сравнения: в 90-х получалось всего 7-8 миллиардов.

Ева Меркачева, Московский Комсомолец № 25949