В то время, когда все мы радовались Новому году и Рождеству, были люди, для которых эти праздники – обычные дни в череде черных дней, составляющих их жизнь. И даже хуже прочих: в праздники все остаются дома, а дом для таких людей – самое опасное место. Потому что в родных стенах их в любой момент могут избить, покалечить и даже убить.

В это трудно поверить, но, по данным Фонда исследований ООН в области народонаселения, в России от различных форм семейного насилия (включая психологическое, экономическое, словесное и пр.) страдает около 90 процентов женщин. Согласно другим источникам, побои от мужей ежедневно (!) терпят порядка 36 тысяч россиянок. По данным международной организации Amnesty International, у нас в стране каждый год в результате убийств на почве супружеских отношений погибает более 14 тысяч женщин. А 30-40% всех тяжких преступлений совершается в семье.

Сегодня у нас в стране еще только разрабатывается первый самостоятельный закон о домашнем насилии, который, хочется верить, поможет предотвратить страшные случаи. А пока жертвам семейных тиранов государство предлагает лишь поддержку посредством телефона доверия и спасение в приюте.

Корр. «МК» провела день в качестве соцработника в единственном таком приюте в Москве, носящем знаковое название «Надежда».

Жертва жертве – рознь

Это государственное учреждение прячется в обычном дворе, среди тихих пятиэтажек. Светлое, недавно отремонтированное здание бывшего ведомственного садика, во дворе гуляет молодая женщина с двумя малышами – все тихо и благостно. Вот только всюду камеры, и охранники, тщательно изучив мои документы, запрещают фотографировать.

– Такие меры безопасности для нас – необходимость, – объясняет мне заместитель директора Центра социально-правовой и психологической поддержки для женщин «Надежда» Наталья Дмитриевна. – Это только кажется, что у нас тут тихо. Бывает, прибегают женщины в одной сорочке, которые вынуждены спасаться бегством от разъяренных мужей. Чего у нас тут только не было: и наркоман как-то по территории бегал, призывал выдать жену, и просто недовольные мужья пытались через забор перепрыгнуть, угрожая и нам, и своим близким. Именно поэтому нельзя ни фотографировать, ни называть фамилии сотрудников центра – чтобы не навести агрессоров на след.

Наталья Дмитриевна проводит небольшую экскурсию по моему новому месту работы. Первый этаж занимают комнаты, где женщины живут первые дни, пока не пришли результаты их анализов (с социально опасными болезнями сюда не берут). Здесь же располагаются кабинет первой медицинской помощи, два изолятора, комната для санобработки, мини-кухня и несколько спальных блоков.

В одном из них как раз обустраивается женщина с двумя детьми – девочкой лет пяти и годовалым малышом. Знакомимся: 28-летняя Карина, живет здесь второй день. Карина рассказывает, что муж избивает ее давно, но со временем – все чаще. Сначала она терпела, считала, что он, наверное, прав: она недостаточно вкусно готовит, не успевает наводить дома безупречный порядок. Потом оправдывала его тем, что она ему многим обязана, ведь из-под Нижнего Тагила переехала к нему в Москву. К тому же муж кормит, одевает, дает возможность растить и воспитывать их общих детей. Но со временем побои становились все более жестокими, а периоды примирения практически сошли на нет. В прошлый раз, три недели назад, супруг повредил Карине колено, вывихнул руку. Поэтому, когда позавчера он пришел «на взводе», женщина поняла, ей с детьми нужно бежать из дома.

– Это было очень страшно и стыдно – прийти сюда, – признается Карина. – Знаете, я впервые прочитала об этом центре три года назад, но даже позвонить не решалась. Ведь это значит признаться, что я плохая жена, вообще плохая женщина… И моя мама по телефону говорила: терпи, старайся быть лучше. Я и старалась. Но потом поняла: он реально может убить меня, детей, ведь когда он такой – он ничего не соображает!

К нашей беседе присоединяется заведующая стационарным отделением Елена Николаевна. Она говорит, что на сегодня женщины, терпящие домашнее насилие, часто боятся покинуть собственное жилище – из-за детей, которые посещают детские сады и школы рядом с домом, из-за работы, которая бывает важней, чем спасение собственной жизни.

– Вот поэтому и не доходят до нас наши потенциальные клиентки, а звонят очень многие, – отмечает Елена Николаевна. – Работа же в нашем учреждении строится на доверии и добровольности. Женщина, обращаясь в центр, подписывает договор, в котором говорится, что она готова соблюдать принятые здесь нормы. Например, с выпивающими дамами расстаются сразу; курение, нежелание убирать свою комнату и места общего пользования тоже не приветствуются. К сожалению, наш центр невелик: рассчитан на 35 койко-мест (и это вместе с детьми). Мы принимаем только москвичек. Кстати, Светлана, ваша сегодняшняя задача – специалиста по социальной работе – заключается в том, чтобы проводить первичную беседу с вновь обратившимися за помощью женщинами.

Пока на первый прием еще никто не пришел, мне показывают второй этаж, где находятся комнаты для проживания. Они похожи на номера недорогой гостиницы. Комнаты разного размера – в них от двух до шести кроватей. Ведь иногда обращаются за спасением от мужа-агрессора и многодетные женщины. Например, недавно здесь жила мать с семью детьми. На этом же этаже находятся кабинеты для занятий с психологом, специалистом по социальной работе, юрисконсультом.

В конце мне показывают столовую: несколько столов накрыты яркими скатертями.

– У нас все питание привозное, здесь мы его только разогреваем, – рассказывает Наталья Дмитриевна. – Пробовали готовить здесь, но быстро от этого отказались.

Беременные и старики – находка для агрессора

Мне немного страшновато: вдруг что-то не то сделаю. К тому же вспоминаю слова сотрудниц о том, что нередко женщины приходят агрессивные – свои домашние беды переносят на всех вокруг и скандалят из-за любого пустяка…

Открывается дверь – робко заглядывает высокая темноволосая девушка. Мне в глаза сразу бросаются две детали: заплывшее веко с багрово-синюшным синяком и огромный живот. «Как можно бить беременную?! А вдруг она у меня тут начнет рожать!» – молнией проносится у меня в голове. Знакомимся, девушку зовут Роза, ей 23 года. 35-я неделя беременности. Она уже обращалась в центр, но только за консультацией к психологу. Роза говорит, что Елена Николаевна предлагала остаться в центре прошлый раз, но молодая женщина решила вернуться домой: надеялась, что муж все-таки образумится.

– Теперь я уверена на 100% – только развод, – отворачиваясь от меня той стороной, где синяк, убежденно произносит Роза и рассказывает свою невеселую историю. – Я замужем четвертый год. Поначалу жили с мужем нормально, наверное, как все. Он хотел, чтобы я слушала только его, чтобы он контролировал все мои дела, звонки, покупки – даже самые мелкие. На все я должна была приносить чеки. Но это все бы ничего, терпимо. Тяжко стало, когда я забеременела. Он как с цепи сорвался, стал без всяких причин ревновать ко всем, с кем бы я ни заговорила, и это несмотря на то, что сам «отсеял» всех моих знакомых, подруг. Ударил меня впервые, я испугалась за себя и своего будущего ребенка и ушла в центр, – хорошо, что здесь оказалось место…

Вспоминаю слова директора Национального центра по предотвращению насилия «АННА» Марины Писклаковой-Паркер: «Домашнее насилие часто начинается в тот момент, когда женщина беременна или у нее грудной ребенок, т.е. когда она очень уязвима, зависима от агрессора. В этом принципиальная разница между конфликтами, которые бывают в любой семье, и насилием: в конфликте стороны равны, а при домашнем насилии одна сторона стремится подавить другую. И тут для агрессора все средства хороши – о справедливости, логике, этике говорить не приходится».

Заношу данные Розы в специальную анкету, помогаю ей описать свою ситуацию. Писать надо в свободной форме, но подробно, – заметно, что будущей маме это делать тяжело. Слезы капают на бумагу, пальцы как-то неловко с непривычки держат ручку… Затем отпускаю Розу в комнату, которая уже готова, чтоб она могла отдохнуть, поспать. Проводив женщину в ее временные апартаменты, выхожу в столовую попить чайку – пока нет новых посетителей.

– Вы – новенькая? – с ласковой улыбкой подает мне чайник женщина лет семидесяти. – Меня Валентина Петровна зовут. Если, деточка, какая-то помощь нужна, обращайся, не стесняйся!

Спрашиваю добродушную бабушку: как она очутилась в «Надежде», неужели муж бьет?

– Хуже, деточка, – сын! – вздыхает Валентина Петровна и, сто раз извинившись за то, что отнимает мое время, рассказывает свою историю.

Когда единственный сын вернулся из армии, она подарила ему единственное, что у нее было, – кооперативную квартиру, на которую в свое время они с мужем долго и мучительно зарабатывали. Получив дарственную и почувствовав себя в доме единовластным хозяином, сын быстро изменился, стал грубить и унижать мать. Но совсем тяжко пришлось бедной женщине, когда он женился. Вместе с невесткой они не раз избивали и выгоняли Валентину Петровну на улицу. После одного из таких избиений, пять лет назад, женщина первый раз и попала в центр. Сын с невесткой тогда попросту выбросили ее нехитрые пожитки на улицу и поменяли замки.

– Спасибо тем добрым людям, которые здесь работают, без них я бы совсем пропала, – концом платочка тихо вытирает слезы бабушка. – Они мне и с больницей помогают, и с юридической помощью. Только все равно сын оказывается сильнее: по закону он собственник. Прошлый раз дело почти до суда дошло, да они с невесткой узнали и захотели упечь меня в психушку, признать недееспособной. Хорошо, здесь меня отстояли. Потом они еще написали в опеку, что мое проживание в квартире нарушает интересы их ребенка, то есть моего 16-летнего внука. Как это?! Не понимаю…

Дом, где так жестоко разрушилась жизнь женщины, уже несколько лет стоит в очереди на снос. Сотрудники «Надежды» пытаются добиться, чтобы ей при расселении дали хотя бы крохотную, но отдельную от семьи сына комнатушку – иначе ей не жить.

– Очень жалко Валентину Петровну и таких, как она, пожилых людей, которые к нам попадают, – подходит к нам Елена Николаевна, гладит старушку по плечу. – Мы делаем все, что от нас зависит, помогаем с судами, пишем обращения к чиновникам различных структур власти. Ведь по закону есть возможность для нее получить комнату по социальному найму. Но пока нам отвечают одними отписками – говорят, она же сама подарила квартиру…

Проживать в центре можно не больше 60 дней, поэтому в «Надежде» оказывают бабушке помощь и поддержку, но потом она вынуждена вновь искать пристанище у добрых людей и на какое-то время оставаться без государственной помощи.

– Домой я идти просто боюсь – убьют, – вздыхает Валентина Петровна. – И участковый не успеет прийти… Вот и скитаюсь уже пять лет. Все монастыри и благотворительные приюты знаю. То у знакомых поживу, то под Питером одной пожилой паре (они старше меня лет на десять) помогу за дачным участком присматривать. А потом снова сюда возвращаюсь…

Заведующая отделением наливает женщине чай и говорит мне, что Валентина Петровна – солнышко их учреждения; несмотря на трудное положение, она всегда старается поддержать и ободрить других пострадавших и вообще поражает всех своим ясным умом и юмором. «Вот только как ей помочь?!» – горько вздыхает Елена Николаевна, и я вижу в ее глазах слезы.

«От простых смертных до кремлевских звезд»

У меня – новая посетительница. Она заходит в кабинет, на ходу отдавая кому-то приказания: «Ждите меня здесь! Посидите, поиграйте. Если будет звонить папа, скажите, что вы еще в школе». Эффектная женщина с черным каре до плеч и большим янтарем на груди. Садится резко, решительно протягивает свои документы. Почему-то мне вспомнился русский поэт Николай Алексеевич Некрасов и его конь, которого, наверное, именно такая и может остановить. Вот уж не сказала бы, что она может быть чьей-то жертвой!

Начинаем разговаривать: ситуация у 43-летней Марии, проживающей в Северном округе, опасная и, я бы сказала, безысходная. Пятеро детей от 3 до 17 лет. Бывший супруг – пьет, не работает, бьет ее на глазах детей. Вообще-то она развелась с ним уже год назад, но выгнать бывшего мужа с ее же жилплощади практически невозможно. Всякие официальные лица приходят, выводят его под белы рученьки, а спустя пару часов он опять с угрозами ломится в дверь или подстерегает кого-нибудь из их младших детей-школьников и силой заставляет впустить его.

– Не могут же вечно у нас в квартире сидеть участковый или судебные приставы! – вздыхает Мария. – А бывший муж, почувствовав свою безнаказанность, сейчас вообще распоясался. Вчера он пьяный пришел домой, бегал за мной по квартире с ножом. Я старшей дочери крикнула: «Прячь сюда маленьких!», сама заскочила к ним в комнату и всем своим весом держала дверь. Страшно! Вся жизнь действительно перед глазами пронеслась. Я дала себе слово: если выживем, придем сюда… Это стыдно и тяжело: из собственного дома, да еще с детьми, уходить непонятно куда. Но другого выхода сейчас не вижу.

Шея и лицо Марии пошли красными пятнами, в глазах стоят слезы…

Записываю первую информацию, необходимую для размещения семьи в центре, а голова – словно заглючивший компьютер. В ней просто не укладывается, как такая сильная и успешная женщина, главный бухгалтер, мать пятерых детей (наверное, ведь из большой любви к мужу рожала!), и тоже – битая баба, или, как нынче принято говорить, «жертва домашнего насилия».

– Домашнее насилие распространено во всех слоях общества и во всех странах, – позже объясняет мне замдиректора центра Наталья Дмитриевна. – У нас, могу сказать, были все: от простых смертных до кремлевских звезд. Просто то, что происходит за высокими заборами, окружающим менее заметно, чем разборка в обычной квартире. Также неверно считать, что есть прямая взаимосвязь между алкогольной зависимостью и насилием. У нас были женщины, пострадавшие от мужчин, ведущих здоровый образ жизни, вообще, на первый взгляд, очень положительных и успешных. Домашнее насилие – серьезнейшая проблема, которая только на первый взгляд базируется на жилье или экономических проблемах, межличностном конфликте. Даже если эти вопросы в семье решены, динамика цикла насилия все равно одна и та же: сначала у агрессора нарастает напряжение, потом наступает «разрядка» (нападение на жертву), потом «медовый месяц», при котором он раскаивается, становится податливым и любящим. А потом все повторяется сначала, только «медовый месяц» становится все короче или вообще исчезает, а агрессия становится все изощреннее и сильнее. Правоохранительные органы живут в этом же цикле: женщина то подает заявление, то, в период примирения, забирает. И в полиции уже не хотят принимать ее очередное заявление, а она уже не верит, что в ее действиях будет результат.

По словам Марины Писклаковой-Паркер, сегодня в российской юридической системе нет категории «домашнее насилие», а это значит, что завести дело на семейного агрессора крайне сложно. Несмотря на то что 30-40% всех тяжких преступлений совершаются в семье, эффективность реагирования по таким делам довольно низкая, так как, с одной стороны, это дела частного обвинения, и самим женщинам очень сложно доказывать наличие преступления. А с другой стороны, у правоохранительных органов нет возможности продолжать дело, если женщина заберет заявление, что часто происходит на стадии перемирия. И цикл насилия снова продолжается…

– У вас в убежище спасаются такие разные женщины. Есть ли у них что-то общее? – интересуюсь напоследок у Натальи Дмитриевны.

– Общее у них только одно, – подумав, отвечает она. – Это – надежда на то, что их жизнь может измениться к лучшему.

Если вам или вашим близким нужны помощь и поддержка, обращайтесь на бесплатный Всероссийский телефон доверия для женщин, пострадавших от домашнего насилия: 8-800-7000-600.

Справка «МК». На Всероссийский телефон доверия для женщин, пострадавших от домашнего насилия, в 2012 году уже обратилось за помощью около 7 тысяч человек. Физическому насилию из них подверглось более 40% (домашнее насилие еще может быть экономическим, психологическим, сексуальным, включать в себя словесные оскорбления, угрозы, шантаж, манипулирование детьми и/или изоляцию). Возраст женщин, обратившихся за помощью: 20-60 лет. Больше всего из них служащих, потом идут домохозяйки. Более 5% звонивших женщин нуждаются в убежище.

Светлана Плешакова, Московский Комсомолец № 26138