В середине января в подмосковном Фрязино покончили с собой двое 15-летних подростков. Через несколько дней счеты с жизнью свел московский школьник. Что и кто толкает наших детей решиться на роковой шаг? И как их уберечь от него? Об этом в беседе с корреспондентом “РГ” рассуждает руководитель отдела Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии имени В.П. Сербского, профессор Борис Положий.

Российская газета:  Борис Сергеевич, то, что трагедии произошли одна за другой в Москве и близком к ней городке, наталкивает на вопрос: не создает ли мегаполис со всеми его возможностями, искушениями и контрастами, дополнительную нагрузку для подростков, которая заставляет их чаще, чем в других городах, добровольно уходить из жизни?

Борис Положий:  Давайте обратимся к статистике. По данным Росстата за 2009 год, лидеры по частоте суицидов среди детей – Тува, Якутия и Бурятия. На 100 тысяч ребят в возрасте от 10 до 14 лет там приходится соответственно 15,6; 13,4 и 12,6 случая самоубийств. В этих же регионах отмечается и самая неблагополучная ситуация среди подростков 15-19 лет: в Туве – 120,6 на 100 тысяч, Бурятии – 86,6 и Якутии – 74,2. Москва относится к благополучным в этом смысле регионам. В столице на 100 тысяч подростков приходится 4,4 суицида. То есть в 27 раз ниже, чем в Туве. Достаточно спокойная ситуация отмечается также в Подмосковье, Санкт-Петербурге, ряде регионов Центрального и Южного федеральных округов. Кривая самоубийств начинает существенно расти на Урале, а зашкаливает в Дальневосточном и Сибирском федеральных округах.

РГ:  С чем связана такая разница?

Положий:  Во-первых, есть некоторые общемировые тенденции. Например, в северных широтах частота суицидов традиционно выше. Это связано с экстремальными условиями жизнедеятельности. Скажем, в Якутии запредельно низкие температуры зимой, да и летом климат очень тяжелый. Это не может не сказываться на психологическом состоянии человека. Большое значение имеет также социальный фактор. От социально-экономического развития региона зависит уровень и качество жизни человека. В этом смысле “сытую” Москву затруднительно сравнивать с той же Тувой. Поэтому все последние годы в столице отмечаются, я бы сказал, деликатные показатели суицидов. Наконец, третий момент, влияющий на их частоту, – этнокультуральный. Надо учитывать, что Россия – многонациональное государство, в котором проживают народы с разной историей, традициями, верованиями. Например, у коренных народов Севера страны до сих пор сильными остаются языческие корни. Они проросли в национальные традиции и обычаи. Это внешние проявления. Но остаются еще внутренние установки, так называемая историческая память народа. В частности, большинство архаических верований подразумевают такую приятную для человека вещь, как жизнь после смерти. Только в каком-то ином качестве. Самоубийство у этих народов – не грех, а вполне допустимая норма поведения. Более того, у некоторых этносов оно является достойным поступком, заслуживающим уважения выходом из какой-либо сложной ситуации. Дети напитываются этими идеями. Они часто играют в похороны, представляют себя повешенными или утопленниками. Причем это делается из любопытства, без каких-либо негативных эмоций. Через игру идет как бы обучение и приучение к таким вещам.

РГ:  Выходит, одни и те же регионы являются неблагополучными как по детским, так и по взрослым суицидам. А в целом, кто чаще решается на роковой шаг – отцы или дети?

Положий:  Показатели отличаются не намного. На 100 тысяч взрослого населения приходится 23,5 случая, а среди подростков – 19,8. Напомню: в 90-е годы прошлого века, когда в стране начались реформы и возникла ситуация социально-экономического и политического кризиса, кривая самоубийств устремилась вверх. К 1995 году, когда в обществе были сильны настроения разочарования в несбывшихся надеждах на изменения жизни к лучшему, мы достигли самого пика частоты самоубийств: 42 случая на 100 тысяч населения. Несколько лет этот показатель лишь слегка колебался. В результате Россия занимала недостойное ее второе место в мире. Начиная с 2002 года, число суицидов стало постепенно снижаться. И сейчас наша страна перешла на шестое место – после Литвы, Кореи, Казахстана, Беларуси и Японии. Но ситуация по-прежнему остается весьма тревожной. В мире средний уровень частоты суицидов – 14-15 случаев на тысячу населения. Всемирная организация здравоохранения ввела критический уровень этой частоты – 20 случаев на 100 тысяч населения. Его превышение свидетельствует о социальном неблагополучии в обществе. Поэтому до нормализации суицидальной ситуации нам еще далеко. Но что особенно вызывает тревогу: снижается число взрослых самоубийств, но не детских! В последние годы частота суицидов среди тех, кому 10-14 лет, колеблется в пределах от 3до 4 случаев на 100 тысяч, а среди подростков 15-19 лет – 19-20 случаев. В мире же средний показатель по этой возрастной категории в 2,7 раза ниже, чем в России. И пока нет особых поводов надеяться, что ситуация будет меняться к лучшему. В среднем в стране ежегодно кончают с собой более 200 детей и 1,5 тысяч подростков.

РГ:  Вы приводите статистику, начиная с 10-летнего возраста. Это и есть тот рубеж, перейдя через который, может возникнуть потенциальная опасность суицида?

Положий:  В нашей стране ведется статистика гибели детей и более раннего возраста. Но когда ребенку меньше 10 лет, трудно понять, что привело к тому – несчастный случай, попытка испробовать нечто опасное, или это было самоубийство. По счастью, такие случаи единичны. Начиная с 10 лет, у детей уже формируются понятие смерти, представления об уходе из жизни. На этом фоне может появляться суицидальная готовность.

РГ:  Некоторые говорят: взрослых толкает к уходу из жизни серьезные проблемы, а детей – пустяк, нелепость. Подумаешь, мама накричала, или мальчик не любит, сколько еще таких мальчиков будет…

Положий:  Да нет же, это совершенно неправильно! В каждом возрасте существуют свои болевые точки. Особенно опасно их задевать, если у ребенка есть биологическая, генетическая предрасположенность к самоубийству. Например, случаи тяжелых депрессий, суицидов среди родственников. Некоторые исследователи даже высказывают смелую гипотезу, что самоубийство совершают только те, у кого такая предрасположенность есть.

РГ:  Получается, это фатум?

Положий:  Ни в коем случае. С такой предрасположенностью можно прожить до 100 лет и не узнать, что она была. Чтобы предрасположенность “включилась” и привела человека к самоубийству, должны сработать многие другие суицидоопасные факторы.

РГ:  Например?

Положий:  В первую очередь – это неблагоприятная обстановка в семье. Например, пьянство, асоциальное поведение родителей, которых дети начинают стыдиться. Сейчас особенно много пьют в сельской местности. И теперь мы относимся к тем странам, где именно там совершается наибольшее количество суицидов. Другой фактор – если в семье практикуются так называемые патологические типы воспитания, деформирующие развитие личности. Например, к ребенку предъявляются перфекционистские требования: “Ты должен быть лучше всех!” И это вдалбливается,  этого добиваются. Ребенка стыдят за то, что он что-то не сделал или не так выполнил. Одна, другая неудача… Это оборачивается психологической травмой, срывом –  возрастает риск развития суицидального поведения. Или другой патологический тип воспитания – “кумир семьи”. Как правило, он характерен для семей с одним ребенком. Все, что он ни сделает – великолепно. Никаких замечаний, ограничений! В результате формируется истерический тип характера. Весьма распространены в России такие типы патологического воспитания, как авторитарный – подавляющий любую инициативу ребенка и делающий его не способным противостоять трудностям, и безнадзорный – когда ребенок полностью предоставлен самому себе.

РГ:  Как мы видим по статистке, число подростков, решивших наложить на себя руки, почти в 8 раз выше, чем детей. Почему такая разница?

Положий:  Молодой человек переживает возрастной кризис, кризис идентичности. Из “скорлупки” ребенка он “выскакивает” во взрослого человека. В это время подросток начинает искать ответы на вечные вопросы: кто я, зачем я, что я могу, на что способен, как ко мне относятся? Они занимают в его сознании много места и очень болезненны. Поиск ответов на них сопровождается самокопанием, недовольством собой и другими. При этом для подростков характерно отношение к смерти как иному способу существования. Они ее романтизируют, при этом смерть допускается “для других” и фактически отрицается для себя. На это накладываются ранимость, хрупкость подростковой психики. Зачастую это приводит к тому, что суицидальный процесс протекает очень быстро и приводит к импульсивному решению наложить на себя руки.

РГ:  Какие мотивы могут сыграть роль “фитиля” ?

Положий:  Во-первых, те же самые семейные, возникшие из-за конфликтов, связанных с деструктивными отношениями в семье, или с патологическими типами воспитания. По статистике, 96 процентов подростков, покончивших с собой, росли в семьях, где имел место тот или иной патологический тип воспитания, а 40 процентов жили в неполных или асоциальных семьях.

Во-вторых, для подростков высокую суицидоопасность несут конфликты со сверстниками. В-третьих, это любовные мотивы, обусловленные “несчастной любовью”, сексуальными взаимоотношениями, беременностью, венерическими заболеваниями.  Свою лепту вносят и СМИ, которые порой романтически освещают самоубийства подростковых “кумиров”. Подростки склонны к образованию авторитетов. Причем авторитетом будет не папа, не мама, не учитель и даже не друг. А, допустим, рок- или поп-звезда. За последние годы вслед за каждым добровольным уходом из жизни такого “кумира” сразу же начинал тянуться шлейф подростковых самоубийств. Причем в отличие от взрослых, для подростков свойственны и групповые суициды. Ведь вместе как-то “интересней” и “не так страшно”. Такие индуцированные самоубийства исследователи впервые стали рассматривать после выхода в свет книги Гете “Страдания юного Вертера”. Напомню: после ее издания вначале по Германии, а потом и по другим странам Европы прокатилась волна самоубийств, один в один “списанных” с романа. Присущая подросткам подражательность работает, увы, и в этой сфере. Если даже высокохудожественное произведение вызвало такой страшный эффект, что же говорить о публикациях в СМИ, в которых смакуются подробности самоубийств, а порой чувствуется даже внутреннее удовольствие автора от их описаний…

РГ:  Свою лепту вносит и Интернет. Есть сайты, где культивируется тема смерти, своим опытом делятся те, кто попытался покончить жизнь самоубийством…

Положий:  Что особенно опасно: среди них немало подростков, которые излагают это на языке, близком и понятном их сверстникам. Еще больше сайтов, где расписаны способы ухода из жизни, где договариваются о “последнем шаге”.

РГ:  Такие сайты, вы считаете, надо отслеживать и закрывать?

Положий:  В некоторых странах, например, в Японии на них ставят специальные фильтры. Но все не отфильтруешь. Закройте один сайт, тут же появятся два других. Прежде всего, необходимо формировать у детей психологическую устойчивость, которая помогла бы им справиться с любыми обстоятельствами и искушениями.

РГ:  Каким образом?

Положий:  Становой хребет личности формируется в первые 5-6 лет. Специалисты это знают. Но это знание в практику не перешло. Каждый родитель должен уяснить: с момента рождения ребенок – личность. Он вырастет самодостаточной, сильной, стрессоустойчивой личностью только в том случае, если его с пеленок уважают и любят. И тогда ни одиночество, ни утрата кого-то из близких, ни несбывшиеся ожидания не сыграют роль топора. Ребенку до трех-четырех лет не нужны никакие коллективы. Его коллектив – это любящие, умные, заботливые родители. Все их улыбки, подмигивания, “гугуканья” имеют колоссальное значение для формирования личности. Ведь даже само появление человека на свет психоаналитики считают первичной родовой психической травмой. Мы покидаем то место, где было тепло, приятно, безопасно. Нас как бы выбрасывают оттуда, предают. А что потом? Сейчас многие бизнес-вумен сбывают ребенка няням. И он теряет родителей, получая очередную травму. В результате он ощущает свою заброшенность: “Я не нужен. Я не достоин любви. Меня нельзя любить”. И это дает толчок развитию суицидального поведения. С ребенком надо быть другом, а не только родителем, на протяжении всей жизни. Так быстрее можно заметить и опасные изменения в его поведении. И он быстрее пойдет на контакт, и будет прислушиваться к советам родителей.

Конечно, можно вычленить самый последний шажок перед совершением самоубийства. Но чаще всего это не более чем последняя капля. Суицидальное поведение это процесс, который иногда длится годами. Но его механизм чаще всего закладывается в раннем детстве.

РГ:  Заметив какие-либо странности в поведении ребенка (например, он рисует картины черными красками), куда должна обратиться мама – к психологу?

Положий:  Как минимум. Но надо помнить: психолог – не врач, и велика вероятность, что он не заметит какие-либо нарушения психического развития, психические расстройства. В детском возрасте их много, а диагностируется – минимум. Особую опасность представляют собой депрессии, которые широко распространены в детском и подростковом возрасте, но практически не выявляются врачами-педиатрами. Любая депрессия – это потенциальное самоубийство! А у нас до сих пор многие мамы воспринимают совет обратиться с ребенком к психиатру как оскорбление: “Да как вы смеете, моего сына – и в “психушку”? Зачастую такой предрассудок приводит к поломанной жизни или к трагедии. Я советую консультироваться и с психологом, и с психиатром.

РГ:  Школы уже начали обзаводиться психологами. Но, похоже, вовремя выявлять суицидальные настроения у детей они пока не в состоянии… Может быть, стоит вводить в учебных заведениях особые программы, которые проводили бы специалисты?

Положий:   В ряде стран такой опыт есть. Рано или поздно и мы придем к этому, как и к национальной программе по предотвращению суицида. Например, в Германии, Швеции, в которых показатели самоубийств были достаточно высоки, государственные программы начали работать 10-15 лет назад и достаточно эффективно. Отечественная же система суицидологической помощи несовершенна, она осталась на уровне 60-х годов прошлого века. По сей день у нас нет даже специальности врач-суицидолог, не говоря уже о детском суицидологе. Их надо готовить из психиатров, давая им соответствующую фундаментальную подготовку. Особенно, если говорить о детских и подростковых суицидах. По статистике, в этой возрастной группе на одно завершенное самоубийство приходится 100 суицидальных попыток! С ребятами, которые остались в живых, надо прицельно, кропотливо работать, чтобы они второй раз не подошли к роковой черте. Но происходит это далеко не всегда. В одних регионах с ними занимаются психологи, в других – социальные структуры, в штате которых нет ни одного врача. Государство обязано повернуться лицом к этой проблеме.

Ирина Пуля, “Российская газета” – Федеральный выпуск №5430 (54)