С момента катастрофы в Крымске прошло около полутора месяцев. Некоторые волонтеры, которые вернулись домой, до сих пор не могут прийти в себя: боятся дождя, рвутся обратно на Кубань, пишут книги, чтобы выплеснуть эмоции. Это состояние уже назвали «крымским синдромом». Психологи объясняют, почему так происходит и куда лучше обратиться.

Мила Миловидова проработала волонтером в Крымске месяц. В Москве она старается не выходить из дома в сырую погоду. «Недавно была гроза, и я поняла, что боюсь дождя», признается Мила. Ей не хочется часто видеться с людьми, но тянет к тесному общению в кругу волонтеров. Она называет свое состояние «легкой депрессией».

Мила предполагает, что это сказывается постоянное общение с пострадавшими: она слушала их истории и примеряла каждый раз на себя. «Люди приходили и рассказывали, как спасались. Чем дольше видишь и выслушиваешь, тем больше у тебя все копится. Я представляла, что бы я делала, если бы потеряла все. Так многие думали», – говорит Мила. Кроме того, она постоянно замечает, что укоряет окружающих в бездействии. «Я думаю, как вы можете пить пиво около магазина или идти на дискотеку, когда есть возможность направить свою энергию на помощь другим», – рассказывает Мила.

Она утверждает, что ее не просто тянет вернуться в Крымск: она готова в любую минуту сорваться на помощь пострадавшим от бедствий. «Алена Попова (прим. «МН» – организатор волонтерского «Доброго лагеря» в Крымске) должна вернуться в Москву. Если она скажет, что нужно ехать в Новомихайловское, я наплюю, что у меня в воскресенье день рождения с кучей приглашенных гостей. А вещи у меня собраны. Как и большинство волонтеров, я сижу на низком старте», – говорит Мила.

Из волонтеров в спасатели

После Крымска у Милы также появилась идея сделать стать профессиональным спасателем. «Я поняла, чем хочу заниматься. Сейчас пробиваю через друзей, как записаться в добровольцы или поучиться и остаться в МЧС на постоянной основе», – рассказывает девушка. Сейчас 27-летняя Мила «на фрилансе»: зарабатывает переводами и написанием текстов. На вопрос, зачем ей МЧС, если после Крымска ее пугает дождь, Мила уверенно ответила, что сможет себя перебороть. Она считает, что таким образом закалит характер, как уже делала, летая на самолетах, несмотря на боязнь высоты. Мила старается себя чем-то занять, чтобы отогнать дурные мысли, и общается по Интернету с двумя психологами-добровольцами, которые работали в Крымске.

Мила и другие волонтеры говорят, что среди вернувшихся немало тех, кто переживает серьезный стресс. Андрей Боголепов, 43-летний специалист по SEO-оптимизации сайтов, к психологу после Крымска не обращался, но отметил у себя некоторые симптомы «крымского синдрома». «Мне постоянно хочется поехать обратно в Крымск . Есть ощущение бессмысленности своей обычной жизни, да и большого желания общаться с людьми нет. Мы встречаемся и переписываемся с ребятами, работавшими в этой зоне бедствия. У многих, насколько я понял, есть подобные проблемы», – рассказал он. Андрей провел в Крымске гораздо меньше времени, чем Мила – шесть дней. У них общий настрой: Андрей тоже решил сменить сферу деятельности, но пока не представляет, как именно.

Книга вместо психотерапевта

Некоторые «крымские» добровольцы, вернувшись домой, почувствовали напряжение и решили выговориться. Дарья Верясова, 27-летняя студентка московского литературного института и волонтер с недельным стажем, описала события в Крымске в своей новой книге. «Мой синдром закончился тем, что я написала повесть про Крымск и людей, живущих там и помогавших ликвидировать последствия наводнения», – говорит она. Так выйти из положения Дарья решила после того, как с ней случилась истерика в магазине. В Крымске перед ее глазами постоянно мелькали «агуши» и прочее детское питание. «Мы ели его на завтрак, обед и ужин. Мы кормили им прижившихся в лагере котят. Мы брали это питание с собой на муляку (так волонтеры называют смесь ила, грязи, обломков, которую выгребали из домов). Мы даже в поезд прихватили по баночке. В Москве, прогуливаясь по супермаркету, я наткнулась на стенд с детским питанием и неожиданно… разревелась. Проходившие мимо люди глядели на меня с опаской и сочувствием», – написала девушка в своей повести.

Стелла Багдасарова, 27-летний журналист и пиарщик, считает, что повесть Дарьи Верясовой точно отражает состояние волонтеров, которые были в Крымске. Сама Стелла рыдала в первый день после приезда, ловила себя на мыслях, мол «как они могут быть здесь, когда там ЧС», когда смотрела на прохожих. Стелла провела в Крымске семь дней – самого наводнения она не видела, потому что приехала спустя три недели. Вернувшись, Стелла под знакомым и журналистам, как все было, и считает, что это ей помогло. Говорит, что больше всего на нее повлияли беседы с пострадавшими. «Там была бабушка 75-ти лет, которая проплыла пять улиц в холодной воде. Представляете?» Стелла не готова по первому зову опять убирать муляку и распределять гуманитарную помощь. Причина – банальная нехватка денег. «Я бы поехала в Новомихайловское снова. Жаль, что снимаю квартиру, на которую нужно постоянно зарабатывать», – говорит Стелла.

Обязательно к психологу

Психологи и психиатры говорят, что такое состояние типично для людей, побывавших в зоне ЧС и определяют его как «посттравматический стресс». «Вызывавшее его событие может быть кратковременным, но оставляет след на всю жизнь. Если над преодолением стресса не работать, эмоциональная жизнь человека будет испорчена», – говорит профессор с кафедры психологии МГУ Александр Черноризов. «Вероятно, такой стресс испытали и «крымские» добровольцы. Я полагаю, что среди волонтеров, особенно новичков, много эмоционально чувствительных и отзывчивых к чужой беде людей», – считает он. Поэтому прежде, чем отправлять волонтеров в «горячие точки», нужно проводить психологическое тестирование на предмет их стрессоустойчивости. «После работы в таких стрессогенных условиях нужна активная реабилитация. Возможно, нужно в обязательном порядке направлять волонтеров в специализированные центры психологической помощи», – считает Александр Черноризов.

Психиатр Алексей Бобров говорит, что если у человека возникают неконтролируемые воспоминания о событии, появляется тревога, снятся кошмары, то лучше обратиться к специалисту. Такие специалисты работали с добровольцами на месте. Психологов собирали Наталья Водянова и Алена Попова, те приходили к добровольцам в лагеря и проводили беседы. Но не так часто, потому что все были очень заняты помощью пострадавшим.

После Крымска каждый доброволец решает сам, куда ему пойти. Психолог Александр Черноризов посоветовал только один центр – «Московскую службу психологической помощи населению» . «В этой службе есть специалисты двух профилей: психофизиологи, которые помогают восстановить нервную систему с помощью аппаратуры, и психологи, которые работают «словом». «Системно восстановлением психического здоровья никто не занимается, – говорит он. – МЧС – не та служба, которая может взяться за решение этой проблемы. Это военнизированная организация, у которой есть свои, оговоренные уставом, задачи. Когда работы в зоне ЧС заканчиваются, психологи едут на новое место. Для работы с волонтерами нужны стационарные службы».

Как помогают в МЧС

В структуре МЧС есть Центр экстренной психологической помощи. Всего работают более 800 человек по всей стране. На местах психологи работают с пострадавшим при ЧС, а на постоянной основе – с работниками службы: спасателями, врачами, летчиками. Представитель управления информации МЧС РФ Наталья Лукаш рассказала, во-первых, люди, которые хотят работать в МЧС России, проходят профессиональный психологический отбор. Потом, по ее словам, их готовят по специальной программе, куда входит курс психологической подготовки. «Курс отвечает на два запроса. Первый – что нужно сделать специалисту, чтобы в условиях экстремальной работы самому оставаться здоровым человеком. Второй – что нужно знать и уметь специалисту для того, чтобы общаться с людьми, пострадавшими в чрезвычайных ситуациях», – говорит Наталья Лукаш. Наконец, действующего работника МЧС проверяют: проводят обследования раз в два года и после каждой крупной чрезвычайной ситуации. В зависимости от результата теста могут назначить реабилитацию.

Ирина Смолякова, психолог МЧС в Краснодарском крае, рассказала подробнее, как система работает на практике. По ее словам, в каждом отряде есть психолог, например среди пожарных и медиков, а они сами проходят курс подготовки. Специалистов учат бороться со стрессом и говорить с пострадавшими. Показаться психологу должен каждый сотрудник в течение 7 дней. Еще принято проводить «брифинги»: люди собираются и рассказывают свои впечатления психологу. «Люди могут сами долго не знать, что у них расстройство. А когда человек выговаривается, ему становится легче», – поясняет Ирина Смолякова. В частях МЧС предусмотрены и специальные комнаты психологической разгрузки. «В каждой стоит компьютер с программой. Человек садится в мягкое кресло. На экране – просто говоря, «мультики», картинки, часто космос. Они разработаны таким образом, чтобы человек успокоился. Обычно курс состоит из 10 сеансов», – рассказывает психолог.

Самая психологически сложная катастрофа

Наводнения, по мнению Ирины Смоляковой, самые травматичные для психики чрезвычайные ситуации. «Люди видят обезображенные трупы. Не каждый к этому готов. Я считаю, что спасатели должны проходить подготовку в морге», – говорит она. Однако представитель управления информации МЧС РФ Наталья Лукаш не связывает вид ЧС с тем, несколько оно опасно для психики. Она говорит, что восприятие ЧС зависит от таких факторов, как «степень подготовленности человека к этой ситуации, индивидуальных особенностей его характера, темперамента, от предыдущего жизненного опыта». «Крымские» волонтеры не были свидетелями самой катастрофы и тяжелее всего вспоминают рассказы очевидцев. Но психолог Алексанр Черноризов подчеркивает, что люди могут не осознавать, что вызвало депрессию: повлиять могли и те последствия, которые они видели, и те рассказы, которые слышали.

Дарья Луганская, "Московские Новости"