Пётр Александрович Скобликов, доктор юридических наук, ведущий научный сотрудник Института государства и права Российской академии наук

1. Введение. В последнее десятилетие в теории права вопросам защиты прав и законных интересов лиц, пострадавших от преступлений, уделяется всё больше внимания. По соответствующим темам защищены десятки кандидатских и несколько докторских диссертаций, опубликованы сотни (если не тысячи) научных статей. Этот интерес исследователей обусловлен, прежде всего, законодательными пробелами и перекосами в пользу обвиняемого (подозреваемого, подсудимого, осуждённого), а также отстранённостью правоприменителей от забот потерпевших. Данное положение, в свою очередь, предопределяется корпоративно-ведомственными интересами по снижению рабочей нагрузки и ответственности соответствующих сотрудников, принятыми критериями успешности-неуспешности работы оперативных аппаратов, органов предварительного расследования, прокуратуры, судов и органов исполнения наказаний, зачастую не учитывающих проблемы, права и интересы потерпевших.

В поле зрения исследователей указанной тематики обычно попадают те или иные положения процессуального и материального закона, ими же обосновываются предложения по его совершенствованию. Однако на периферии научных изысканий остаются постановления Пленума Верховного Суда РФ, в которых истолковываются положения законов антикриминального блока, затрагивающие права и законные интересы потерпевших.

Возможно, единственным исключением из этого правила является постановление Пленума Верховного Суда РФ от 29 июня 2010 г. № 17 «О практике применения судами норм, регламентирующих участие потерпевшего в уголовном судопроизводстве», которое, как следует уже из названия, целиком посвящено участию потерпевшего в уголовном процессе и обстоятельно рассмотрено в юридической литературе. Между тем указанное Постановление не охватывает весь круг проблем, возникающих в правоприменительной практике и касающихся лиц, пострадавших от преступлений.

В российской правовой системе постановления Пленума Верховного Суда РФ, разъясняющие нормы закона, играют большую роль и фактически являются источником права, заполняют законодательные пробелы, порой «подправляют» нормы права. Суды ссылаются на них в обоснование принимаемых решений, отдают им предпочтение, если наблюдаются коллизии между буквальным текстом закона и разъяснениями постановлений.

В настоящей статье представлен анализ некоторых постановлений Пленума Верховного Суда РФ, принятых в 2017–2018 гг. и затрагивающих права и законные интересы лиц, пострадавших от преступлений.

2. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 30 ноября 2017 г. № 48. Федеральным законом от 29.11.2012 № 207-ФЗ УК РФ был дополнен привилегированным составом преступления – «Мошенничество в сфере кредитования» (ст. 159.1). Согласно новой норме, лицам, совершившим мошенничество в сфере кредитования, грозит менее строгое наказание, чем предусмотрено санкцией общей нормы об ответственности за мошенничество (ст. 159 «Мошенничество» УК РФ).

Если опираться на принципы разумности и справедливости, логику законодателя трудно постичь. Ведь мошенничество в сфере кредитования причиняет намного больший вред общественным отношениям, нежели заурядное мошенничество, например, гадалки, выманивающей у доверчивых граждан денежные средства под предлогом снятия порчи, действия которой следует квалифицировать по ст. 159 УК РФ.

В качестве кредитных организаций, прежде всего и в основном, предстают банки. При этом банковская система является своего рода кровеносной системой экономики. Ущерб банковской системе неизбежно и негативно сказывается на всех иных сферах экономики и обществе в целом. Поэтому следовало поступить наоборот:

ввести не привилегированный, а квалифицированный состав мошенничества в сфере кредитования, указывающий на повышенную общественную опасность содеянного, влекущий, по сравнению с основным составом, более строгую ответственность для виновных.

Самое строгое наказание, которое может быть назначено виновным в мошенничестве в сфере кредитования без квалифицирующих признаков, представляет собой арест на срок до четырёх месяцев (ч. 1 ст. 159.1 УК РФ).

В то же время виновным в мошенничестве в иных социальных сферах и без квалифицирующих признаков (т.е. не подпадающим под действие специальной нормы) грозит до двух лет реального лишения свободы (ч. 1 ст. 159 УК РФ).

Причём, отметим, уголовное наказание в виде ареста носит символический характер, поскольку в России отсутствуют места для отбывания такового. Не удивительно, что наказание данного вида судами не назначается.

Так, в 2018 г. среди 2114 лиц, осуждённых по ч. 1 ст. 159.1 УК РФ, больше всего тех, кому в качестве уголовного наказания назначен штраф – 474 человека; 372 лицам в качестве уголовного наказания назначено ограничение свободы. В отношении 453 человек уголовные дела прекращены судом в связи с примирением с потерпевшим, 106 лицам назначен судебный штраф (без вынесения обвинительного приговора).

Самое строгое наказание за мошенничество в сфере кредитования, которое может быть назначено лицам, совершившим это деяние по предварительному сговору, – лишение свободы на срок до четырёх лет (ч. 2 ст. 159.1 УК РФ), а вот виновным в аналогичном преступлении, но совершённом в иных социальных сферах, грозит до пяти лет лишения свободы.

Резче всего различия проступают, если сравнить последствия совершения хищений в крупном размере. В случае применения общей нормы об ответственности за мошенничество крупным размером признаётся стоимость имущества, превышающая 250 000 рублей (см. п. 4 примечания к ст. 158 УК РФ, относящийся к большинству статей, размещённых в гл. 21 УК РФ). Виновным грозит до шести лет лишения свободы (ч. 3 ст. 159 УК РФ). В случае же применения нормы об ответственности за мошенничество в сфере кредитования крупным размером признаётся стоимость имущества, превышающая 1 500 000 рублей (см. примечание к ст. 159.1 УК РФ). Поэтому при мошенничестве в указанной сфере и отсутствии других квалифицирующих признаков виновным в хищении на сумму свыше 250 000 и до 1 500 000 руб. включительно грозит не более чем арест на срок до четырёх месяцев.

Первое преступление отнесено к категории тяжких, срок давности привлечения к уголовной ответственности за него – десять лет. Второе преступление отнесено к категории небольшой тяжести, срок давности привлечения к ответственности за него – два года.

Это обстоятельство существенно затрудняет привлечение к ответственности виновных, ведь нередко преступления такого вида выявляются спустя несколько месяцев или даже лет с момента выдачи кредита. А чтобы добиться возбуждения уголовного дела банкам приходится тратить до полугода и больше. Немало времени занимают также предварительное расследование и судебное разбирательство. С учётом сказанного, уголовные дела зачастую прекращаются за истечением срока давности привлечения к ответственности либо вовсе не возбуждаются.

При осуждении за эти преступления предусмотрены разные сроки погашения судимости. По общему правилу, судимость погашается в отношении лиц, осуждённых к лишению свободы за тяжкие преступления, по истечении восьми лет после отбытия наказания (п. «г» ч. 3 ст. 86 УК РФ). А в отношении лиц, осуждённых к более мягким видам наказаний, чем лишение свободы, судимость погашается по истечении одного года после отбытия или исполнения наказания (п. «б» ч. 3 ст. 86 УК РФ).

Судимость, в соответствии с УК РФ, учитывается при рецидиве преступлений, назначении наказания и влечёт за собой иные правовые последствия в случаях и порядке, установленных федеральными законами. Погашение или снятие судимости аннулирует все правовые последствия, предусмотренные УК РФ, связанные с судимостью. Таким образом, ст. 159 УК РФ защищает права и законные интересы потерпевших значительно лучше, нежели ст. 159.1 УК РФ.

Согласно диспозиции ч. 1 ст. 159.1 УК РФ, мошенничество в сфере кредитования представляет собой «хищение денежных средств заёмщиком (выделено мною – П.С.) путём представления банку или иному кредитору заведомо ложных и (или) недостоверных сведений». В качестве заёмщика могут выступать физические лица (граждане, индивидуальные предприниматели), а также организации и государства.

Однако по смыслу ряда основополагающих статей Общей части УК РФ, субъектом любого преступления, в том числе и хищения, могут выступать лишь физические лица (см. ст. 11–13 УК РФ и др.). Отсутствие сознания и психической жизни у организаций и государств делает невозможным вменение им общественно опасных деяний, при этом вина в уголовно-правовом смысле является обязательным условием уголовной ответственности (ст. 5 УК РФ). Вины нет, если лицо не осознавало и не могло осознавать общественной опасности своих действий (бездействия) либо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий и по обстоятельствам дела не должно было или не могло их предвидеть (ч. 1 ст. 28 УК РФ). А в силу отсутствия у организаций и госу дарств физического тела и других атрибутов социализированного человека их нельзя подвергнуть уголовным наказаниям: применить смертную казнь, лишить свободы, привлечь к принудительным, обязательным или исправительным работам, лишить права занимать определённые должности, лишить воинского звания, ограничить по военной службе и т.д. Таким образом, субъектом преступления, предусмотренного ст. 159.1 УК РФ, могут быть не любые заёмщики, а лишь граждане, включая индивидуальных предпринимателей. 30ноября 2017 г. Пленум Верховного Суда РФ принял постановление № 48 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» (далее по тексту – Постановление № 48). В п. 13 Постановления № 48 указано, что для целей статьи 159.1 УК РФ заёмщиком признаётся лицо, обратившееся к кредитору с намерением получить, получающее или получившее кредит в виде денежных средств от своего имени или от имени представляемого им на законных основаниях юридического лица.

То есть вопреки буквальному тексту закона круг субъектов преступления, предусмотренного общей нормой, сужен, а круг субъектов преступления с привилегированным составом расширен.

На основании чего и посредством каких логических операций Пленум Верховного Суда РФ пришёл к изложенному выводу – разъяснений в Постановлении № 48 не содержится. Как бы то ни было, такая позиция Пленума Верховного Суда РФ ослабляет защиту банков и иных кредитных организаций от мошенничества, ущемляет права и законные интересы потерпевших.

Здесь важно отметить, что в уголовном процессе потерпевшими от преступлений, предусмотренных ст. 159.1 УК РФ, признаются юридические лица – кредитные организации. Однако опосредованно вред данными преступлениями причиняется значительно более широкому кругу лиц: 1) вкладчикам кредитных организаций, поскольку мошенничества в сфере кредитования снижают доходность банковской деятельности, влекут снижение процентных ставок и ухудшение иных условий по вкладам; 2) добросовестным заёмщикам (как физическим, так и юридическим лицам), поскольку снижение доходности банковской деятельности приводит к повышению стоимости кредитов; 3) акционерам банков, так как снижение доходности банковской деятельности влечёт понижение курсовой стоимости и (или) дивидендной доходности акций; 4) работникам банков, поскольку снижение доходности банковской деятельности приводит к снижению уровня их зарплат и сокращению рабочих мест.

3. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 14 июня 2018 г. № 17. 14 июня 2018 г. Пленум Верховного Суда РФ принял постановление № 17 «О некоторых вопросах, связанных с применением конфискации имущества в уголовном судопроизводстве» (далее по тексту – Постановление № 17). В качестве целей принятия данного акта декларируется обеспечение правильного и единообразного применения судами норм уголовного и уголовно-процессуального законодательства, регламентирующих основания и порядок конфискации имущества.

Речь идёт, прежде всего, о нормах, закреплённых в главе 15.1 УК РФ, которая была введена в действие Федеральным законом от 27.07.2006 № 153-ФЗ. И хотя с того момента прошло без малого двенадцать лет, разъяснения относительно применения столь важного правового института, предусмотренного указанной главой, высший суд России дал впервые, если не считать разъяснений по некоторым моментам конфискации, сделанных «походя» в рамках постановлений, посвящённых вопросам применения отдельных норм Особенной части УК РФ.

В этом есть определённая логика: законодатель многократно изменял и дополнял главу 15.1 УК РФ, а давать разъяснения нестабильному, часто меняющемуся законодательству сложно и не слишком продуктивно. Нестабильность института конфискации как иной уголовно-правовой меры во многом объясняется попытками найти оптимальную модель правового регулирования после упразднения конфискации в качестве вида наказания и постепенного осознания субъектами уголовной политики необходимости отыскать решение, адекватное сложившейся криминологической ситуации, если возврат к прежней модели по каким-то причинам невозможен.

Важно отменить, что в Постановлении № 17 Пленум Верховного Суда РФ дал разъяснения ряда положений законодательства, непосредственно затрагивающих права и законные интересы лиц, пострадавших от преступлений. Рассмотрим их далее.

В абз. 2 п. 2 Постановления № 17 даётся следующее разъяснение: орудия, оборудование или иные (то есть любые – П.С.) средства совершения преступления, принадлежащие обвиняемому (п. «г» ч. 1 ст. 104.1 УК РФ), могут быть конфискованы судом по делам о преступлениях, перечень которых не ограничен (выделено мною – П.С.). Такое разъяснение вызывает возражение, поскольку создаёт почву для расширительного толкования репрессивных норм и несправедливого лишения права собственности.

Если подвергнуть норму, содержащуюся в п. «г» ч. 1 ст. 104.1 УК РФ, системному толкованию, то можно прийти к выводу, что конфискация возможна лишь по делам об умышленных преступлениях. Орудия, оборудование и другие средства совершения неосторожных преступлений конфискации не подлежат. Именно такой позиции при рассмотрении аналогичного вопроса придерживался Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 16 августа 1984 г. № 19 «О конфискации орудий преступления, признанных вещественными доказательствами по делу». В противном случае должны конфисковываться все вещи, принадлежащие осуждённому, которые объективно сыграли роль средств совершения неосторожного преступления: автомобили, катера, другие транспортные средства, производственное оборудование и т.д. Как должно измениться правоприменение, если позиция Пленума Верховного Суда РФ будет последовательно проводиться в жизнь правоприменителями? Представьте, увы, типичную ситуацию, когда гражданин, следовавший в отпуск на личном автомобиле с семьёй, задремал. Машина свернула с трассы и опрокинулась в поле. Автомобиль не слишком пострадал, а вот находившийся в салоне ребёнок получил серьёзную (внутричерепную) травму. Виновник аварии привлечён к ответственности по ч. 1 ст. 264

УК РФ за нарушение Правил дорожного движения, повлекшее по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью. Согласно сделанным в Постановлении № 17 разъяснениям, автомобиль виновника аварии подлежит конфискации. При этом семья, которой предстоит нести большие расходы по реабилитации своего несовершеннолетнего члена, теряет ценный актив и средство передвижения. В этом случае от конфискации пострадает не только виновный, но и все члены его семьи, включая потерпевшего.

Тщательного анализа заслуживает также п. 10 Постановления № 17, который гласит: «обратить внимание судов на то, что в силу положений статьи 104.3 УК РФ при решении вопроса о конфискации имущества в первую очередь должен быть решён вопрос о возмещении вреда, причинённого законному владельцу, в том числе за счёт имущества, подлежащего конфискации». Здесь имеют место механическое воспроизведение текста ч. 1 ст. 104.3 УК РФ2 и попытка краткого пересказа ч. 2 ст. 104.3 УК РФ без разъяснения их содержания с учётом места процитированной нормы в системе действующего правового регулирования, а также проблем, возникающих при правоприменении.

Смысл нормы, закреплённой в ст. 104.3 УК РФ, в следующем: при отсутствии или недостаточности у виновного иного имущества, на которое может быть обращено взыскание, кроме подлежащего конфискации, из его стоимости сначала возмещается вред, причинённый законному владельцу, а оставшаяся часть обращается в доход государства.

Эта норма важна и справедлива. Она призвана обеспечить защиту прав и законных интересов лиц, непосредственно или опосредованно пострадавших от преступлений, в ситуациях, когда имущества виновного недостаточно, на это имущество одновременно претендуют государство с требованием о конфискации и пострадавшие лица с требованием о восстановлении их прав. Приоритет в УК РФ отдан последним. Однако на практике возникают трудности, обусловленные тем, что по делу не всегда выносится приговор, а при вынесении обвинительного приговора имущество виновного не всегда распределяется между всеми лицами, на него претендующими.

Рассмотрим эти проблемы более подробно. Во-первых, уголовное дело или уголовное преследование может быть прекращено по нереабилитирующим обстоятельствам, а при этом заявленный по уголовному делу гражданский иск (ст. 44 УПК РФ) не разрешается по существу. Если в этом случае принимается решение о конфискации имущества, то оно не учитывает (или не учитывает в полной мере) притязания законного владельца имущества.

Во-вторых, проблема может возникнуть и при вынесении обвинительного приговора, когда суд, руководствуясь ч. 2 ст. 309 УПК РФ, признаёт за гражданским истцом право на удовлетворение гражданского иска, но передаёт вопрос о размере возмещения гражданского иска для рассмотрения в порядке гражданского судопроизводства. Тогда последующее рассмотрение иска потерпевшего в порядке гражданского производства способно длиться многие месяцы. В таких случаях решение о конфискации имущества принимается значительно раньше решения по иску потерпевшего, поэтому если имущества осуждённого недостаточно, исполнение приговора в части конфискации может создать препятствия для последующего исполнения решения по гражданскому делу, в рамках которого будет рассмотрен и удовлетворён иск потерпевшего о возмещения вреда, причинённого преступлением.

В-третьих, лицо, которому преступлением причинён имущественный вред, вправе предъявить иск к виновному не только в рамках уголовного дела, но и позже – после вступления в законную силу приговора (значит, и решения о конфискации имущества виновного) – в порядке гражданского судопроизводства в пределах срока исковой давности. Причём в некоторых ситуациях для пострадавшего такая последовательность желательна и удобна.

Однако к моменту разрешения гражданского дела имущество, за счёт которого решение по этому делу могло бы быть исполнено, оказывается конфискованным.

В связи с этим Пленум Верховного Суда РФ должен предложить судам порядок действий, гарантирующий приоритетное возмещение вреда, причинённого пострадавшему, выполнение предписания, заключённого в ст. 104.3 УК РФ. Для решения этой задачи следует систематизировать относящиеся к данному вопросу правовые институты и нормы. При обнаружении пробелов правового регулирования необходимо заполнить их, используя, где это возможно, аналогию закона или права.

В частности, следовало бы разъяснить судам, что перед принятием решения о конфискации они должны устанавливать круг лиц, претендующих или могущих в дальнейшем претендовать на имущество виновного, размер и основания их требований с учётом обстоятельств дела и положений закона, а также обеспечивать возможность исполнения таких требований. Причём не только до принятия решений о конфискации, но и позже, через поворот исполнения таких решений, с выплатой государством законным владельцам возмещения в пределах стоимости конфискованного имущества, либо возвращения имущества в натуре, если это возможно физически и на этом настаивает законный владелец.

А если обнаружится, что в рамках действующего законодательства невозможно обеспечить решение перечисленных задач, тогда Верховному Суду РФ целесообразно подготовить и внести в установленном порядке законопроект о дополнении существующих правовых институтов.

4. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 18 декабря 2018 г. № 43. 18 декабря 2018 г. Пленум Верховного Суда РФ принял постановление № 43 «О внесении изменений в постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 20 декабря 2011 года № 21 «О практике применения судами законодательства об исполнении приговора» и от 22 декабря 2015 года № 58 «О практике назначения судами Российской Федерации уголовного наказания»» (далее по тексту – Постановление № 43).

Принятие Постановления № 43 объясняется изменениями законодательства, а также возникающими в судебной практике проблемами. В качестве целей издания данного

акта декларируется обеспечение правильного и единообразного применения закона, единства судебной практики. Документ охватывает широкий круг, может быть, самых важных тем, связанных с обеспечением защиты общества от преступности, соблюдением прав и законных интересов потерпевших и обвиняемых.

Однако не все сложные и актуальные проблемы правоприменения попали в поле зрения высшего суда в Постановлении № 43. Прежде всего, это относится к неразрешённым вопросам защиты прав и законных интересов потерпевшего. Так, в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 2011 г. № 21 «О практике применения судами законодательства об исполнении приговора» (далее по тексту – Постановление № 21), в которое Постановлением № 43 внесены изменения, осуждённый (осуждённые) упоминается 108 раз, а потерпевший – лишь единожды. Он назван в п. 23 Постановления № 21 наряду с иными заинтересованными лицами, правомочными заявлять ходатайства о разъяснении сомнений и неясностей, возникающих при исполнении приговора.

Между тем, с учётом положений действующего законодательства, существует объективная потребность судов и других правоприменительных органов в получении разъяснений по более широкому и сложному кругу вопросов, имеющих отношение к потерпевшим.

Согласно ч. 1 ст. 190 УИК РФ, при уклонении условно осуждённого от исполнения возложенных на него судом обязанностей, в том числе уклонении от возмещения вреда (полностью или частично), причинённого преступлением, в размере, определённом решением суда, осуждённый в письменной форме предупреждается о возможности отмены условного осуждения.

Отсюда вытекает, что возмещение вреда, причинённого преступлением, в размере, определённом решением суда, входит в круг обязанностей, систематическое неисполнение которых условно осуждённым даёт основание суду, в соответствии с ч. 3 ст. 74 УК РФ и ч. 5 ст. 190 УИК РФ, при поступлении представления от уполномоченного органа вынести решение об отмене условного осуждения и исполнении наказания, назначенного приговором суда.

Данные положения крайне важны. Они направлены на усиление мотивации преступника к возмещению причинённого преступлением вреда, т.е. на восстановление прав и обеспечение законных интересов потерпевших – лиц, для защиты которых собственно и существует уголовный закон. Не менее важно, что возмещение вреда потерпевшему, причинённого преступлением, является не только и не столько делом частным, сколько общественно значимым, т.к. посредством справедливого восстановления нарушенных прав и законных интересов потерпевшего, помимо прочего, восстанавливается также нарушенный преступлением социальный порядок.

Социально-политические последствия не возмещения ущерба, причинённого проявлениями преступности, весьма значительны и не могут не учитываться при определении путей стабилизации общественной жизни в России. Жертвы преступлений, пережившие личную трагедию и не получившие за неё моральную либо материальную компенсацию, обычно обвиняют государство в неспособности защитить их конституционные права и интересы.

Приведённые выше дополнения в ст. 190 УИК РФ были внесены за два года до издания Постановления № 21, но они, к сожалению, не были тогда разъяснены судам.

Наряду с изложенным нуждался в разъяснении вопрос: «Каким судебным актом устанавливаются обязанности по возмещению причинённого преступлением вреда, систематическое неисполнение которых по смыслу ч. 1 и 5 ст. 190 УИК РФ даёт основание для отмены условного осуждения?».

Сложность данного вопроса обусловливается тем, что решение об удовлетворении гражданского иска потерпевшего может быть принято не только при вынесении обвинительного приговора, но и позже, в порядке гражданского судопроизводства, с использованием преюдициальных свойств приговора. Причём разрешение иска потерпевшего может быть связано с волеизъявлением последнего, которому по каким-то причинам удобно заявлять и поддерживать гражданский иск позже и в другом процессе, но может и не зависеть от воли потерпевшего, а определяться усмотрением суда, рассматривающего уголовное дело (ч. 2 ст. 309 УПК РФ3).

И если в случае удовлетворения иска в рамках уголовного судопроизводства меньше предпосылок для разноречивого толкования, поскольку иск потерпевшего о возмещении вреда разрешается тем же приговором, которым назначается наказание, то в случае разрешения иска потерпевшего в рамках гражданского судопроизводства таких предпосылок больше.

Полагаем, однако, что с учётом конституционных принципов справедливости, равенства граждан перед законом и обязательности судебных актов, систематическое неисполнение условно осуждённым любого судебного решения о возмещении вреда, причинённого преступлением (при условии, если исполнительный документ предъявлен к исполнению в установленном порядке, ведётся или велось исполнительное производство и осуждённый своевременно уведомлен о необходимости исполнить судебное решение), даёт основания для: 1) отмены условного осуждения, 2) исполнения наказания.

Помимо вышесказанного, необходимо было разъяснить судам, в чём может выражаться уклонение условно осуждённого от возмещения вреда, причинённого преступлением; влияет ли на вывод о наличии уклонения размер и (или) доля невозмещённого вреда, а также имущественное положение осуждённого и (или) потерпевшего.

К сожалению, при принятии Постановления № 43 Пленум Верховного Суда РФ не дал разъяснений по перечисленным вопросам, что не способствует обеспечению правильного и единообразного применения закона, единству судебной практики, ослабляет защищённость лиц, пострадавших от преступлений.

5. Замечания и предложения общего плана. Все проанализированные выше постановления Пленума Верховного Суда РФ сформулированы безапелляционно и повелительно, так, словно в них содержатся предписания, обязательные к исполнению. При этом никак не разъясняется то, почему Пленум Верховного Суда занял ту или иную позицию. В каждом единичном заключается общее как его сущность. Эта закономерность даёт право автору для определённых обобщений с учётом характерных черт рассмотренных актов, изложения замечаний общего плана, относящихся не только к проанализированным, но и иным постановлениям Пленума Верховного Суда РФ.

Разъяснение, сделанное на основании ст. 126 Конституции РФ, ст. 2 и 5 Федерального конституционного закона от 5 февраля 2014 г. № 3-ФКЗ «О Верховном Суде Российской Федерации» (далее по тексту – ФКЗ № 3), предполагает наличие объяснения того, почему Пленум Верховного Суда РФ занял изложенную в постановлении позицию, почему определённая правовая норма толкуется им так, а не иначе. Это требование носит объективный характер и обусловлено рядом причин.

Прежде всего, следует отметить, что в приведённых законодательных актах, содержащих нормы конституционного права, разъяснения Верховного Суда РФ не наделяются свойством обязательности. В ст. 126 Конституции РФ установлено, что Верховный Суд РФ «даёт разъяснения по вопросам судебной практики». В п. 1 ч. 3 ст. 5 ФКЗ № 3 установлено, что Пленум Верховного Суда РФ «рассматривает материалы анализа и обобщения судебной практики и даёт судам разъяснения по вопросам судебной практики в целях обеспечения единообразного применения законодательства Российской Федерации». Прилагательное «обязательные» или «руководящие» либо какое-либо иное, указывающее на обязанность судов и других правоприменительных органов неуклонно следовать этим разъяснениям, там отсутствует.

Автор полагает такое решение правильным. В противном случае, если Верховный Суд РФ вопреки ясному и недвусмысленному положению закона толкует его иначе, суды были бы поставлены перед сложным выбором: следовать закону или выполнять обязательные предписания Верховного Суда РФ, который истолковывает закон вопреки правилам, сформировавшимся в правовой доктрине (а, порой, и вопреки нормам Конституции РФ).

Возможно следующее возражение на тезис автора: если разъяснения Верховного Суда РФ не обладают свойством обязательности, то невозможно добиться закреплённой в ФКЗ № 3 цели – обеспечение единообразного применения законодательства. Так, С.А. Перов и М.А. Панфилов высказали мысль, что при отсутствии обязательности постановлений Пленума Верховного Суда РФ способность этого органа осуществлять возложенную на него функцию обеспечения единообразия судебной практики стала бы проблематичной.Иными словами, согласно этой позиции свойство обязательности разъяснений Верховного Суда РФ, будучи прямо не зафиксированным в законе, выводится из него логическим путём.

Однако, во-первых, такая цель, как достижение единства правоприменения, хотя и важная, но не единственная, стоящая перед судами, и если она вступает в противоречие с целями обеспечения законности, справедливости, предпочтение следует отдать последним. Помимо прямо сформулированных в Конституции РФ правовых принципов есть конституционные принципы – подразумеваемые, выявляемые Конституционным Судом РФ в процессе толкования норм Конституции РФ и законов РФ. К таким принципам, прежде всего, относится принцип законности, являющийся универсальным политико-юридическим принципом деятельности государства [1, с. 55; 5, с. 234]. Согласно позициям Конституционного Суда РФ, любые судебные решения (равно как решения иных государственных органов) также должны отвечать принципам обоснованности и справедливости.

Во-вторых, существует иной способ побуждения судей следовать разъяснениям, исключающий возможное противоречие с обеспечением законности. Судьи могут и должны применять разъяснения Верховного Суда РФ в рассматриваемых делах по своему внутреннему убеждению, но для этого разъяснения должны быть убедительными. А вот склонение судей, вопреки их собственному пониманию закона, следовать позиции Пленума Верховного Суда РФ под угрозой отмены судебного акта Верховным Судом РФ либо иным вышестоящим судом при рассмотрении апелляционной, кассационной либо надзорной жалобы является неправовым, противоречащим такому конституционному принципу судоустройства и судопроизводства, как принцип независимости судей (ч. 1 ст. 120 Констиуции РФ).

Принцип независимости судей общепризнан в мировой практике. Он нашёл отражение во Всеобщей декларации прав человека 1948 г., в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г., Основных принципах независимости судебных органов 1985 г., Европейской хартии «О статусе судей» 1998 г. и в других международно-правовых актах. Независимость судей означает их самостоятельность, несвязанность обстоятельствами или чужой волей. Они должны руководствоваться законом и действовать в соответствии с собственной правовой позицией.

В отечественной юридической литературе отмечается, что «субъективный критерий независимости судей в большой степени связан с правилом об исключении возможности оказывать давление на судей при осуществлении ими полномочий по отправлению полномочий от кого-бы то ни было». Если последовательно соблюдать декларируемое правило, то неприемлемо и давление со стороны вышестоящих судей, судов; хотя от проведения таких логических (дедуктивных) операций правоведы обычно воздерживаются.

Согласно п. 1 ч. 1 ст. 7 ФКЗ № 3, Президиум Верховного Суда РФ «в целях обеспечения единства судебной практики и законности проверяет в порядке надзора, в порядке возобновления производства по новым или вновь открывшимся обстоятельствам вступившие в силу судебные акты». Как должен поступить Президиум, если окажется, что по проверяемому делу принято решение, отступающее от сложившейся судебной практики, но отвечающее принципу законности? Даже если сложившаяся судебная практика обобщена и (или) рекомендована постановлением Пленума Верховного Суда РФ. Думается, что решение следует оставить без изменений.

Исходя из этого, единственный законный способ побуждать судей следовать позиции Верховного Суда РФ и формировать таким образом единую судебную практику – убеждать их в правильности данной позиции, приводить убедительные доводы.

Необходимо, по крайней мере, раскрыть умозаключение (правовые и фактические посылы, а также логическую связь между ними) или цепочку таковых, в результате которых Пленум Верховного Суда РФ пришёл к тому или иному выводу, сформулированному в постановлении. Однако в постановлениях № 17, 22 и 43 разъяснения такого рода обнаружить сложно. Прежние, отредактированные и новые пункты постановлений Пленума Верховного Суда РФ в основном сформулированы в повелительном наклонении и воспринимаются так, будто это не разъяснения, а правовые предписания. Логические построения там не приводятся.

В целом, такое положение даёт основание некоторым исследователям утверждать, что постановления Пленума Верховного Суда РФ фактически являются нормативными правовыми актами, имеющими значительную юридическую силу, «серым кардиналом», реальным, но несколько скрытым источником права. А если так, то нарушается конституционный принцип разделения властей, поскольку Верховный Суд РФ не только применяет, но и сам создаёт правовые нормы.

6. Краткое заключение. Надеюсь, что представленные выше суждения, оценки и выводы окажутся полезными работникам аппарата и судьям Верховного Суда РФ при подготовке новой редакции постановлений № 17, 21, 43, 48 и других постановлений Пленума Верховного Суда РФ, а также всем, кто имеет отношение к законотворческому процессу, поскольку часть рассмотренных в статье проблем может быть разрешена путём совершенствования конституционного, уголовного, уголовно-процессуального, уголовно-исполнительного законодательства, законодательства об исполнительном производстве.

Основные причины, обусловливающие потребность в разъяснениях законодательных норм, – это нечёткость и многозначность законодательных формулировок, пробелы и противоречия в законодательстве, иные его недостатки. Одновременно приглашаю коллег по научно-исследовательскому «цеху» к конструктивному обсуждению поднятых проблем. Рассчитываю, что материал статьи будет полезен всем лицам, в той или иной роли вовлечённым в уголовный процесс, для выстраивания правильной позиции по делу.

Издание “Криминологи: вчера, сегодня, завтра”

---