Александр Смирнов, доктор юридических наук, профессор, советник Конституционного Суда РФ

В последние годы становится все более очевидным, что российский уголовный процесс нуждается не просто в текущем совершенствовании путем локальных изменений и дополнений, а в кардинальном пересмотре. Со времени принятия УПК РФ в 2001 году изменения в этот нормативный акт на данный момент были внесены 130 федеральными законами. Почти не осталось норм, в которые в этом кодексе не были бы внесены коррективы, что свидетельствует о несовершенстве существующего уголовно-процессуального закона.

Несмотря на введение им некоторых, несомненно, прогрессивных новаций (судебный порядок ареста, институт допустимости доказательств, суд присяжных, апелляция и др.) со временем выявилась эклектичность этого процессуального закона, неорганическое соединение разнородных, иногда прямо противоположных принципов и подходов. Старое и новое встретилось в нем и остановилось перед решающей схваткой. В этом, содержательном смысле УПК РФ не оставляет впечатления правового памятника, созданного на века. Это акт переходного периода, срок которого истек.

Необходимость в решительном реформировании российского УПК признается представителями как юридической науки, так и высших органов государственной власти. Отмечается, что он приобрел несистемный, лоскутный характер, затрудняет борьбу с преступностью, недостаточно защищает права граждан. Тем не менее, в определенных кругах в последнее время, кажется, готов возобладать консервативный подход, поскольку при ответе на вопрос, надо ли создавать новый Уголовно-процессуальный кодекс, нередко слышится утешительный ответ, что нынешний УПК весь свой потенциал пока не исчерпал. Но так ли это на самом деле?

Уверенность на все 6%

Для ответа на этот вопрос надо сначала понять, а какой результат мы хотели бы получить от российского уголовного процесса? Всякий здравомыслящий человек скажет: такой, чтобы каждый «преступник сидел в тюрьме»,  а любой невиновный был гарантирован от ложного или ошибочного обвинения и приговора. Выполняет ли эту задачу наш нынешний уголовный процесс? Судите сами.

С одной стороны, доля лиц, в отношении которых выносятся оправдательные приговоры в России, колеблется в пределах чуть ли не статистической погрешности, обычно составляя всего полпроцента, что явно ненормально. Для сравнения: стоит только делу попасть в независимый суд присяжных, как доля оправданий сразу подскакивает в 40 раз! Может ли при таких статистических «ножницах» человек невиновный, подвергшийся напрасному обвинению, чувствовать себя защищенным, особенно если он угодил к «профессиональному» судье?

Здравый смысл подсказывает, что нет, ибо осуждение ему там практически гарантировано. Однако вместе с тем, как это ни парадоксально, чураясь оправдательных приговоров, российская судебная система, в реальности имеет крайне незначительный уровень уголовно-правовой репрессивности, ибо беспристрастная статистика показывает, что если за исходную базу «на входе» в уголовный процесс принять число зарегистрированных сообщений о преступлениях, то «на выходе» они превращаются всего лишь в 6% обвинительных приговоров, т.е. остаток от первоначальных потенциальных «обвинений» почти в 17 раз меньше (см. статью “Российский уголовный процесс: от заката до рассвета“).

Что же получается? Либо дежурные части полиции укомплектованы сплошь простофилями, которые верят любому навету, что, по правде говоря, маловероятно, либо система тем или иным способом сбрасывает с себя непосильную ношу борьбы с преступностью, что представляется более разумным объяснением.

Во всяком случае, несомненно, что если вы имели несчастье пострадать от преступления, то есть лишь 6 % вероятности, что ваши права будут защищены, а ваш обидчик не останется разгуливать на свободе. Иными словами, ни обвиняемый, ни потерпевший не могут рассчитывать на существующее российское судопроизводство; более того, оно для них опасно!

Спросим прямо: до какого дна оно должно еще опуститься, чтобы, наконец, «исчерпать весь свой потенциал»?

Суд в тюрьме улик

Однако было бы наивным упрощенчеством полагать, что дело здесь только в несовершенстве тех процессуальных порядков, которые предлагает нам действующий российский УПК.

В благополучных социальных и экономических условиях, при достаточно высоком уровне общей и правовой культуры населения и правоприменителей несовершенства уголовного процесса не столь заметны, подобно  тому, как по хорошей дороге ровно катит даже старинная бричка. Например, в Швеции вплоть до сороковых годов XX века действовало средневековое уложение о судопроизводстве, а в Бельгии и Нидерландах до сих пор применяется уголовно-процессуальное законодательство образца наполеоновского кодекса 1808 года.

Однако на переломных зигзагах истории, чреватых политическими и социальными потрясениями, следует стремиться к использованию более совершенного судебного механизма, сглаживающего возмущения от жизненных неурядиц, когда судопроизводство даже в экстремальных условиях работает, как хорошая автомобильная подвеска, глотающая дорожные ухабы.

Нынешний российский УПК унаследовал от предшествующих эпох крупный конструктивный недостаток – он не обеспечивает юридического равенства сторон, а значит, не исключает и опасности перекосов и злоупотреблений (отсюда и преследование невиновных, и укрытие от реагирования преступлений). Корень этого неравенства состоит в том, что на предварительном расследовании судебные доказательства формируются фактически только одной из сторон – обвинителем (следователем, дознавателем), тогда как сторона защиты от этой привилегии практически избавлена.

Хотя уголовный процесс и именуется в законе (Конституции, УПК) судопроизводством, в нем сохраняются стадии, именуемые досудебными (возбуждение уголовного дела и предварительное расследование), что как бы подчеркивает приниженную роль присутствующего здесь суда, который, однако, не выполняет, как это подобало бы органу правосудия, роль полновластного арбитра, а довольствуется лишь формальным и ограниченным судебным контролем за соблюдением прав участников процесса. На самом деле, судебную по своей изначальной природе функцию ведения уголовного судопроизводства («хозяина процесса») и формирования судебных доказательств выполняет здесь уголовный преследователь (следователь, дознаватель, прокурор), что придает процессу, по сути, инквизиционный типологический характер. Предварительная подготовка доказательств стороной обвинения в условиях тайны следствия – при отсутствии симметричной возможности у стороны защиты – обычно гарантирует представителям государства победу в судебном поединке «за явным преимуществом», как если бы судьям пришлось выбирать между исполнителем заранее хорошо отрепетированной роли и оратором, вынужденным выступать экспромтом.

На практике даже самый добросовестный судья вынужден следовать материалам уголовного дела, созданного обвинителем. Если «по бумагам все гладко», у него не остается другого выхода, как вынести обвинительный приговор, поскольку он «не имеет оснований не доверять» таким заранее подготовленным обвинительным доказательствам. Суд находится как бы в «тюрьме улик», выйти из которой он не может, несмотря на формально декларируемый принцип свободы их оценки.

Согласно социологическим исследованиям 70,6% судей предпочитают доверять показаниям, которые обвиняемый дал следователю, а не в суде, а заключениям экспертиз, представленных следователями, отдают предпочтение при вынесении решений 77,5% судей (См.: Титаев К., Шклярук М. Extra Jus: Судебный процесс как работа с бумагами. Институт проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге. http://www.enforce.spb.ru).

Оборотной стороной такого квазисудебного порядка предварительного расследования является его избыточная формализация, сложная письменно-протокольная процессуальная форма, вполне уместная для судебных заседаний, но в целом инородная для предварительного расследования, ибо она лишает его гибкости и быстроты, непомерно удлиняет сроки расследования, а также и время содержания обвиняемых под стражей.

Гипертрофированная роль органов предварительного расследования, которые самостоятельно принимают решения о направлении уголовного дела (его возбуждении или отказе в этом, окончании расследования или его прекращении), осложняет и защиту прав потерпевших, в первую очередь, реализации их конституционного права на беспрепятственный доступ к правосудию.

Скрытое светило уголовного процесса: мировой опыт, pro&contra

Именно предварительное расследование есть истинное «светило» российского уголовного процесса и именно здесь лежит ключ к модернизации последнего. Поэтому реформа уголовного судопроизводства – это на данный момент, прежде всего, реформа его досудебных стадий.

В различных правовых системах предварительное расследование имеет различную форму, однако в самом общем виде можно выделить два исторических подхода к его построению: англо-саксонский и континентальный, которые, впрочем, в настоящее время испытывают тенденцию к сближению и взаимообогащению. В уголовном процессе англо-саксонского типа проводимое полицией дознание в принципе не считается судопроизводством, или уголовным процессом. В ходе его полиция, а также служба, призванная осуществлять государственное обвинение, раскрывают преступление и собирают сведения, которые при соблюдении ими определенных судебных рекомендаций могут быть в дальнейшем признаны судом доказательствами, но лишь после проведения состязательной проверки. Небезосновательно считается, что судопроизводство может осуществляться только в суде с обязательным участием сторон, поэтому предварительное следствие, включая предъявление первоначального обвинения, имеет здесь вид судебных процедур (так называемой первой явки, предварительного слушания).

Поскольку судебные доказательства в момент их формирования в этом качестве (всегда в судебном заседании) становятся известны обеим сторонам, имеет смысл быстрее закончить дознание и предварительные судебные действия и передать дело в суд для принятия окончательного решения. Отсюда скоротечность предварительного производства (особенно в случае задержания подозреваемого) и, соответственно, относительно короткий срок подследственного ареста.

Например, в уголовном процессе Шотландии действует так называемое правило 110 дней, в течение которого должно быть начато судебное разбирательство дела, в противном случае арест отменяется;
в Англии и Уэльсе предварительное заключение до предания суду не может продолжаться более 70 дней и 112 дней с момента предания суду до начала судебного разбирательства;
в США обвинительный акт должен быть предъявлен обвиняемому в течение 30 дней со дня его ареста или первого вызова повесткой, а судебное разбирательство начаться, как правило, в течение 70 дней с момента передачи дела в суд.

Этому примеру следуют и некоторые другие, в том числе континентальные, страны. Так, в Нидерландах дело может быть рассмотрено судом, только если прокурор направит его в суд в течение 100 дней с начала ареста.

В странах континентальной системы права приняты в основном четыре модели предварительного расследования.

В первой из них после окончания, как правило, неформализованного полицейского дознания следственный судья (который в течение всего периода своих полномочий не рассматривает дел по существу) проводит формальное предварительное следствие, в то время как уголовное преследование, а также надзор за соблюдением законности – прокурор, хотя при этом именно следственный судья (по своей инициативе либо по требованию прокурора) осуществляет весь комплекс следственных действий, приводящих к изобличению обвиняемого в совершении преступления (Франция, Бельгия, Австрия, Нидерланды, Люксембург, Россия до 1917 года и др.).

Противоположностью ей является вторая модель (Швейцария, Италия, страны Скандинавии, Прибалтики, Молдавия, Украина и др.), согласно которой предварительное расследование (дознание) в строго очерченных процессуальных формах целиком проводится полицейскими органами под руководством прокурора, а судья на предварительном расследовании осуществляет не следственные, а лишь так называемые юрисдикционные действия, под которыми понимается судебный контроль за соблюдением конституционных прав личности (при аресте, обыске и т.п.), причем это, как правило, обычный, а не специализированный следственный судья.

Третья модель имеет промежуточный характер по отношению к двум предыдущим: процессуальное предварительное расследование ведется прокуратурой и полицией, а суд наряду с осуществлением юрисдикционных полномочий участвует (как правило, по требованию сторон) и в получении (т.н. депонировании) судебных доказательств (§§ 162, 165,166, 168c, 168d УПК ФРГ, статья 217 УПК Казахстана от 4 июля 2014 года).

Четвертая модель используется в Испании для производства предварительного следствия, но лишь по наиболее серьезным делам, подсудным суду присяжных. Ей впервые предусмотрен полностью состязательный порядок производства предварительного расследования с участием следственного судьи: сначала стороны обвинения и защиты делают свои предварительные заявления, выражающие их отношение к обвинению, и ходатайствуют о выполнении судьей следственных действий для получения доказательств, по окончании которых назначается предварительное слушание, на котором стороны могут вновь ходатайствовать о проведении судьей следственных действий, о дополнении или  изменении обвинения либо о прекращении дела; при наличии достаточных доказательств обвинения следственный судья выносит постановление о назначении судебного разбирательства (статьи 25-32 Органического закона о суде присяжных 1995 года).

Как можно оценить указанные зарубежные модели, и можно ли принять их за основу реформирования российского уголовного процесса?

Англо-саксонское предварительное расследование привлекает своей оперативностью, гибкостью и простотой, а также таким неоспоримым преимуществом, как отделение системы судей-магистратов на предварительном следствии от системы коронных судов, рассматривающих дело по существу. Однако минусом в нем является то, что судебные доказательства могут формироваться лишь одномоментно, на кратком  этапе – предварительном судебном слушании (либо в так называемом большом жюри), которое, как всякое судебное заседание, весьма ограничено в возможностях собирания многих из них (проведении обысков, выемок, осмотров места происшествия, освидетельствований, следственных экспериментов и т.д.), в то время как в ходе полицейского расследования результаты подобных действий (непроцессуальных, по сути, оперативно-розыскных) процессуально никак не фиксируются.

Это влечет за собой необходимость подтверждения этих результатов в судебном разбирательстве посредством свидетельских показаний участников, в том числе и проводивших их сотрудников полиции, которые объективно заинтересованы в подтверждении виновности обвиняемого. Чтобы оправдать допрос сотрудников полиции, введен принцип разделения функций полицейского расследования и уголовного преследования (прокурор и т.п.), что выглядит довольно искусственно, поскольку обе эти функции, так или иначе, суть деятельность обвинительная.

Кроме того, вызов в суд и допрос там сотрудников полиции в качестве свидетелей по всем деталям расследования весьма обременителен и для работы самой полиции, из чего, по-видимому, и проистекает разрешение подавляющего большинства уголовных дел (по крайней мере, в США) в сокращенной процедуре, без проведения судебного следствия – посредством сделок о признании виновности. В результате в целом доля оправдательных приговоров здесь также крайне мала. Например, в 2010 году окружными судами США было оправдано 423 обвиняемых из 98311, то есть всего 0,43% (См.: Sourcebook of criminal justice statistics. University of Albany. School of Criminal Justice. http://www.albany.edu/sourcebook/tost_5.html#5_m).

Континентальные правовые системы не спешат отказываться от процессуального предварительного следствия с перманентным и оперативным закреплением на нем судебных доказательств, что само по себе, несомненно, является достоинством. Однако в случае рудиментарного смешения процессуальных функций обвинения и юстиции формирование доказательств чревато здесь сохранением инквизиционного принципа, что порой заставляет относиться к западноевропейскому опыту критически, отделяя то полезное, что может быть использовано в российских реформах, от устаревших исторических напластований.

Так, первая из названных выше модель предварительного расследования с использованием института следственных судей (хотя точнее их было бы называть судебными следователями), исходящая из оснований, заложенных еще французским Кодексом уголовного следствия 1808 года, на наш взгляд, не вполне отвечает современным стандартам справедливого судопроизводства. Дело в том, что судья, который призван, собрав доказательства, изобличить виновного, сам неизбежно становится обвинителем, что не совместимо с состязательностью и принципом разделения процессуальных функций.

Однако вторая модель с участием следственного судьи, в которой последний вообще не принимает участия в процессе доказывания на предварительном расследовании, – это другая крайность, ибо в силу ограниченности своей роли такой «маленький судья» не способен сделать предварительное расследование частью судопроизводства, обеспечить здесь полноту судебной власти и эффективность расследования, придав ему состязательный характер. Впрочем, и третья (промежуточная) модель, в которой судья участвует в фиксации (депонировании) на предварительном расследовании наиболее ценных или проблемных доказательств не доводит дела до логического конца, поскольку уголовный преследователь (полиция и прокуратура) все равно продолжает, наряду с судьей, собирать здесь судебные доказательства, что, как отмечалось нами ранее, не удовлетворяет принципу равенства сторон.

Кроме того, в результате такого параллелизма в доказывании в судебном разбирательстве встречаются доказательства как бы первого и второго сортов, что противоречит такому общепризнанному правовому началу, как свобода оценки судом доказательств. Этот недостаток попытался преодолеть УПК Италии 1989 года, учредивший так называемую «систему двух папок», при которой легализация собранных сторонами сведений в качестве судебных доказательств происходит только после передачи дела в суд, однако ее недостатком признано (в частности, итальянским Конституционным судом) крайнее рассредоточение доказательственной деятельности, при котором формирование собственно судебных доказательств происходит слишком поздно, когда возможности для их собирания могут быть уже утрачены.

Представляется, что наиболее удачной законодательной находкой является такое построение предварительного следствия (испанский вариант для суда присяжных, или четвертая модель), где действует подлинный судья «над следствием», который не несет ответственности за результативность уголовного преследования и руководства следствием, но вместе с тем осуществляет активный публичный контроль за законностью и обоснованностью обвинения – в итоге состязательный принцип и судебная власть реализуются в уголовном процессе с наибольшей полнотой.

Тем не менее, ограниченный диапазон использования этой модели (лишь по делам, подсудными суду присяжных), по всей видимости, не позволяет оказать заметное положительное воздействие на весь уголовный процесс, который в Испании осуществляется по большей части в рамках первой из названных моделей (с судебным следователем).

Модель расследования DE LEGE FERENDA

Итак, попытаемся в порядке предложения законодателю на будущее (лат., de lege ferenda) построить гипотетическую синтезирующую модель предварительного расследования, которая сочетала бы достоинства и погашала недостатки сложившихся процессуальных форм, причем с учетом ряда оправдавших себя традиций, которые сложились в российском уголовном процессе. Она могла бы выглядеть примерно так.

Сущность такой новой модели состоит, во-первых, в том, что весь уголовный процесс превращается в собственно судопроизводство, построенное на основе состязательности и равенства сторон, а во-вторых, в рационализации и разумной деформализации процесса.  По наиболее серьезным делам предварительное расследование по своей структуре могло бы быть двухсоставным, то есть включать в качестве своих последовательных этапов, во-первых, дознание, состоящее из т.н. полицейских и прокурорских действий в порядке расследования, и, во-вторых, судебное предварительное следствие, ведущееся особым следственным судьей, не участвующим в рассмотрении дел по существу. Предварительное следствие начинается с акта возбуждения уголовного преследования и включает судейские следственные действия и предварительные слушания.

Что касается дознания, то оно вновь должно стать, как правило, неформализованной деятельностью, осуществляемой полицией под руководством прокурора, начинаемой без принятия формального решения о возбуждении уголовного дела и напоминающую нынешнюю доследственную проверку. Ее целью является раскрытие преступления, понимаемое как установление лиц, виновных (подозреваемых) в его совершении. Основанием для начала дознания должно быть наличие достаточных данных о совершении деяния, содержащего признаки преступления, в том числе и простое подозрение, которое может быть основано на одном или нескольких известных фактах, позволяющих на основании криминологического опыта сделать вывод о состоявшемся, но до сих пор неизвестном, событии, предположительно преступном. Регистрируемыми поводами для принятия решения о производстве дознания могут служить как непосредственное обнаружение признаков преступления органом дознания или прокуратурой, так и сообщение о преступлении, в том числе заявление потерпевшего.

Полицию не следует связывать законодательно установленными сроками производства дознания, однако в случае получения заявления потерпевшего, она обязана в непродолжительный, например, в 10-ти суточный срок направить ему письменное сообщение о начале дознания либо отказе в этом, если имеются основания, исключающие уголовное преследование. В дальнейшем, скажем, в течение 30 дней по запросу потерпевшего ему повторно письменно должно сообщаться о ходе дознания.

Полиция может осуществлять лишь непринудительные (за исключение задержания подозреваемого) гласные (получение объяснений, заключений специалистов, истребование предметов и документов) и негласные (оперативно-розыскные) действия. Однако в неотложных ситуациях, когда речь идет об очевидных тяжких и особо тяжких преступлениях, полиции необходимо оставить возможность проводить (если это требуется по закону, то с разрешения судьи) и принудительные действия в порядке расследования (осмотры, обыски, выемки, освидетельствования, опознания, эксперименты) с составлением соответствующих протоколов и последующим срочным (до 10 суток) представлением их результатов прокурору в числе других материалов для обоснования возбуждения уголовного преследования подозреваемого лица. Тем не менее, собранные в результате всех этих действий сведения не могут считаться судебными доказательствами до того момента, пока они не были исследованы и признаны допустимыми судом.

В случае успешного раскрытия преступления все данные, представленные органом дознания прокурору, проверяются и оцениваются, после чего прокурор обращается к следственному судье с мотивированным постановлением о возбуждении уголовного преследования. В случае если по истечении 30 дней с момента подачи заявления потерпевшего данное постановление не было подано, последний имеет право самостоятельно или через своего адвоката-представителя обратиться к следственному судье с ходатайством о возбуждении уголовного преследования подозреваемого лица, после чего потерпевший обладает всеми правами обвинителя.

Рассмотрение вопроса о возбуждении уголовного преследования проводится в судебном заседании с участием прокурора, потерпевшего, подавшего заявление о преступлении (при условии его явки), а также подозреваемого. В случае задержания последнего такое судебное заседание проводится в срочном порядке в течение 48 часов. Судья после заслушивания сторон проверяет наличие законных оснований и условий для возбуждения уголовного преследования.
Критерием достаточности таких оснований служит наличие фактических данных, которые указывают на серьезное подозрение в совершении данным лицом преступления. В случае их отсутствия или наличии обстоятельств, исключающих уголовное преследование, судья отказывает в его возбуждении.
Одновременно с возбуждением преследования судьей решается вопрос о применении к подозреваемому меры пресечения, рассматриваются жалобы потерпевшего и подозреваемого, а также ходатайства сторон о проведении предварительных судейских следственных действий. Возбуждение уголовного преследования означает начало формального предварительного следствия и, одновременно, открытие судебного уголовного дела, после чего только и появляется возможность получения судебных доказательств.

Такой судья наделяется следующими полномочиями:

1. По проведению по ходатайству сторон – равно как обвинения, так и защиты – судейских следственных действий, в результате которых собранные сторонами сведения могут быть легализованы после их проверки следственным судьей в качестве судебных доказательств, то есть таких, которые могут быть использованы в судопроизводстве: как самим следственным судьей при принятии им процессуальных решений по делу, так и судом в стадии судебного разбирательства.
При этом следственный судья не вправе отказать сторонам в проведении истребуемых ими следственных действий, если только это не противоречит закону и не дублирует явно те факты, которые уже были установлены ранее. Сведения, не прошедшие такой предварительной судебной проверки, не могут использоваться судом для принятия процессуальных решений по делу (за исключением решения о возбуждении уголовного преследования, когда доказательств еще нет по определению) ни на предварительном следствии, ни в последующих стадиях, хотя они могут представляться там сторонами в целях их состязательного исследования и последующего за этим признания в качестве судебных доказательств. Чрезвычайно важно отметить, что если же стороны по соображениям избранной ими процессуальной тактики не заинтересованы в немедленной легализации в качестве судебных всего объема имеющихся у них сведений и материалов,  они вправе представить собранные ими протоколы или иные документы, предметы, свидетелей, экспертов напрямую в последующие судебные стадии, где – с условием заблаговременного взаимного ознакомления с ними сторон (так называемая процедура раскрытия доказательств) – может решаться вопрос об их признании в качестве допустимых для судебного разбирательства.

Впрочем, необходимо особо подчеркнуть, что стороне уголовного преследования в любом случае придется предпринимать усилия для получения на предварительном следствии в описанном выше порядке той совокупности судебных доказательств, которая, как минимум, достаточна уже в ходе предварительного следствия для заключения подозреваемого под стражу, а также предъявления обвинения, причем как первоначального (привлечения лица в качестве обвиняемого), так и окончательного (достаточного для предания обвиняемого суду). То есть если и можно говорить здесь о применении системы «двух папок», то весьма относительно, поскольку стороны имеют возможность уже в ходе предварительного следствия, за счет использования института следственного судьи сформировать «папку» с тем или иным объемом судебных доказательств.

2. По контролю за законностью и обоснованностью:
А) первоначального обвинения, предъявляемого прокурором на предварительном судебном слушании (привлечением лица в качестве обвиняемого). В случае представления прокурором такого обвинения следственный судья в предварительном судебном слушании, с участием стороны защиты исследует и проверяет подтверждающие обвинение материалы и сведения и признает либо не признает их допустимыми судебными доказательствами, а затем решает вопрос о достаточности имеющихся доказательств для обоснования обвинения, его законности. В случае положительного ответа выносится постановление о продолжении предварительного следствия по предъявленному обвинению; если же обвинение незаконно или необоснованно, судья может либо прекратить уголовное дело либо (при наличии восполнимых процедурных нарушений или заявления прокурора о переквалификации деяния) назначить новое предварительное слушание.
Критерием обоснованности первоначального обвинения (достаточности доказательств) может являться наличие судебных доказательств, подтверждающих виновность лица в совершении преступления в степени prima facie – буквально, представляющихся убедительными «на первый взгляд», или, иначе говоря, доказательств, собранных стороной обвинения и достаточных для непротиворечивого вывода о виновности до тех пор, пока не была заслушана сторона защиты. Последняя также вправе предъявить на предварительном слушании оправдывающие сведения и (или) заявить ходатайство о проведении судейских следственных действий для получения доказательств. В случае если у стороны обвинения окажется достаточно доказательств для предъявления первоначального обвинения, привлечение лица в качестве обвиняемого допускается в том же судебном заседании, что и возбуждение уголовного преследования.
Б) окончательного обвинения, содержащегося в обвинительном заключении, предъявленном прокурором. Критерий обоснованности окончательного обвинения более жесткий, чем первоначального – это такая степень доказанности, которая обладает свойством всесторонности, т.е. достигнута с учетом предоставленной стороне защиты возможности представить в судебном заседании все имеющиеся в ее распоряжении оправдательные сведения, получить допустимые судебные доказательства, но, тем не менее, не оставляющая каких-либо разумных сомнений в виновности обвиняемого. Предъявление прокурором окончательного обвинения (оформляемого в виде обвинительного акта) может иметь место в судебном слушании: либо в отдельном, заключительном, либо том же самом, где лицо привлекается в качестве обвиняемого, если только сторона защиты не возражает против использования такого ускоренного порядка производства. Завершается данный этап принятием следственным судьей постановления о передаче дела в суд либо о его прекращении.
Таким образом, при определенных условиях все предварительное следствие может, как минимум, свестись к единственному судебному слушанию; как максимум – продолжаться в пределах срока судопроизводства, определяемого на основе принципа разумности, включая раздельные судебные слушания по возбуждению уголовного преследования, предъявлению обвинения, окончанию производства предварительного следствия и, факультативно, исключительно по требованию сторон, – судейские следственные действия по получению судебных доказательств. Однако в случаях содержания обвиняемого под стражей, а также домашнего ареста срок предварительного следствия должен быть существенно ограничен. Представляется, что он не должен превышать 6-ти месяцев с момента задержания лица в качестве подозреваемого до передачи дела в суд.

3. По принятию по ходатайству стороны обвинения решений о применении, изменении или отмене мер пресечения и других мер процессуального принуждения.

4. По даче разрешения на проведение неотложных полицейских действий в порядке расследования, в том числе оперативно-розыскных мероприятий, ограничивающих конституционные права личности.

5. По соединению по ходатайству стороны обвинения нескольких уголовных дел в одном производстве.

6. По приостановлению предварительного следствия в установленных законом случаях.

7. По рассмотрению жалоб на действия (бездействие) и решения полиции и прокурора, в том числе и до начала следствия, то есть в ходе производства дознания.
В промежутках между судейскими действиями и предварительными слушаниями органы уголовного преследования могут продолжать выполнение действий в порядке расследования по собиранию сведений, которые в дальнейшем, при условии их состязательной судебной проверки, могут быть признаны судебными доказательствами. Факультативно, по усмотрению стороны защиты, в структуре предварительного расследования могут присутствовать и специфические действия защитника (аналогичные тем, которые ныне закреплены в части 3 статьи 86 УПК РФ) по собиранию и представлению следственному судье оправдательных материалов, также в целях признания их судебными доказательствами (т.н. «адвокатское расследование»).

Предание суду

Особая нагрузка в случае введения следственных судей выпадает на институт предания суду, поскольку выполнение его главной задачи – исключить возможность формирования у других судей, которые будут затем разрешать дело по существу, предустановленного мнения по вопросу о виновности обвиняемого  − осложняется здесь наличием согласия следственного судьи с обоснованностью обвинения, что само по себе может оказывать на «решающих» судей определенное морально-психологическое (а при условии принадлежности к одному судебному ведомству – и административное) влияние.

Для того чтобы минимизировать такую опасность, на судью, принимающего в стадии подготовки судебного заседания дело к производству для его рассмотрения по существу, не следует (как это имеет место, например, в современном германском процессе и практиковалось в советском) возлагать обязанность заранее оценивать представленные прокурором доказательства с целью определения  их достаточности для рассмотрения дела в судебном разбирательстве, то есть, по сути, решать вопрос о возможности вынесения в будущем обвинительного приговора при условии, если эти доказательства в судебном заседании подтвердятся.
На суд первой инстанции явно преждевременно возлагать подобное бремя, ибо он в судебном разбирательстве обстоятельств дела еще не исследовал, а может судить о них лишь по материалам предварительного следствия, которые de facto могут приобрести для него особенный вес. На наш взгляд, здесь более приемлемо сохранить так называемую обвинительную форму предания суду, когда сам факт представления прокурором в суд обвинительного акта (конечно, в случае получения согласия на такую передачу от следственного судьи) обязывает суд – при соблюдении ряда формальных правил (о подсудности, форме обвинительного акта и т.п.) − принять дело к рассмотрению, совершенно не вдаваясь при этом в оценку доказательств по существу.

Вместе с тем при обжаловании участниками процесса решения следственного судьи о передаче дела в суд в апелляционном порядке вопрос о возможности предании суду должен (как это, например, имеет место в Австрии) решаться именно апелляционной инстанцией, которая может позволить себе оценивать уже исследованные судом первой инстанции доказательства, поскольку ей не придется рассматривать данное дело по существу. Для этого потребуется создание специализированной следственной палаты в составе суда апелляционной инстанции, подобно тому, как это было предусмотрено Уставом уголовного судопроизводства 1864 года. К предмету апелляционной проверки следует отнести рассмотрение жалоб на решения следственного судьи, заявлений о компенсации ввиду нарушения следственным судьей разумного срока судопроизводства, а также заявленных ему отводов.

Неотъемлемой принадлежностью стадии подготовки к судебному заседанию должна быть процедура обоюдного раскрытия имеющихся у них сведений, еще не известных другой стороне: либо уже легализованных в качестве судебных доказательств на предварительном следствии, либо собранных ими на предварительном расследовании и только что представленных в суд для признания в качестве судебных доказательств.

Это может осуществляться путем направления соответствующей стороне следственным судьей либо судом полных списков таких источников информации, которые по окончании предварительного следствия представляются каждой из сторон. Следует иметь в виду, что данная процедура может потребовать определенного срока, который должен быть установлен законодательно (например, до 30 дней с возможностью его продления судом при наличии уважительных причин), поскольку должна включать время, необходимое сторонам для ознакомления с указанными, ранее неизвестными им сведениями и выработки своей позиции по делу. Здесь же они смогут, как это имеет место и теперь, заявлять и ходатайства о признании на предварительном слушании недопустимыми сведений в качестве доказательств. Представление в судебном разбирательстве новых данных, не прошедших процедуры раскрытия, должно допускаться лишь в тех случаях, когда судом будет признано, что ранее стороны по объективным причинам не имели возможности получить их на предварительном расследовании (например, они не могли быть им тогда известны, либо обвиняемый не был в состоянии самостоятельно оценить значение этих сведений).

Подобный строй предварительного расследования с участием следственных судей можно применять дифференцированно: по делам преступлениях достаточно высокой степени тяжести (особо тяжких, тяжких, а возможно, и ряда преступлений средней тяжести), в то время как преступления небольшой степени тяжести могли бы расследоваться целиком в упрощенной форме дознания с последующей передачей прокурором дела непосредственно в суд для рассмотрения по существу. Это позволило бы оптимизировать количество уголовных дел, приходящихся на следственных судей, равно как и на органы уголовного преследования.

Судебные пирамиды

Мыслимы два варианта формирования корпуса следственных судей:
а) в рамках существующей судебной системы;
б) создание отдельной и независимой судебной структуры.

Первый вариант отдает дань исторической традиции, однако может явить опасение, что соединение в одном ведомстве функций предварительного судебного контроля за уголовным преследованием in jure в лице следственных судей и рассмотрения тех же самых дел по существу (in judicio) «обычными» судьями создаст риски для сохранения независимости и беспристрастности последних, поскольку они будут вынуждены вторично принимать итоговые решения по вопросу об обоснованности обвинения, который, хотя и предварительно, в порядке судебного контроля, но уже являлся предметом оценки их коллегами – следственными судьями.

Однако думается, что такие страхи сильно преувеличены. Дело в том, что естественная иерархия судебной системы предполагает, что вышестоящая судебная инстанция (в данном случае апелляционная) проверяет обоснованность выводов нижестоящей по вопросу о виновности обвиняемого и вправе принимать по делу новое решение, однако при этом никому не приходит в голову подозревать судей вышестоящих инстанций в потере беспристрастности единственно вследствие совпадения предмета оценки с судьями нижестоящих судов!

Второй вариант преобразований ближе английскому образцу, где следственные судьи принадлежат к совершенно другой судебной системе, чем та, которая занимается окончательным разрешением дел. Достоинство такого разделения в том, что это полностью исключает подозрения в негативном воздействии ведомственного интереса на формирование позиции судей по делу, однако, построение и содержание вместо одной двух судебных пирамид – дело намного более сложное и затратное.

Впрочем, возможно, эта задача нынешней государственной системе сейчас как раз по плечу, поскольку у нас уже существует фактически готовая структура, способная принять на себя выполнение следственно-судебной функции – это Следственный комитет РФ. Достаточно лишь добавить к его названию прилагательное «судебный» и наделить бывших следователей полноценным судейским статусом; задачи же уголовного преследования целиком возложить на полицейские органы (МВД, ФСБ, ФСКН и т.д.) под процессуальным руководством прокуратуры. Таким образом,  Следственный комитет обретет судебную власть и судейские гарантии независимости, поднявшись в процессуальном смысле над прокуратурой и контролируя производство наиболее важных расследований, а прокуратура, в свою очередь, вернется к естественной для нее роли ведущего органа уголовного преследования.

Впрочем, какой бы вариант организации института следственных судей не был принят за основу, несомненно одно – чтобы избежать значительных бюджетных расходов на предполагаемую реформу, корпус следственных судей должен быть пополнен на первых парах в основном за счет наиболее квалифицированной части следователей Следственного комитета РФ и других ведомств.

Выводы

Благодаря переходу к такой системе процесс должен стать полностью состязательным, так как будут существенно выравнены возможности сторон обвинения и защиты на предварительном следствии; в большей степени гарантированы достоверность судебных доказательств и срочность передачи дела в суд; соответственно, сократятся и сроки предварительного заключения под стражу; уменьшен бюрократический документооборот органов предварительного расследования и высвобождено время, необходимое им для гибкого и эффективного раскрытия преступлений.

Введение института следственных судей сулит существенные выгоды и всей судебной системе в целом:

·           участие в процессе следственного судьи полностью освободит районные суды от бремени разрешения вопросов в порядке статей 29 (частей 2-3), 125, 165 УПК РФ;
·           наличие протоколов допросов, полученных на предварительном судебном следствии и уже приобретших там статус судебных доказательств, облегчит их использование в судебном разбирательстве без соблюдения таких условий, как оглашение ранее данных показаний свидетелей и потерпевших лишь с согласия обеих сторон (часть 1 статьи 281 УПК РФ); практически исключит случаи, когда показания подозреваемого или обвиняемого надо признавать недопустимыми доказательствами, если они были получены на предварительном расследовании без участия защитника и не подтверждены им в судебном разбирательстве (пункт 1 части 2 статьи 75 УПК РФ);
·           во многом (если не полностью) снимается проблема возвращения уголовного дела судом прокурору для дополнительного расследования или для исправления иных недостатков предварительного следствия.

Думается, это позволит снизить нагрузку на суды, рассматривающие дела по существу, а также вышестоящие судебные инстанции.

Есть ли альтернатива?

Имеется ли альтернатива введению подобного строя судопроизводства? К сожалению, да. Это попытка консервации эклектичного, неповоротливого, но привычного порядка, объективно принижающего роль и значение суда, склонного подменять реальную борьбу с преступностью охотой за формальными показателями и плохо восприимчивого к голосу граждан. Как всякий компромисс, этот процесс неустойчив и в случае обострения социально-политической ситуации легко может повернуться сторону упрощения уголовного преследования, на деле означающего снижение уровня процессуальных гарантий.

Наверное, предлагаемая нами модель не идеальна, однако она имеет в виду главное – на всех этапах процесса наделить стороны не просто формально равными, но фактически достаточными процессуальными средствами для того, чтобы под публичным и беспристрастным контролем суда иметь реальную возможность активно добиваться своих законных целей. Эти средства должны быть доступными и надежными для каждого из «малых сих», а не только для сильных и властных, что будет способствовать резкому усилению внутренней энергетики уголовного процесса, а значит, и его эффективности.

РАПСИ

 

 

---