Работа военного психолога на армейском полигоне

Крупные российские работодатели собираются разработать у себя программы по реабилитации и адаптации сотрудников и членов их семей, демобилизованных после военных действий. «МК» поговорил с экспертами в области трудоустройства по поводу такого новшества со стороны фирм, а также выяснил у военного психолога, помогут ли программы вернувшимся бойцам?

За внедрение таких специальных программ выступила почти половина опрошенных компаний. Большинство из тех, кто «за», считает, что прежде всего в комплекс мероприятий должна входить помощь психолога. 50% фирм выступают за гибкий график для таких сотрудников, 31% – за дополнительные выходные дни, а 45% – за включение в программу отпуска в реабилитационном центре. Еще 35% внесли бы в нее специальные тренинги, а 24% считают целесообразным включить в ее содержание консультации коуча.

– Безусловно, такие программы необходимы и будут внедрены, – рассказала «МК» Ксения Степанова, руководитель направления корпоративной культуры и внутренних коммуникаций hh. – Это станет продолжением тренда роста спроса на корпоративных психологов и включение психологической помощи в соцпакеты работодателей.

– А насколько вырос этот спрос?

– Спрос и востребованность психологов выросла в два раза по сравнению с прошлым годом. Только за первые недели после объявления частичной мобилизации число вакансий для психологов превысило 600, при том, что в августе и начале сентября их число было на уровне 400. Осенью также зафиксирован рост упоминаний корпоративного психолога и такой помощи в составе соцпакета в текстах вакансий. Осенью текущего года об этом упоминается в 9 тыс. вакансий, в феврале-2022 – в 5 тыс., а годом ранее – ровно в два раза меньше.

По данным нашего опроса, проведенного летом, услуги корпоративной психологической помощи компании-работодатели отнесли к новым потребностям в формировании соцпакетов. Вероятнее всего, что такие программы будут включены в соцпакет, и ими можно будет пользоваться по необходимости. Но в компаниях, где под мобилизацию попало большое число сотрудников, скорее всего, будут специальные внутренние программы по адаптации и восстановлению навыков вернувшихся сотрудников. Это будет зависеть не от размера компании, а от числа мобилизованных и вернувшихся на работу.

– Охотнее ли будут брать на работу таких кандидатов?  

– На фоне обострения дефицита кадров нет причин ожидать появления какого-то предвзятого отношения. Во многом такие программы и внедряются для того, чтобы адаптация и возврат к рабочим процессам были наиболее комфортными.

Однако после разговора с военным экспертом возникает впечатление, что проблема гораздо серьезней, и «корпоративные психологи» здесь вряд ли помогут.

– Надо понимать, что люди, которые побывали в зоне СВО, попали под действие боевой психической травмы, – объясняет военный психолог, участник боевых действий Алексей Захаров. – Причем попадают под нее все без исключения – вне зависимости, были ли они раньше в зоне боевых действий или оказались в таких условиях впервые. Просто тем, кто раньше участвовал, может быть легче, потому что есть уже опыт. Но может быть и хуже – если травма «проживалась» неграмотно, плохо, без участия специалистов, и остались «болячки».

После психической травмы бывает такое явление, как посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Это заболевание.

– Оно, наверное, не у всех прошедших боевые действия бывает?

– У всех. Только степень разная. Расстройство действует длительно, пролонгировано, проявляется в процессе времени, то есть иногда не сразу, а например, в течение двух-трех лет. Люди, которые сталкиваются с ПТСР, не понимают, что с ними происходит. Расстройство может начинаться и проявляться в виде психосоматики: начинает желудок отказывать, органы внутренней секреции – плохо работать, что-то происходит с нервами, сосудами и т.д.

Военный психолог подчеркнул, что в этой связи реабилитация должна иметь характер не чисто психологический, а медико-психологический. Обычный психолог или консультант, если у него нет опыта работы по боевой травме и ПТСР, тут не справится. Поможет только клинический или медицинский психолог. И специалистов таких, по словам Захарова, у нас крайне мало.

– А сможет человек, вернувшись из зоны СВО, сразу же приступить к своей мирной работе?

– Приступить он сможет сразу. Мало того, он будет всем доказывать, что с ним все в порядке. Он будет отрицать наличие у себя травмы. Еще один важный аспект – реабилитацию нужно проводить вместе с членами семьи. Жена, дети, ближайшие родственники живут с ним вместе, они неразделимы, они воздействуют друг на друга. И они тоже получили боевую психическую травму, такую же, как и он, потому что они его ждали, у них такое же ПТСР. Послевоенная реабилитация – это комплексное явление, помимо психологических и медицинских вещей есть еще и социальный фактор. Нужна социальная поддержка. Этих людей ни в коем случае нельзя опускать, их надо все время приподнимать, с них надо больше спрашивать. Если ты герой, то и планка у тебя должна быть высокой. Это будет для других людей фактором расширения сознания и подъема личности. В годы Великой Отечественной войны у нас была «практика массового героизма», которая позволила нам выйти из ВОВ практически без последствий ПТСР. Каждый гражданин СССР был героем. С него спрашивали не как с обычного человека, а как с героя, он был объектом коллективной заботы, и это касалось каждого: и тех, кто был на войне, и кто трудился в тылу. Нам надо вспомнить, как это было тогда, и выстраивать социальные условия для таких людей подобным образом.  

Ирина Бричкалевич, Московский комсомолец