«Государство продолжит поддержку некоммерческих организаций, которые помогают в решении социальных проблем,- сообщил Президент России в своем ежегодном Послании Федеральному собранию. – Поправки в законодательство будут направлены на упрощение работы тех НКО, которые ведут благотворительную деятельность и помогают незащищенным категориям граждан». Об этом и о том, как на самом деле в настоящее время живут некоммерческие неправительственные организации, 16 ноября рассказала Мария Мохова, директор независимого благотворительного центра помощи пережившим сексуальное насилие «Сестры».

Ильмира Маликова: Довольно большую часть своего послания Федеральному собранию президент отвел вопросу об НКО. Он заявил, что будет введен институт социально ориентированных организаций, что органы власти смогут оказывать неправительственным организациям финансовую, организационную помощь и даже предоставлять госзаказы и освобождать от определенного налогового обложения. Казалось бы, произошел некий прорыв. По крайней мере, об этом давно не говорили. Видимо, мы делаем шаг к изменению законодательства о меценатстве, о поддержке социальных проектов, и так далее. Но реальность, на самом деле, гораздо суровее. Итак, Мария, ваш комментарий.

Мария Мохова: Мне кажется, что вся эта часть обращения была посвящена тому, чтобы снять те недочеты, которые возникли с введением двадцать шестой главы налогового кодекса. Потому что, на самом деле, снятие налога с благотворительной помощи – это был тот нонсенс, о котором мы говорили очень много. А с введением этой главы получилось так, что любая общественная организация, которая, ну, допустим, буквально раздает горячие обеды на вокзале, должна пойти и за каждого бомжа заплатить подоходный налог, потому что он, якобы, получил доход с этого обеда: он его съел, а обед сколько-то стоил. И мы должны всю эту адресную помощь записывать, то есть, записывать полностью координаты человека, и перечислять этот налог. Это дополнительная работа для общественной организации, потому что, в общем-то, одно дело – оказать помощь и вести учет, а другое – писать вот эти бессмысленные и бесконечные бумажки. И что делать, если человек забыл эту бумажку дома? Не оказывать ему помощь?

Ильмира Маликова: Я сделаю ремарку для наших слушателей: чтобы заплатить налог в этой ситуации, необходимо знать паспортные данные каждого человека, его ИНН, его страховое пенсионное свидетельство, то есть, требуется целый перечень серьезных документов. И когда мы встречаемся с людьми, которым оказывается такая ситуативная благотворительная помощь, чаще всего многие из них не обладают ни одним из перечисленных документов.

Мария Мохова: Это с одной стороны. А с другой стороны, например, наш центр постоянно говорит о том, что наша помощь анонимна и конфиденциальна. И в этой части мы принципиально не собираем всех этих документов. В результате мы просто перестали позиционироваться как организация, которая оказывает услугу. Но услуги психолога, услуги юриста – это все достаточно дорогие вещи, и поэтому мы уже давно не говорим, что оказываем такую помощь, просто для того, чтобы не входить в конфронтацию с законом. И когда нам говорят, что эти налоги будут сняты, то, в принципе, мы словно возвращаемся к 2005-му году, когда этих налогов и не было. То есть, никакого прорыва пока не произошло. Произошло просто осознание того, что введение Налогового кодекса так отразилось на общественных организациях, что они попали в очень двусмысленное положение. В некотором смысле, в такую «серую» сферу оказания услуг, потому что те услуги, которые ранее были абсолютно прозрачны и абсолютно понятны, теперь во внутренних документах организации уходят в какие-то другие формулировки.Это один момент, а второй момент состоит в следующем. Если вы помните, уже была благотворительная программа города Москвы, по которой нам тоже говорили, что благотворительные организации могут получить статус, будут иметь госзаказ, поддерживаться городом и так далее. Все это уже тоже было, про это я тоже не один раз рассказывала. Мы пытались получить статус благотворительной организации города Москвы. И нам было отказано потому, что благотворительной может считаться только организация, оказывающая социально значимые услуги определенным категориям граждан. То есть, услуги – это либо деньги, либо продукты питания, категории граждан – это инвалиды, многодетные, пенсионеры и так далее. А вот такой категории, как пережившие сексуальное насилие, у нас нет. И значит, мы не благотворительная организация, если оказываем им поддержку.

Ильмира Маликова: Центры, подобные вашему центру помощи пережившим сексуальное насилие «Сестры», существуют во всем мире. Каким образом определяются категории за рубежом?

Мария Мохова: Я знаю несколько вариантов. Один вариант реализуется в США. Если организация там работает на какую-то нужду общества, даже на территории маленького города, и работает успешно в течение трех лет, отчитывается городу, отчитывается главе этого города, то организация эта может рассчитывать на то, что 20% бюджета будет ей выделено муниципальной властью. То есть, ты три года проработал, ты успешен, твой проект значим, и с тебя снимается головная боль насчет этих 20% бюджета. У нас, в принципе, любая общественная благотворительная организация, живущая за счет грантов, вынуждена ежегодно писать новую программу, новые проекты на получение очередного гранта. То есть, нам не дают оставаться профессионалами в своей сфере. Вот я могу сказать, что я 16 лет занимаюсь помощью пережившим сексуальное насилие, и за эти годы я стала все-таки каким-то профессионалом в этом вопросе. Но за эти же годы я провела 16 проектов, которые были направлены не на это, а на какие-то другие задачи. То есть, телефон доверия и комплексная помощь жертвам сексуального насилия – это одно, а проекты – это совсем другое. И чтобы выживать и продолжать свою деятельность, мы вынуждены все время делать такие проекты, причем, каждый проект должен быть новым, обязательно нужна новизна и актуальность.

Ильмира Маликова: По данным официальной статистики, около 2 млн. детей ежегодно подвергаются жестокому обращению. Каждый десятый ребенок гибнет, 2 тысячи кончают жизнь самоубийством, более 50 тысяч уходят из дома. Какая еще должна быть социальная надобность у государства для того, чтобы выделить их в отдельную категорию?

Мария Мохова: За шесть месяцев текущего, 2009-го года было возбуждено 500 дел по жестокому обращению с ребенком, по избиению маленьких детей. Это значит, что каждый день минимум два ребенка были жестоко избиты. И это только те случаи, по которым возбуждены уголовные дела, а каков здесь процент латентной преступности. Домашнее насилие – это в принципе латентная вещь, потому что у нас есть очень много законов, запрещающих вмешиваться в дела семьи, у нас очень много общественных стереотипов, запрещающих реагировать на то, что происходит в семье и «лезть со своим уставом в чужой монастырь». Все это запечатлено даже в культуре. С другой стороны, уж если говорить о сексуальном насилии, то оно еще более латентно, потому что, например, что касается детей, то при совершении сексуального насилия ребенка очень редко бьют. В уголовном кодексе есть формулировки «действия сексуального характера» и «развратные действия». Там даже нет слова «насилие», а ведь, на самом деле, насилием является одно то, что ребенок вовлечен в действия сексуального характера. Детей не бьют, их уговаривают. И в 70% дел субъекты – это родственники, это самый ближний круг, самое дальнее – соседи. И при этом мы расцениваем ребенка как ненадежного свидетеля. Мы не очень доверяем ребенку, когда он начинает рассказывать какие-то вещи, выходящие за рамки здравого смысла. Мы думаем, что он это где-то увидел или выдумал. А на самом деле дети не врут. Особенно, если они говорят про свои чувства, говорят, что им обидно, горько, больно…