Гости программы «Право на защиту» – члены ОНК Москвы, журналист «Московского комсомольца» Ева Меркачева и ведущий юрист правозащитного движения «Сопротивление» Максим Пешков в студии Радио России рассказали о том, как работают члены московской ОНК и какие проблемы выявляются в столичных следственных изоляторах.
 
Ильмира Маликова: Здравствуйте. У микрофона Ильмира Маликова. Наша программа о работе Общественных наблюдательных комиссий в местах лишения свободы вызвала большой общественный резонанс и даже возникла некоторая дискуссия не только между нами – теми, кто принимал участие в ней, но и между теми, кто слушал ее дома. Одни говорят, что сотрудникам правозащитного движения «Сопротивление», которые отстаивают права жертв криминала, потерпевших, вообще не гоже комментировать тему людей, находящихся в заключении, другие, напротив, разделяя нашу точку зрения, поддерживают нас в стремлении в том, что права человека не могут делиться на права плохих людей и на права хороших. Сегодня члены Общественной наблюдательной комиссии Москвы Ева Меркачева – журналист газеты «Московский комсомолец». Здравствуйте.

Ева Меркачева: Добрый день.

Ильмира Маликова: И Максим Пешков – так же член ОНК, ведущий юрист правозащитного движения «Сопротивление». Здравствуйте.

Максим Пешков: Здравствуйте.

Ильмира Маликова: Вновь мы с вами говорим на эту тему. Давайте сегодня начнем разговор о том, из чего состоит повседневная жизнь лиц, находящихся в следственном изоляторе. Как человек в него попадает?

Максим Пешков: По решению суда. Но, теоретически, это может произойти и до решения суда. У любого следователя есть протокол задержания в порядке статьи 91 УПК. Этим протоколом следователь может задержать любого человека на 48 часов до судебного решения. В некоторых случаях есть специальные камеры в СИЗО, в Москве это не практикуется. В Москве есть изоляторы временного содержания, которые члены ОНК так же проверяют. После того, как 48 часов прошли, следователь обращается с ходатайством в суд об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Слушают мнение самого подозреваемого, его защитника, прокурора. После этого суд удаляется в совещательную комнату и выносит решение. После получения на руки этого постановления, человек из ИВС этапируется в СИЗО.

Ильмира Маликова: Ева, члены ОНК практически ежедневно посещают ИВС и СИЗО. Из чего складывается жизнь человека, который там находится?

Ева Меркачева: Жизнь человека, который находится в СИЗО очень скучная, томительная и нудная, потому что этот человек не имеет права практически ни на что. Есть правила внутреннего распорядка, которые говорят ему, во сколько он должен просыпаться, привести в порядок постель, обед, завтрак, ужин и прогулка часовая. Это все на что он может рассчитывать. Ему позволяется пользоваться библиотекой в СИЗО. Как правило, она очень скудная и какой-то толковой литературы в ней нет. Даже, если какие-то книги там есть, для того, чтобы «записаться» туда, пока ему эту книгу принесут, проходит очень много времени. Еще позволяется играть в шашки или нарды. Это весь досуг, который только возможен. Люди в неволе все время находятся в общении между собой. Это тяжело, потому что они все из разных групп общества. Бывает так, что с каким-то бизнесменом оказывается «вор в законе». Такие случаи мы знаем и о них сообщали. Такие вещи случаются.

Ильмира Маликова: А в этих камерах люди сидят по статьям или в хаотическом порядке?

Максим Пешков: Есть Федеральный закон о содержании под стражей подозреваемых, обвиняемых. Там есть статья 33-я, которая говорит о том, что мужчины содержатся отдельно от женщин, ранее не отбывавшие наказание содержатся отдельно от ранее отбывавших наказание и перечень по статьям. Бывшие сотрудники правоохранительных органов, адвокаты, депутаты – отдельно. Так же отдельно за насильственные преступления и за не насильственные. Так разделяет закон. Это требование закона не редко нарушается.

Ева Меркачева: Нарушается в двух случаях. Перенаселенность камеры. Приходим в камеру, начинаем считать нары и людей – выявляется несоответствие. Кроватей 8, а людей 16. Как вы спите, спрашиваем. По очереди. Даже те, кто не спит – им деться некуда. Там не поставить раскладушку, не поставить что-то на пол. Они как-то умудряются жить в таких условиях. Второй момент. Людей помещают не по статьям, а в хаотичном порядке, когда с заключенных пытаются что-то добиться. То ли признательных показаний – обычно ходатайствует следователь, чтобы поместили человека – в какую-то нехорошую камеру. Либо сами тюремщики пытаются вымогать деньги за то, чтобы перевести его потом в хорошую камеру.

Ильмира Маликова: То есть там есть такая коррупционная составляющая?

Максим Пешков: Огромная недоработка нашего законодательства это то, что у нас закон не запрещает сотрудников правоохранительных органов даже в условиях СИЗО встречаться с обвиняемым без адвоката. Казалось бы, УК говорит о том, что все, что дано без адвоката – недопустимые доказательства. При этом, оперативные сотрудники получают у следователя огромное количество разрешений. Хочется просто задать вопрос, о чем они так хотят побеседовать? Следователь выдает разрешение, и сотрудники правоохранительных органов устанавливают иные эпизоды преступной деятельности. Без адвоката. Его никто не уведомляет. Сидит человек в камере на второй день. Очень сильно переживает. К нему приходят сотрудники и начинают о чем-то, может, конечно, стихи читают, но начинают говорить с ним без адвоката. Во многих странах это категорически запрещено. Члены ОНК не могут запретить подобные посещения, но могут отследить и пресечь ухудшение условий содержания человека в СИЗО.

Ева Меркачева: Вот громкий случай, о том, как задержали оперативников «Матросской тишины». Они вымогали деньги у богатых заключенных. Они называли их «булочки». Как только заключенный попадал в СИЗО, сразу же выяснялось, насколько он платежеспособен, какие фирмы у него есть. Пробивалась информация по обычным поисковым системам. Затем заключенного помещали в две разные камеры. Сначала в одну, потом в другую, чтобы он понял разницу в условиях содержания. В одной – телевизор, приличные заключенные, в другой – люди в татуировках, исключительно «ботающие по фене». Цена вопроса была достаточно серьезной. В данном случае речь шла о десяти миллионах. Представьте себе, какую сумму вымогали с заключенного за то, чтобы он жил в нормальных условиях.

Ильмира Маликова: Помните литературную историю графа Монте-Кристо. Там барона Данглара выкрал один из преступников, когда Данглар пытался попросить его о стакане воды, все это стоило миллион лир. К концу содержания в этой пещере преступник разорил барона, что ставилось основной целью… Чем закончилась эта история с обвинением персонала «Матросской тишины»?

Ева Меркачева: Сейчас персонал «Матросской тишины» сидит в «Матросской тишине» и ждет решения. Судебное разбирательство не началось. Идет следствие. Кстати, мы навещали этих тюремщиков. Было интересно, в каких условиях они сидят. Они находятся в хороших камерах. Правда, ничего привилегированного в них нет. Сидят, как сотрудники правоохранительной системы.

Ильмира Маликова: Хочу напомнить нашим радиослушателям, что в студии Радио России сегодня члены ОНК Москвы Ева Меркачева – журналист газеты «Московский комсомолец» и Максим Пешков – ведущий юрист правозащитного движения «Сопротивление». Поступают звонки, что опять защищают тех, кто совершил преступление. Хочу напомнить, что в СИЗО находятся люди до суда. Они могут быть не виновны в тех преступлениях, в которых их обвиняют. Есть и другие примеры. Женщина много лет подвергалась семейному насилию, в какой-то момент она берет сковородку или нож и бьет по голове своего обидчика. Суд мгновенно назначает ей меру пресечения в виде заключения под стражу. Ее могут признать человеком, не нарушившим пределы самообороны и отпустить после суда, назначить условное наказание…

Ева Меркачева: Вы знаете, мы нашли такую женщину в СИЗО №6. Она была лучшей учительницей Москвы. Мэр города давал ей персональную премию. Случилось то, о чем мы сейчас говорили. Она шла после шашлыков с ребенком, была совершенно трезвая, несла шампуры. Ей встретился бывший сожитель, который над ней издевался. Он начал оскорблять ее, избивать. Получилось так, что она этим шампуром пырнула его. Раны были просто не серьезными. С ним было все в порядке. Он сам говорил, что прощает ее. Но ее задержали и поместили в СИЗО. И тот месяц или полтора, который она там провела оказал огромное влияние на ее психику. Неизвестно найдет ли она в себе силу вернуться к детям и преподавать им. Представьте, какой фон вокруг нее создался. Поэтому очень внимательным нужно быть с теми людьми, которых мы помещаем за решетку.

Ильмира Маликова: Продолжается наша программа. Гости нашей студии сегодня члены ОНК Москвы Ева Меркачева – журналист газеты «Московский комсомолец» и Максим Пешков – ведущий юрист правозащитного движения «Сопротивление». Мы говорим о деятельности ОНК. Наших слушателей всегда волнует вопрос – каким образом, в том числе и в СИЗО, оказываются люди, преступления которых неверно квалифицируются. Прошлым летом женщина ходила за грибами, вышла на опушке, где встретила преступника, который захотел ее изнасиловать. Она, пытаясь отмахнуться, корзинкой с грибами и ножиком, пырнула его этим ножиком. Ударила по ноге, попала в бедренную артерию. Она сама с мобильного телефона вызвала полицию, скорую, побежала встречать их на дорогу, но к моменту, когда все подъехали, этот человек, ранее неоднократно совершавший сексуальные преступления, скончался. Следователь квалифицировал ее деяние не как самооборону, а как непреднамеренное убийство. Она была заключена в СИЗО. Максим, каким образом эта квалификация происходит?

Максим Пешков: Еще очень многие случаи самообороны квалифицируют, как тяжкий вред, повлекший по неосторожности смерть человека.

Ильмира Маликова: Недавно судили женщину и пытались дать ей 8 лет за убийство мужа. Она защищала свою жизнь и жизнь двоих детей. Когда он ее избивал, она тем, что было под рукой, ударила его – он скончался. Ей за это «светило» 8 лет.

Максим Пешков: Тут стоит вопрос в пределах необходимой обороны. Изначально самооборона практически никогда не квалифицируется. Даже в тех случаях, когда, казалось бы, все лежит на поверхности. Есть труп – возбуждение уголовного тела следует незамедлительно. Либо это 105 – убийство, либо 111 статья  – причинение вреда здоровью, повлекшее смерть. Дело могут потом прекратить. Бывало, что квалифицируют убийство и избирают подписку о невыезде.

Ильмира Маликова: Все, что мне известно за 8 лет работы в правозащитной организации «Сопротивление» – это 8 лет за превышение необходимой самообороны. Таких историй полно.

Ева Меркачева: У меня есть случай. В Подмосковье к пенсионеру пришли двое хулиганов. Они лезли через забор. До этого они избили его и соседа-инвалида. Пенсионер понимал, что они в состоянии алкогольного опьянения, может случиться все, что угодно. Он достал охотничье ружье, чтобы попугать их. Один выстрел был в воздух, а второй в сторону убегавшего парня. Пенсионер не знал, что еще один парень прячется за забором. Попал он как раз в него. Тот умер. Пенсионер долго пытался объяснить, что не хотел убивать. Ему же сразу вменили 105 статью – «умышленное убийство». Мы провели свое собственное журналистское расследование. Опросили всех людей, которые жили на улице. Доказали, что это за парни, как они избивали стариков, что они сами пришли, сами лезли через забор. Недавно был суд и судья оправдал его по статье 105 – убийство. Признал его виновным в превышении и реабилитировал его. Затем произошла амнистия, и его отпустили сразу же. Я считаю, что это победа.

Ильмира Маликова: Это победа, потому что столько было принято оспоренных решений. Дед в СИЗО находился?

Ева Меркачева: Дед в СИЗО не находился, потому что был очень старенький.

Ильмира Маликова: Это, конечно, просто феноменальная гуманность. Мы уважаем нашу судебную систему, но здесь она превзошла саму себя.

Ева Меркачева: Бывает. Это счастье просто.

Максим Пешков: Вопрос в том, что человеку было предъявлено обвинение в особо тяжком преступлении. Если там была часть 2 статьи 105, то там вплоть до пожизненного лишения свободы. Интересно, следователь, который предъявил такое обвинение, какую-нибудь ответственность понес? А нам скажут, что нет – не понес. Он посчитал так. Суд посчитал – так. Вся проблема в том, что у людей отсутствует ответственность. Есть яркий пример. В рамках уголовного процесса любое действие или бездействие следователя или прокурора можно обжаловать в суде, в порядке статьи 125 УПК. Жалоба поступила в суд – в течение 5 суток судья ее должен рассмотреть. На моей практике не было такого. Хотя это требование закона. Попробуйте на день пропустить срок аппеляционного обжалования решения об избрании меры пресечения – можно биться головой об стену, но никто его не продлит и не восстановит. Как это говорится – друзьям все, а врагам – закон. Вроде бы общество требует выполнения закона, вроде бы и рамки есть и не соблюсти их тоже неправильно. Но при этом, когда судья может позволить себе рассматривать жалобу по статье 125 в течение 3-4 месяцев , а в законе написано 5 дней, когда и есть на что жаловаться и документы на руках.

Ильмира Маликова: Таким образом, тот замечательный пример про дедушку имеет под собой странную безосновательную, безответственную основу. Следователь квалифицировал, как предумышленное убийство. И прокурор тоже. Кем надо быть, чтобы, проведя следствие, зная обстоятельства дела, настаивать на этом? Помог только божий промысел. И то, дед попал под амнистию. Человек, защищавший свою жизнь, свою семью.

Ева Меркачева: Это говорит о том, что наша правоохранительная система достаточно цинична. Зачастую она преследует свои, порой корыстные интересы.

Ильмира Маликова: Государственная машина создана для того, чтобы воспроизводить саму себя. В ней даже нет какого-то злого умысла. Она бессмысленна изначально.

Ева Меркачева: Если спросить человека на улице, кого но больше боится – бандитов, полицейских…

Ильмира Маликова: То он от всех перейдет на другую сторону улицы – подальше.

Ева Меркачева: Мы должны понимать, что в нашей стране перейти из категории нормального человека в категорию преступника можно, буквально, в два счета. На самом деле в СИЗО находится не так много рецидивистов – 20-30% . Остальные совершили преступления по не знанию, по глупости, потому что их довела жизнь.

Ильмира Маликова: Понятно, что большинство людей отдают себе отчет в тех действиях, которые они совершают. Другое дело, что мера пресечения – заключение под стражу – может быть абсолютно излишней. Время до суда может быть использовано человеком, который нарушил закон, на то, чтобы возместить нанесенный ущерб.

Ева Меркачева: И спасти свою жизнь. Я приведу простой пример. Женщина была арестована за хранение наркотиков. Наркотики были не ее. Ее поместили в СИЗО. У нее рак уже в тяжелой степени. Оказать ей медицинскую помощь в СИЗО не могут, потому что ее нужно возить в специализированный диспансер. Это целые процедуры согласования всех ведомств. Время, которое она находится в СИЗО, она упускает. Каждый день стоит ей жизни. У нее тяжелейшие кровотечения. Когда мы ее видели, мы говорили о том, что ей нужна срочная помощь. Что стоило судье, это время, которое она борется за свою жизнь, бороться вне стен тюрьмы? Позволить ей это сделать.

Максим Пешков: Любая смерть – это трагедия. Со стороны потерпевших, родителей, жен, детей абсолютно все равно – ударили близкого ножом или, скажем, мадам Шавенкова сбила на машине. Но ответственность за это разная.

Ева  Меркачева: Избирательное правосудие – самое страшное, на самом деле, что происходит в нашей стране, бороться нужно с этим в первую очередь. Если у людей нет четкого сознания, что все будет по справедливости, что преступники не уйдут от ответственности – это ломает психику людей. Они начинают не доверять, всего бояться. Этот страх может проецироваться на все сферы жизни человека.

Ильмира Маликова: Если гражданка Васильева стала символом правосудия в нашей стране 2015 года, то речь идет не о том, что ее необходимо было заставить сидеть в СИЗО, а о том, что обвиняемые за подобные преступления, так же не должны сидеть в СИЗО.

Максим Пешков: Об этом мы и говорим. Если вы принимаете подобное решение, а следствие проводилось на самом верху. Огромное количество ее подельников сидели в следственном изоляторе. Не месяц и не два. С 2013 года сидели. Сидели даже те, кто заключил сделку со следствием. Об этом говорит пресса. Все это знают. Васильева вину не признала, в СИЗО не сидела. Но ведь есть люди, обвиняемые по тем же преступлениям! И даже не в таком количестве эпизодов преступной деятельности. Если они сидят в СИЗО, а организатор, о чем говорит следствие, под домашним арестом – это наводит на законные сомнения в объективности.

Ильмира Маликова: Здесь как раз и продемонстрирован тот самый механизм, о котором мы говорим. Человек, находящийся не в СИЗО, имеет возможность загладить свою вину, компенсировать ущерб и после, как потом выяснилось, УДО, она погасила…

Максим Пешков: Не она погасила. Это после приговора сделал ее отец.

Ильмира Маликова: Тем не менее. За время нахождения обвиняемого на воле по незначительным статьям, не по тяжким убийствам….

Максим Пешков: В 99% всех постановлений судов об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу фигурирует такое словосочетание – «продолжит заниматься преступной деятельностью». Если человек ранее к ответственности не привлекался. Складывается ощущение, что у нас в суде и следствии работают экстрасенсы. Как он может продолжить, какие для этого есть основания? Пишут так же – «может скрыться». Может скрыться, а может и не скрыться. Основания-то, какие? Можно просто написать «иным способом повлиять на решение суда» и больше, вообще, ничего не писать. И все. Все настолько удобно, что, если раньше, когда я сам работал следователем, я , например, писал: «окажет давление на свидетелей и потерпевших», то я и подкреплял это протоколами допросов свидетелей, потерпевших. Сейчас в городе Москва это делать не надо. Есть факт возбуждения уголовного дела и следователь, который считает, что подозреваемый продолжит и дальше заниматься преступной деятельностью. Это просто пугает. Русский народ давно сказал, что от тюрьмы у нас не зарекаются. Пугает простота того, как по мановению «волшебной палочки» человек просто оказывается в тюрьме.

Ева Меркачева: Бывает обидно, больно и, главное, непонятно видеть за решеткой людей, которых там, в принципе не должно быть. Например, ученые. Понятно, что физик вряд ли будет дальше заниматься преступной деятельностью. Сенатор Фетисов, совершивший экономическое преступление более двух лет провел в СИЗО. Он погасил ущерб после решения суда. Сейчас огромное число «экономических» заключенных. Как мы понимаем, содержат их там для того, чтобы иметь возможность на таких людей сильнее надавить для того, чтобы они пошли на досудебное соглашение, чтобы быстрее признали вину или дали показания на кого-то.

Ильмира Маликова: Те меры, о которых говорил Медведев, были, как раз направлены на либерализацию части экономических преступлений – что за них не надо сидеть. Человек находится на свободе под залогом, под подпиской. А сейчас пока человек сидит в тюрьме банкротится весь его бизнес.

Максим Пешков: Как только человек отправляется в СИЗО – сразу же начинаются арбитражные процессы по его бизнесу. Его уведомляют по его месту жительства. А он сидит в СИЗО. Представьте себе – об этом никто не знает. И все старательно делают вид, что они не знают. Когда он выходит и спрашивает, что же меня ограбили, ему говорят о том, что его, как положено по закону, уведомляли по месту жительства.

Ева Меркачева: Хочу рассказать о заседании межведомственной комиссии, где члены ОНК Москвы встречались с прокурорами и другими представителями госорганов. Очень хорошо, что оно произошло. Максим добился того , что оно состоялось, потому что именно он посылал запросы и дошел до Генеральной прокуратуры, откуда так же получал несколько отписок. Началось все с того, что мы пришли в СИЗО №2 «Бутырка». Там есть психиатрическая лечебница, в которой содержатся заключенные. Мы увидели, что огромное количество людей сидит там уже после приговора. И не по полгода, а по году, полтора. Их не лечат, не выпускают. В приговоре написано назначить принудительное лечение. Оказалось, что у этих людей либо нет паспортов, либо нет гражданства. СИЗО их не может отправить в московские больницы, потому что они их не принимают. А люди находятся в тюремных условиях.

Максим Пешков: Членов ОНК не наделили правом обращения в суд. Было бы все проще, если бы члены ОНК имели такую возможность. Получается, что в интересах этих граждан может выступить только Уполномоченный по правам человека в РФ, либо прокурор. Больше никто. Человек признан невменяемым. Он доверенность-то дать не может. Фактически его интересы представляет администрация СИЗО, органы опеки… Мы направили ряд обращений. Спрашиваем, какая погода. Нам отвечают – пробок нет. Мы говорим – есть проблема. Нам говорят – да, есть. Дело в том, что постоянное нахождение в СИЗО на подобной основе требует постоянного судебного решения. Заместитель прокурора Москвы Марков все же пригласил нас на заседание межведомственной рабочей группы, где были представители департамента здравоохранения, УФСИН , ФМС. Вопрос решился. На мой взгляд, его вообще не должно было возникать, потому что тот приказ от 1988 года, который требует наличие документа… Я не понимаю, почему нельзя было помещать со справкой. Мной было предложено на заседании группы выдавать справку об освобождении. Оно было поддержано. Не на руки, а как переводной документ. Этот механизм мы наладили только в Москве. Мы будет продолжать добиваться с помощью комиссии Общественной палаты по безопасности, чтобы этот механизм работал на федеральном уровне.

Ильмира Маликова: Благодарю своих коллег. У нас на Радио России были члены ОНК Москвы: Ева Меркачева – журналист газеты «Московский комсомолец» и Максим Пешков – ведущий юрист правозащитного движения «Сопротивление».