Круглый стол «Социальные аспекты защиты прав потерпевших и свидетелей. Защита прав детей – жертв преступности»

Юлия Меткалф (Julia Metcalfe), ведущий эксперт-психолог «Victim Suppot» (Великобритания)

«Victim Suppot» – это организация, которая помогает жертвам преступности. Мы обеспечиваем их разными видами поддержки в зависимости от того, желают они заявить о том, что в отношении них совершено преступление, или нет. Наша служба является частью криминального суда, где предоставляются аналогичные услуги.
Я специализируюсь в таких областях, как помощь жертвам тяжких преступлений и домашнего насилия. В поле моей деятельности также набор волонтеров, которые оказывают помощь жертвам. Кроме того, я адвокат и предоставляю помощь жертвам и свидетелям насилия, работаю на местном уровне. Делаю все возможное, чтобы жертвы насилия могли бы получить поддержку, а не молчали в отношении совершенных против них преступлений.
Что касается моей должности, она оплачиваемая. Но что касается финансирования, то это не полная ставка. Я работаю на полставки. Также мы работаем в суде Оултбэйли, одном из немногих судов Великобритании, где проводятся слушания по делам убийств. Мы оказываем психологическую поддержку сразу с того момента, когда жертва насилия обращается к нам. Мы разъясняем потерпевшим и свидетелям их права, мы оказываем общую психологическую и прежде всего моральную поддержку, поскольку не являемся профессиональными психологами. Во-первых, мы стараемся подобрать различного вида персонал, который представляет разные слои общества, классы, национальности, вероисповедание, чтобы отразить то многообразие общества, в котором мы живем. Один из примеров того – это район Кингстон, где живет, наверное, третье после Кореи по численности англоязычное корейское население. И, безусловно, хорошая подготовка также является очень важным аспектом. Мы осуществляем надзор за нашими добровольцами, поскольку работа в подобной среде может оказаться очень тяжелой и для волонтеров, и для тех, кто является нашим постоянным персоналом.
Что касается подготовки добровольцев, то сюда включаются разные аспекты. Однако одним из главных является изучение психологических последствий насилия. Жертва проходит четыре стадии восстановления после совершенного против нее преступления. Первая – шок от пережитого, отрицание. Следующая стадия – дезорганизация личности, которая может включать физические или психические последствия. Например, ночные сны, депрессия, социальная изоляция. Жертвы могут показывать нам, что они не хотят видеть других людей, они плохо спят. Это совершенно нормальная реакция, которая проходит со временем.
Третья стадия – реконструкция восстановления и принятия – является очень важной стадией для восстановления жертвы насилия. Безусловно, здесь тоже нужно оказывать психологическую помощь до тех пор, пока жертва не поймет, что история уже не будет переписана в их отношении.
Большинство жертв насилия полностью восстанавливаются. Но есть и такие, у которых могут возникнуть посттравматические расстройства. И через какое-то время мы видим, что эти люди не могут вновь вернуться к нормальной жизни, они вновь возвращаются к тому событию, которое было совершено в их отношении. И у них очень сильные страдания от посттравматического стрессового расстройства. И вот тогда мы направляем их в специализированную клинику для оказания профессиональной психиатрической помощи.
Наконец, четвертая стадия. Это восстановление самооценки личности и полная реабилитация. Жертвы преступления возвращаются к нормальной жизни. Да, они понимают, что жизнь уже для них не та, что была раньше, но так или иначе они адаптируются к новым условиям жизни. Очень часто, когда жертва приходит в суд, то ей приходится в суде давать показания и свидетельства, связанные с преступлениями, совершенными против нее. Мы понимаем, что это свидетельство очень важно для суда, и
поэтому наши жертвы и свидетели должны знать о том, что подобное свидетельство важно как для них, так и для нас.
Необходимо делать все возможное, чтобы побуждать людей выступать в суде. Для этого мы должны быть активными слушателями, слушать все, что нам говорят наши жертвы. Для этого нужно использовать соответствующие вербальные и невербальные средства. Давать возможность жертвам выразить свою точку зрения, свои идеи как вербально, так и
невербально. Таким образом, мы даем возможность описывать жертвам свой собственный опыт, используя свои собственные слова, чтобы они могли контролировать свое поведение.
Мы проводим оценку психологических потребностей жертв насилия или свидетелей. Благодаря той подготовке, которую мы проводим с нашим персоналом, мы можем проводить подобную оценку: насколько жертвы уязвимы, насколько их жизнь находится в опасности, насколько они готовы дать показания в суде, являются ли они жертвами сексуального насилия или этического насилия, являются ли наши жертвы или свидетели детьми до 17 лет.
И если у нас есть случаи насилия в семье или домашнего насилия, оценка риска также является очень важным фактором. 35 процентов всех убийств в Великобритании связано как раз с фактором домашнего насилия. Поэтому мы спрашиваем себя: являются наши жертвы беременными, является ли насилие протяженным во времени и нарастающим. И если это так, насколько насильник попытается вновь оказать давление и поставить жертву под контроль. Если случай сексуального насилия против жертвы, если случай преследования. Итак, по мере приближения непосредственных слушаний в суде жертва насилия может проявлять большие симптомы беспокойства. Согласно статистике, 25 процентов чувствуют страх перед тем, как прийти в зал суда. И начиная с 1999 года, когда бы принят специальный закон по оказанию помощи жертвам, который вступил в силу в 2002 году, содержит ряд мер по оказанию помощи жертвам в подобной ситуации.
Некоторые специальные меры могут включать такие аспекты, как специальные экраны, из-за которых жертва не видит своего насильника. Или, скажем, жертва может находиться в другой комнате суда или давать свидетельства, используя телевизионную систему связи. Также это может быть запись, которая потом может быть представлена в суд позже. То есть, как мы видим, необходимо сделать так же, когда происходят показания свидетеля в суде, чтобы рядом был доброволец, который бы оказывал помощь подобной жертве насилия.
Мы разработали план действий для жертвы и свидетелей. Очень часто подобный план действий содержит практические действия. План действий может включать такие меры, как оказание помощи на дому, проведение оценки безопасности жертвы в домашних или в рабочих условиях.
Также мы делаем все возможное, чтобы сопровождать их к врачу. Также контактируем с полицейскими, чтобы получить больше информации по их случаю и предоставление другой необходимой информации.
У нас есть 25 горячих линий поддержки. Мы называем в том числе людей, которые оказывают поддержку, «добрыми самаритянами». И если жертвы чувствуют себя одинокими или у них есть склонность к суициду, они могут снять трубку и позвонить нам. И мы окажем им необходимые консультационные услуги. У нас в Великобритании единый номер 999 для полицейских, для «скорой помощи».
Что касается нашего плана действий, то в рамках его мы очень часто работаем и с другими агентствами и ведомствами. Оказание помощи жертвам не должно осуществляться только нами. Поэтому должен быть скоординированный подход.
У нас есть также центр для жертв домашнего насилия. В нем работают представители шести различных ведомств. У нас есть юристконсульты, специалисты по вопросам наркотиков, алкоголя, полицейские и переводчики. В данном центре мы также можем оказать помощь жертвам, благодаря поддержке других ведомств. Например, ведомство по жилищным и коммунальным услугам, также помощь полиции и консультирование.
Я лично считаю, что иногда профессионалы и организации часто забывают о человеке и предпочитают делать только лишь свою работу, забывая о том, что жертва является человеком. И хочу сказать, что это не вина организации. Дело в том, что часто у нас бывают ограничены ресурсы. И большое давление, бремя, которое оказывается на нас для того, чтобы оказать поддержку как можно быстрее. Часто мы забываем о жертве, особенно, когда после преступления, совершенного в отношении нее, проходит какой-то
период времени. Конечно, я стараюсь делать все возможное, чтобы оказать поддержку жертве. Даже если мы просто говорим с ними, даже если мы просто обращаемся к жертве для того, чтобы попросить полицейского, судью или членов семьи поговорить с жертвой, чтобы объяснить им, что сейчас у нее очень тяжелый период из-за психологических аспектов преступления, совершенного против нее. И, конечно, вы должны помочь этому человеку, чтобы он мог с честью пройти через это суровое испытание.
В 2003 году была создана независимая комиссия по аудиту, которая подготовила отчет, где говорилось о том, что совместное сотрудничество между различными агентствами и ведомствами по обмену информацией в области жертв насилия является очень важным для улучшения качества тех услуг, которые получают жертвы и свидетели насилия.
В более широком контексте для того, чтобы оказывать психологическую поддержку жертвам преступности, необходимо проводить кампании не только на национальном, но и на местном уровне. Моя работа (кстати, это тоже обязанность моих коллег и добровольцев по всей стране) – проводить подобные профилактические кампании от имени жертв преступности и насилия. Мы выступаем перед политиками в местных муниципальных органах власти, в больницах, в полиции, на местном уровне, в различных добровольческих организациях, в религиозных организациях, в тюрьмах, в пенитенциарной системе. Иногда мы проводим специальные курсы. Кроме того, мы заседаем в различных межведомственных комитетах для того, чтобы лица, формулирующие политику, могли принимать соответствующие законы по защите жертв преступности и насилия, по защите членов их семьи, общества в целом. Особенно там, где требуется психологическая поддержка.

Таня Кукен (Tanya Kucan), ведущий эксперт «Victim Suppot» (Великобритания)

Я работаю в качестве координатора волонтеров в одной из региональных организаций «Victim Suppot». В Великобритании хорошо развита сеть работы с волонтерами. Здесь есть сотни, если не тысячи добровольных организаций. И практически все мои знакомые в той или иной степени принимают участие в работе таких организаций.
Если сейчас население Великобритании составляет 59 миллионов, то согласно официальным исследованиям, 21 миллион человек работает в добровольных организациях. Что означает, что в среднем средний волонтер на такой работе проводит 4 часа в неделю, то есть в году 4,4 миллиарда часов. И в пересчете на деньги это означает более 40 миллиардов фунтов стерлингов. Это огромная сумма.
Это дает нам некоторое представление о том, как развивалась наша организация. Мы сами не являемся психологами, но мы оказываем ту помощь, которую мы можем оказать. Я сейчас расскажу вам об этой помощи более предметно, потому что вся моя презентация связана с усилиями волонтеров.
«V.S» была организована в середине 70-х годов. Потребовалось 4 года для того, чтобы 30 организаций подобной структуры было открыто в Англии и Уэльсе. В 1986 году по крайней мере одна такая структура присутствовала в каждом графстве Англии и Уэльса. Затем началось регулярное финансирование, и с 1994 года мы оказываем помощь более чем одному миллиону человек в год. И в 2007 году более 13 тысяч человек в Англии и Уэльсе работают в организации. И приблизительно 93 процента из них работают на добровольных началах. В качестве примера возьмем район Ламбет. Это самый центр Лондона. В этой центральной части Лондона проживает приблизительно 300 тысяч
человек. Там очень высокая степень криминализации. Это организованная
преступность, это банды. И здесь действительно самый большой процент преступлений бытового плана. У нас 15-20 тысяч обращений в год. Это значит, что от 15 до 20 тысяч жертв, пострадавших передано нам либо медицинскими учреждениями, либо полицией, либо они приходят к нам сами. У нас очень пестрое население. В этом районе говорят более чем на 100 языках. Огромная португальская диаспора, карибская. И очень много разговорных языков, много лингвистических трудностей, что значительно осложняет нашу работу.
Мы предлагаем пострадавшим прежде всего эмоциональную поддержку, мы даем практические советы, информацию, которая связана с преступностью, системой обеспечения безопасности. И также мы даем возможность соединиться с другими агентствами и учреждениями, которые могут помочь.
Итак, наша структура. Как я уже говорила, значительная часть сотрудников – волонтеры. Каждая благотворительная организация, каждая ветвь нашей организации привлекает добровольцев на двух уровнях. Прежде всего, волонтеры управляют нашим штатом, а штаты управляют волонтерами. Каждая благотворительная организация возглавляется управляющим комитетом, в котором тоже работают волонтеры. Они решают основные организационные вопросы, вопросы, связанные с финансированием. Каждая ветвь нашей организации имеет одного, а иногда даже до двадцати постоянных сотрудников. И затем эти штатные сотрудники опираются в своей работе на группу волонтеров. Поскольку уровень криминализации разный, а в нашем районе большое количество организованных банд, совершается много преступлений бытового характера. Наша схема, наша структура отличается от всех других, потому что она максимально приближена к нашим проблемам. Прежде всего мы работаем в городской среде с высокой степенью преступности. Поэтому нам необходимы специалисты на постоянной основе. То есть наше отделение имеет одного менеджера, может быть, координаторов-волонтеров, как я, например. Но там будут и другие специальные чиновники. Например, специалисты по различным видам преступной деятельности, скажем, по бытовому хулиганству. Может быть, какие-то административные сотрудники. Но в других областях, например в сельских регионах Англии, будет более мощный географический охват, но не будет большого количества преступлений. Там будет один, например, региональный директор, будет специализированный менеджер, отвечающий за какую-то часть работы. И большие сельскохозяйственные графства будут иметь одного или двух постоянных сотрудников и сотню-другую волонтеров.
Там, где я работаю, у нас трудятся 7 постоянных сотрудников и более 20 волонтеров. Для того, чтобы вы поняли, как наша каждая ветвь или наша региональная структура организована, у нас у всех разные схемы. Когда бы мы ни говорили о волонтерской организации, обслуживающей население, особенно такие важные, как поддержка пострадавших от преступлений, всегда существуют какие-то негативные отношения, негативные подходы либо от клиентов, либо со стороны финансирующих организаций. Потому что они всегда испытывают большое беспокойство. Может быть, это связано с уровнем профессиональной подготовки и с профессиональными навыками. Может быть, их беспокоят вопросы, связанные с конфиденциальностью. Поскольку, если они не профессионалы, могут ли они держать язык за зубами и не разглашать информацию, предоставленную конфиденциально. А также насколько они доступны, насколько быстро они реагируют на запрос. И каким образом предлагаемые услуги соответствуют национальным стандартам.
Некоторые из этих опасений имеют под собой основу. Но я попытаюсь доказать вам, что мы предоставляем услуги на высокопрофессиональном уровне. Что мы требуем от волонтера? Прежде всего мы не требуем, чтобы все они были выпускниками университетов. Так что же мы ищем? Это прежде всего умение сострадать и слушать, самоорганизация во время выполнения работы. И существует определенная процедура отбора волонтеров. Мы их интервьюируем, проверяем, нет ли у них каких-либо приводов в полицию. Мы отбираем людей, а потом их обучаем.
Обучение волонтеров на настоящий момент организовано следующим образом. Так называемое пятидневное основное обучение. И здесь мы их обучаем умению слушать. Потом мы их знакомим с системой уголовного суда, различными полицейскими процедурами, подробно дается информация о работе с детьми и системе их защиты. После такого обучения наши волонтеры могут отправляться на помощь пострадавшим. Но пока
мы их не допускаем к работе с пострадавшими от серьезных преступлений. Для этого необходима еще одна, специальная, подготовка.
После того, как наш новичок-волонтер отработает по крайней мере 6 месяцев, мы можем его направить на определенное обучение, которое тоже требует около пяти дней. Например, они разбираются более подробно с насилием в быту, с изнасилованием, с сексуальными преступлениями, различными видами тяжких телесных повреждений и так далее.
Как я уже говорила, беспокойство вызывает то, что волонтеры могут не достигнуть уровня установленных стандартов. Но я должна подчеркнуть, что мы работаем в соответствии с самыми высокими национальными стандартами. Это прежде всего наши цели, ценности и принципы. Мы должны быть приверженцами нашей политики, соблюдать все процедуры. Сюда включается понятие конфиденциальности, вопросы, связанные со здоровьем и безопасностью. И особенно важны для нас те случаи, когда волонтеры встречаются с пострадавшими у них дома, и тогда могут возникнуть опасные ситуации. Мы должны дать очень четкие инструкции по поводу того, как работать в подобной ситуации. Мы должны соблюдать политику равных возможностей. Мы должны обеспечить одинаковый уровень услуг, независимо от расовой принадлежности, пола или возраста.
И специальная практика – это курирующие структуры. Мы должны наблюдать за работой наших волонтеров. Когда люди предлагают свое время для поддержки пострадавших, этому есть несколько причин и объяснений. Кто-то может быть жертвой насилия в прошлом, и мы знаем, что ему нужна помощь в подобной ситуации. Еще одна причина, почему люди приходят работать добровольцами, заключается в том, что они хотят набраться опыта, который может оказаться полезным для будущей работы. Например, волонтеры могут пройти специальный курс позже в университете или колледже. Также они могут получить различную систему кредитов для повышения своей квалификации в будущем.
Когда мы набираем добровольцев, мы стараемся сделать так, чтобы они представляли свои местные сообщества. И это главное в нашей службе. Помощь должна оказываться именно на местном уровне. Это не просто профессиональная психологическая помощь. Это добровольцы, которые должны заботиться о населении того района, того квартала, где они живут. В этом-то и пафос работы нашей организации: местные добровольцы, живущие на местном уровне, имеющие знания о местных проблемах. Добровольцы должны быть из разных социальных слоев общества, из разных этнических групп.
У нас есть также очень много студентов, которые занимаются консультированием. В Великобритании, что касается консультирования, это отдельный курс, отличающийся от психологии. В основном его можно пройти в местном колледже, а не в университете. И после обучения не обязательно, что студент может сразу пойти начинать работу. Это могут быть какие-то практические занятия для того, чтобы студенты могли слушать собеседника, понимать проблемы, связанные с травмами, которые ему нанесли в результате насилия. И уметь отвечать на них.
И очень часто после прохождения подобного курса университет направляет студента на стажировку где-то на 100 дней. Часто они приходят к нам. Здесь как раз они проходят практику для того, чтобы получить те ключевые навыки по оценке потребности, например, жертвы насилия или преступления.
Как мы находим волонтеров? Поскольку мы хорошо известная организация, к нам проявляют интерес и желание поработать, у многих людей есть мотивация к сотрудничеству именно с нами. Иногда мы даем объявления о том, что нам необходимы волонтеры, публикуем их в местных газетах, в местных колледжах, университетах. Например, в библиотеках. То есть у нас есть стратегия рекрутинга.
И еще один аспект. Я начала работу в Хорватии, где все волонтеры либо студенты, либо пенсионеры, только что завершившие свою профессиональную деятельность. Например, у меня были в волонтерах и психологи, и только что ушедшие на пенсию адвокаты. Особенно нам было интересно привлечь студентов, которые готовят себя для работы в социальной сфере. Однако для них здесь, предположим, нет вакансий. И нам необходимо было найти для них работу в волонтерском секторе. Тогда мы получали даже некоторую оплату от университетов, потому что таким образом студенты университетов проходили профессиональную подготовку и практику.
Кстати, хочу сделать небольшую ремарку. Давно ведется дискуссия, надо ли платить волонтерам. Есть мнение, что если это будут небольшие деньги, то они все равно будут стимулировать их деятельность. Лично я уверена, что этого делать нельзя. За зарплату должны работать в организации профессионалы, у волонтеров – иная мотивация: поддержка, сочувствие, солидарность. Рано или поздно человек за небольшое жалование будет оказывать небольшие услуги и это приведет к кризису его работы.
И в заключение я думаю, что волонтеры очень помогают нашей работе, обеспечивая высококачественные услуги. И «V.S» помогает своим волонтерам, обеспечивая их возможностью приобрести нужные профессиональные качества.

О. Костина (ведущий), председатель правления Правозащитного движения «Сопротивление»

Коротко добавлю, что «Сопротивление» старается идти по этому пути.
На конференции присутствуют наши волонтеры, это в основном люди молодые, студенты старших курсов из четырех регионов России. Это Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Воронеж. Они работают на добровольных началах. В большей степени их мотивация – это своя социальная самореализация. И, естественно, получение дополнительного практического опыта.
С другой стороны, на горячей линии, телефонной линии и в общественной приемной у нас работают профессиональные люди, аттестованные юристы и аттестованные психологи. И мы также считаем, что в только в таком сочетании можно достичь качества предоставляемых услуг. На отдельные очень сложные случаи мы привлекаем специализированных адвокатов.

Гудрун Деринг-Штрининг (Gudrun Doering-Striening) ведущий адвокат Ассоциации адвокатов (ФРГ)

Я здесь представляю Германский союз адвокатов. Это адвокаты, которые специализируются на защите интересов жертв.
Я хотела бы начать с одного тезиса: жертвы нуждаются в адвокатах, которые в состоянии сосредоточиться на их интересах. Потому что преступник и жертва стоят на разных уровнях, у них нет общего и перспективы. В телефонном справочнике вы не найдете адвокатов по защите жертв. Вы найдете только защитника преступника. Но в адвокате для потерпевшего есть необходимость.
В Германии существует возможность получить адвоката от государства для потерпевшего при тяжких преступлениях. И мы не только должны представлять права жертвы, но наша задача заключается в том, чтобы помочь преодолеть и другие последствия. Это гражданско-правовые последствия, это возмещение убытка, морального вреда, выплаты по страхованию. Есть и подзаконные акты, где также учитываются права жертв. Есть и вопросы семейного права, вопросы опекунства, вопросы защиты от преследований и так далее. Но особенно важны социально-правовые законы, которые существуют в федеративной республике. У нас есть работающий закон о возмещении ущерба жертве, можно требовать страховых взносов от несчастного случая, пенсионного страхования, по уходу за больным, есть закон об инвалидности, о реабилитации. Все это юридическая сторона, но она должна учитывать и то, какие нагрузки падают на жертву. Нельзя предвидеть превращение кого-то в жертву. Это ситуация всегда выдергивает ковер из-под человека. И адвокаты жертв своим подопечным дают в руки компас. Они должны показывать, что дальнейший путь есть, можно обрести почву под ногами и все можно преодолеть. Моя деятельность основывается на том опыте, который я приобрела в контакте с жертвами. Хотела вам привести слова очень известной немецкой жертвы, это Ян Филипп Рермцмар, который был сам жертвой похищения. И это очень четко показывает ситуацию. Я процитирую. Он говорит следующее: «Когда мы говорим о травме, мы должны прекратить говорить только в медицинском, психологическом или социально-терапевтическом смысле излечения травмы. Травма – это крайний опыт, он настолько оторван от всего повседневного, что инструменты повседневной жизни никак не могут здесь подействовать. Без понимания этого никакое терапевтическое обращение с травмированными успеха принести не может. В худшем случае это приводит к риску ретравматизации. Травматическое событие уже не может быть удалено из биографии жертвы. Но можно с этим жить. Очень много зависит от того, какое место это займет в будущей биографии жертвы. Это может доминировать всю будущую жизнь, и можно погибнуть от этого. Но можно тоже жить с этой травмой и иначе, чем до этого, перенеся этот ущерб, но не будучи уничтоженным, разрушенным, хотя и сбитым с толку». И дальше в цитате: «Условия жизни, в которых травмированные находятся после травмы, очень важны. Главное – это те переживания, которые после травматического события усиливают эффект или нет. То есть является травма в биографии чем-то единичным или она становится частью какой-то последовательности, которая является определяющей для последующей жизни. И эта последующая жизнь приводит к пониманию того, что преступление является преступлением. Что это не просто несчастье, а что-то неправовое.
Что это просто произошло, а не должно было произойти». И вывод: «Адвокаты жертв должны нести ответственность за то, чтобы не возник новый ущерб. Они также отвечают за то, чтобы незаконные действия были поняты как незаконные, а жертва была признана жертвой».
И если концепция личной неуязвимости уже больше не действует, тогда человеку необходим компас. Но этот компас (и это второй мой тезис) именно та защита жертве, которую мы можем осуществлять с опорой только на существующую систему законов. Мы должны опираться не на то, что мы хотели бы. Мы должны работать с жертвами в той системе, которая существует.
И если мы хотим действовать в существующей системе, то мы должны принимать правовые принципы современных государств. Государство имеет монополию на преследование преступника. И наказывается нарушение государственной нормой. И только во вторую очередь осмысливается индивидуальное нанесение вреда жертве. То есть это абстракция. И те люди, которые являются жертвами, они остаются индивидуумами, они имеют свой жизненный опыт, свое собственное жизненное представление, свои реакции и свои собственные ожидания. Эта индивидуализация жертвы в нашем уголовном праве и уголовно-процессуальном праве как-то вытеснена на второй план.
Там речь идет об индивидуальных представлениях, об индивидуальных действиях преступника и его импульсах, его мотивах, его ситуации, его возможности, способности, то есть его индивидуальной защите. То есть везде речь идет только о преступнике. Ибо государственная монополия ограничена презумпцией невиновности. Это достижение, конечно, которое мы, как адвокаты, не можем ставить под вопрос. Но это ведет неизбежным образом к тому, что следствие и судебный процесс проходят в интересах обвиняемого. И жертвы должны это знать. Они должны знать, что их требование, чтобы преступник был установлен как виновный, не всегда исполняется. Потому что преступник считается невиновным, пока не доказана его вина. И мы как адвокаты жертв должны понимать, как это выглядит с точки зрения жертвы.
И я смею утверждать, что это нечеловечно. Наши процедуры характеризуются целым рядом моделей, которые приводят к какой-то смене роли. То есть жертва воспринимает себя как обвиняемого, ее расспрашивают и хотят уличить во лжи. И задача адвоката заключается в том, чтобы разъяснить жертве, что защита преступника осуществляет ту роль, которая ей предписана. При этом, конечно, защита преступника ограничивается правом. То есть защитники это называют «презумпцией невиновности», наш суд это называет «нулевой гипотезой».
В 1999 было вынесено решение Федерального суда, согласно которому показания жертвы должны подтверждаться доказательственной базой. И таким образом, предполагается, что высказывание свидетеля или жертвы не всегда является правдивым. Это есть нулевая гипотеза. И такие стандарты должны использоваться в нашем процессуальном праве. В итоге жертва исключается как жертва и превращается просто в доказательный материал,
носитель информации. Мы как бы демонтируем свидетеля. Он уже не может априорно высказаться против обвиняемого. Такова позиция защиты.
Причем не реализуется в то же время и право обвиняемого настаивать на своей истине. Однако задача адвоката жертвы заключается в том, чтобы довести до сознания потерпевшего, что есть и субъективное понимание истины и что суд действует в соответствии с установленными правилами. Есть правда одна и правда другая. И если эти правды не совмещаются и не могут быть совмещены, что делать в этом случае?

Я хотела бы сказать четко следующее: защита жертвы – это не защита от
жертвы. Мы очень часто в Федеративной Республике Германии дискутировали о месте и роли потерпевшего в уголовном процессе. Насколько те показания, которые дает жертва в период следствия и в суде, наносят ей повторную психологическую травму. Насколько сильна жертва морально, чтобы не подвергнуться повторной виктимизации и выдержать прессинг со стороны адвоката обвиняемого. Защитить жертву в суде, чтобы она дала те показания, на которых настаивает, и воспользовалась своими правами при отправлении правосудия. И дать ей эту возможность – главная задача адвоката потерпевшего. Все разбирательства по каким бы то ни было делам всегда говорят: «Докажи, что ты жертва». И процедура компенсации жертвам в Германии, если есть малейшие сомнения, отнюдь не в пользу жертвы.
И речь идет о том, что большой административный аппарат иногда работает против жертвы. И уже по прошествии времени жертва говорит своему адвокату: «Мне не нужна материальная компенсация». Главное, чтобы было принято решение: да, ты действительно жертва.
Я хотела бы пожелать себе, чтобы со временем у нас был бы такой закон, в котором жертву очень четко аттестовали. Пока такой бумаги не существует, моя задача как адвоката жертвы дать ей возможность выжить в этой системе. Или, по крайней мере, облегчить ее выживание. Я повторю еще раз: существует система, существуют ожидания от нее. И главное, чтобы закон защищал жертву не на бумаге, а в реальности. Чтобы она
пользовалась всей полнотой гражданских прав в криминальном процессе. И задача адвоката – разъяснить ей права, дать в руки компас и поддержать на всем протяжении этого трудного пути.

М. Полякова, председатель правления Независимого экспертно-правового совета

Я хотела бы поговорить о восстановлении положения потерпевшего в рамках института восстановительного правосудия. В России, к сожалению, не предусмотрено законодательством права потерпевшего на возмещение государством как имущественного, так и морального вреда в тех случаях, когда эту компенсацию невозможно получить от преступника. И надо сказать, что таких дел большинство.
Единственное удовлетворение, на которое в таких случаях может рассчитывать потерпевший, – это уголовные репрессии в отношении обидчика. Как правило, при этом все-таки не реабилитируется его психологическое состояние, вызванное преступлением, не восстанавливается его имущественное положение и не снимается взаимное чувство обиды между преступником и потерпевшим, не снимается соответствующая агрессия.
Опыт многих стран показывает, что эта проблема, особенно когда речь идет о преступлениях небольшой и средней тяжести, о преступлениях несовершеннолетних, гораздо эффективнее решается путем использования примирительных процедур, путем использования института восстановительного правосудия. Речь идет о примирении между потерпевшим и обвиняемым. В таких случаях как раз учитываются интересы потерпевшего, которые у нас нередко игнорируются. Именно потерпевший и определяет и диктует те условия, при которых, как он считает, и моральный, и психологический вред был бы заглажен в большей степени.
Практика показывает, что не только на потерпевшего, но и на обвиняемого, особенно на несовершеннолетнего, совершившего правонарушение впервые, такие примирительные процедуры, в которых принимают участие специалисты, психологи, педагоги, оказывают положительное влияние.
В России в порядке эксперимента на протяжении уже довольно значительного количества лет осуществляются такие примирительные процедуры. Созданы общественные службы, в которые входят психологи, педагоги, правозащитники, которые работают с потерпевшими. Пока эксперименты проводятся только в отношении несовершеннолетних правонарушителей. Эти эксперименты уже длятся несколько лет. И они имеют, как показала практика, положительный эффект. Этот опыт показал, что опасения насчет того, что будет увеличиваться рецидив со стороны правонарушителей, к которым не были применены уголовные репрессии, были необоснованными. Напротив, рецидив, как показывает и мировая практика, и эксперименты, проведенные в России, снижается.
Но этот институт нередко наталкивается на сопротивление и непонимание со стороны правоохранительных органов, в том числе и общества. Нередко институт восстановительного правосудия воспринимается, особенно среди людей, не посвященных в эту тематику, как попытки со стороны обвиняемого откупиться, его ассоциируют с передачей взятки. Здесь необходима большая разъяснительная работа. Необходимо рассказывать, что это не взятка, а заглаживание обвиняемым причиненного вреда. И что эта процедура осуществляется под контролем государства.
Правозащитными организациями совместно с центром стратегических разработок при Минэкономразвитии разработан сейчас модельный закон, который будет широко обсуждаться общественностью и будет представлен в законодательные органы. И он, конечно же, требует поддержки. И на встрече с Президентом, которая состоялась у нас 11 января, мы докладывали об этих проблемах, говорили о наших предложениях. И Президентом была поддержана необходимость широкого внедрения этих примирительных процедур, создание в регионах специальных примирительных служб, в которых участвовали бы специалисты. И мы очень надеемся, что будет принят закон. И это окажет, во-первых, положительное влияние на решение проблем потерпевшего. Будет в большей степени восстанавливаться его моральное состояние, и будет компенсирован ему материальный ущерб. Но это повлияет и на снижение нередко необоснованно высокого процента уголовных репрессий, который не дает того эффекта, ради которого вся эта работа ведется.

А. Захаров, руководитель научно-практического центра «Психология экстремальных ситуаций» Психологического института РАО

Я хочу вкратце осветить систему психологической помощи, которая оказывается в нашей стране пострадавшим, попавшим в систему уголовного процесса свидетелем или потерпевшим. Рассказать об особенностях, которые существуют в нашей стране, и коротко рассказать о схеме действия и стратегии психологической помощи и работе психологов организации «Сопротивление».
Система оказания психологической помощи в нашей стране имеет многоуровневую и разветвленную систему. Она базируется в основе на действии медицинского, образовательного и социального комплекса, работающего в системе государства, а также в работе психологических служб, которые действуют внутри ведомств Министерства внутренних дел, Министерства по чрезвычайным ситуациям и других правоохранительных структур и специальных служб, которые включены в систему уголовного судопроизводства.
К сожалению, мы можем судить, что психологические аспекты участия в уголовном процессе в нашей стране, к сожалению, и в системе правового закрепления, и в системе практических действий серьезного развития пока не получили. Особенно это касается структур государственных. И даже серьезно разветвленная служба психологической помощи и служба психологов, работающих в системе Министерства внутренних дел, которая начала работать не так давно, но которая реальную помощь пострадавшим сейчас не оказывает. Это имеет некоторые аспекты, которые касаются недоверия, которое испытывают пострадавшие и свидетели в работе с правоохранительными структурами и их психологами. И это еще сказывается на том, что при большом количестве дипломированных психологов, психологов, которые имели бы практический опыт работы в такого рода направлении, мало.
Предыдущие выступающие достаточно хорошо осветили структуру оказания психологической помощи пострадавшим в уголовном процессе. Я на этой структуре задерживаться не буду. Я расскажу об особенностях, которые есть в нашей стране. Эта помощь, в общем-то, базируется и концентрируется в больших городах и областных центрах. На периферии этой реальной помощи нет. И квалификация специалистов психологов, работающих в системе образования и социальной защиты, которые могли бы оказывать такую помощь на местах, достаточно низкая.
Я бы хотел добавить, что особенности оказания помощи еще определяются неким ситуативным положением, которое говорит о том, что за последнее время на территории нашей страны произошло большое количество чрезвычайных ситуаций различного характера, которые сказались как раз на особенностях оказания такой помощи. Это прежде всего большое количество террористических актов, где в качестве пострадавших и жертв преступлений огромное количество людей. И это очень серьезная особенность работы, когда мы работаем не с одним-двумя-тремя пострадавшими от конкретного преступления, а когда жертвой одного преступления сразу становится большое количество людей.
И вопросы психологического обеспечения при расследовании такого преступления, психологического сопровождения защиты жертв этих преступлений носят своеобразный характер. И я бы хотел на нем немножко остановиться.
В качестве примера можно привести всем известную террористическую акцию в городе Беслане, Республике Северная Осетия – Алания, когда пострадавшими и жертвами этого преступления стало большое количество детей и взрослых. Характер такого рода преступности еще несет в себе так называемую систему вторичной травматизации либо травматизационной волны, которая касается не только непосредственно пострадавших в террористическом акте, но и касается их ближайших родственников и людей, которые пострадали в результате информационного травматизирующего воздействия на население. И это особый вид работы, когда достаточно сложно определить правовой статус такой жертвы, такого потерпевшего.
Работа в этой ситуации носит достаточно серьезный и длительный характер. Она определяется как непосредственная работа в очаге поражения, так и длительная и последующая работа с посттравматическими расстройствами, преследующими жертв этих преступлений. И характер работы говорит о том, что у нас недостаточное количество специалистов, которые могли бы оказывать такую помощь в массовом процессе. И работа в Беслане показала, что привлечение большого количества специалистов психологов не всегда эффективно, поскольку среди них только небольшое количество специалистов смогло реально оказать такую помощь.
И здесь стоит вопрос о реальной консолидации и структуризации такого вида помощи в общегосударственном масштабе, включая в том числе усилия нашей общественности.
Характерной при такого рода преступлениях стала достаточно серьезная проблема повторной психологической травматизации при проведении соответствующих процессуальных действий при признании пострадавшего жертвой преступления, при присвоении ему статуса потерпевшего. И это достаточно серьезное испытание для любой жертвы – вторично пройти систему опознания. Особенно это касается детей, это особенно очень важный фактор. И нам приходилось сталкиваться при большом объеме работы с детьми, пострадавшими в Беслане, с фактами вторичной и третичной травматизации при участии их в поцессуальных действиях, связанных как с признанием их потерпевшими, так и с системой проведения расследования таких преступлений.
Еще одним своеобразным фактором является фактор травматизации, связанный с психологическим воздействием недобросовестных специалистов, либо специалистов использующих террористическую акцию или этот повод для проведения своих корыстных исследований. Либо для использования в своих интересах. Так мы столкнулись с работой деструктивных различных религиозных сект, которые оказывали психологически разрушающее воздействие, прикрываясь помощью, якобы оказываемой детям и населению. В качестве примера можно привести деструктивное воздействие такой известной секты Грабового, в результате которой и семьи потерпевших, и сами дети получили достаточно серьезную повторную травматизацию.
И такой аспект, как борьба за социальные права, связанные с системой признания потерпевшими среди родственников детей, которые остались сиротами в результате преступного воздействия на них. Борьба за социальные компенсации среди родственников – это еще одна из травмирующих ситуаций, которая серьезно сказывается на психике жертв преступлений, особенно детей.
Серьезным фактором такого негативного воздействия является еще и тотальная психологическая безграмотность населения, с которой нам приходится сталкиваться очень часто и результатом которой как раз и становятся действия таких деструктивных сил и элементов, которые используют различные негативные ситуации в своих интересах.
Это вкратце те особенности, с которыми нам как психологам и специалистам приходится сталкиваться. И мы с большим воодушевлением восприняли создание организации «Сопротивление», нашего партнера, которая предложила нам участвовать в работе по оказанию помощи потерпевшим и свидетелям, участникам уголовного судопроизводства на такой системной основе. И прежде всего в нашу задачу входило создание помощи комбинированной, комплексной, в тесной увязке с системой правовой помощи, в тесной увязке с действиями системы самого уголовного судопроизводства, с ведением дознания, следствия, со всеми процессами, которые приходится на себе испытывать и ощущать и свидетелю, и жертве преступления. Эти аспекты имеют травмирующую характеристику, и жертва преступления, которая сама по себе уже травмирована самим преступлением, ощущает на себе повторную, третичную, многократную травматизацию в результате различных неграмотных с психологической точки зрения действий. Юридически, может быть, грамотных, а вот с психологической точки зрения абсолютно неграмотных действий и представителей правоохранительных органов, в том числе адвокатуры, и воздействия в том числе стороны, которая обвиняется в этом процессе.
Здесь мы наметили, прежде всего, создание такой комбинированной структуры, которая включила в себя общественную приемную и телефон доверия, работающий в системе этой организации. Здесь совместно осуществляют либо очный прием, либо телефонный прием потерпевшего совместно и юрист, и психолог, которые дают комбинированную консультацию и по оформлению документов, и по психологическому алгоритму поведения в системе следствия, в системе дознания, в системе процесса.
Это серьезно облегчает внутреннее состояние потерпевшего, либо свидетеля при проведении процессуальных действий. А при подключении к этому процессу волонтеров, которые имеют либо психологическую, либо правовую подготовку, человек получает очную подпитку и серьезное плечо помощи в этом трудном для себя испытании, когда он оказывается в системе процессуальных действий.
Еще один интересный фактор в качестве оказания психологической помощи – это использование пострадавших, потерпевших и жертв преступления, которые уже поработали с нами и решили свои проблемы, в качестве опытных волонтеров, которые могли бы сами оказывать помощь людям, которые оказались в аналогичной им ситуации. Это схема «жертва – волонтер – жертва», которая позволяет психологически компенсировать возникшие проблемы, связанные с нахождением в таком статусе жертвы, при работе и оказании помощи другой жертве, другому потерпевшему, находящемуся в
аналогичной ситуации. И позволяет сконсолидировать волонтерские силы. И, может быть, привлечь в наши ряды уже следующих волонтеров. Очень важная задача, которую мы для себя видим – это психологическая подготовка всех участников уголовного процесса, обеспечение их соответствующим методическим материалом по работе с пострадавшими, потерпевшими либо при работе в системе уголовного судопроизводства. Это, прежде всего, психологическая подготовка сотрудников правоохранительных органов по особенностям работы с жертвой, по особенностям работы со свидетелем и прежде всего по особенностям работы с ребенком, оказавшимся в системе уголовного судопроизводства. Это очень важный фактор. К сожалению, такой серьезной подготовки для сотрудников правоохранительных органов у нас пока еще не ведется.
Очень важный фактор – это подготовка представителей присяжных, либо представителей судебных органов, которые бы тоже могли иметь психологическую подготовку и знали бы психологические особенности поведения пострадавших, жертвы, прежде всего на детей мы обращаем внимание, потому что это особое поведение. И могли бы выстраивать свой
процесс с тем, чтобы не наносить дополнительной травмы при поведении судебных слушаний, судебных заседаний, либо судебных действий.
И очень важный фактор направления нашей работы – это психологическое просвещение представителей средств массовой информации, которые работают в системе освещения уголовного судопроизводства, либо в системе информационного освещения тех или иных чрезвычайных ситуаций. Потому что, как правило, мы хорошо знаем, и они становятся жертвами той разрушающей информационно-психологической волны, внутри которой они оказываются и которую они могут распространять. Что очень часто происходит. А средства массовой информации можно развернуть в обратную сторону и можно сделать их орудием препятствия этой разрушительной психологической волны. Они могли бы проводить серьезную работу среди населения по предотвращению посттравматическго воздействия на людей. И это помогло бы людям переживать трудности ситуации, давать им алгоритм конкретных действий в этой ситуации и побуждать их к конкретным конструктивным действиям, консолидации в случае различных жизненных сложностей.

Катрин Ди Тейлор (Catherine Dee Taylor), руководитель регионального отделения «Victim Suppot» (Великобритания)

Я хотела бы вкратце остановиться на поддержке и сопровождении несовершеннолетних в судебных процессах. У нас в штате примерно 10 человек, которые работают на полставки, и около 100 добровольцев.
Перед тем, как ребенок идет в суд для того, чтобы дать свидетельские показания, мы назначаем добровольца, который оказывает ему поддержку. Наша организация постоянно контактирует с членами семьи ребенка. Мы официально представляемся, даем контактную информацию, если те хотят получить от нас какой-либо совет либо консультацию, в том числе о порядке судебного процесса и правах жертвы. Конечно, не все случаи слушаются в суде. Но, по крайней мере, мы оказываем поддержку членам семьи пострадавшего подростка. Опять-таки после того, как судебное разбирательство закончилось, мы назначаем волонтера, который работает с ребенком. Данный доброволец будет сопровождать ребенка в течение необходимого времени. Кроме того, волонтер может непосредственно неоднократно контактировать в интересах своего подопечного с полицией и прокурором. Это позволяет защитить права ребенка. Что касается досудебного разбирательства, то ребенок может прийти в суд вместе с добровольцем. Волонтер может показать ему, где будет проходить судебное разбирательство и где он будет давать свидетельские показания.
После этого добровольцы сопровождают подростка в суд и как правило, в первый день судебного заседания сопровождающими при необходимости могут быть два человека. Там выделяется специальное место для подростка или ребенка, специальная комната с игрушками, с телевизором. Доброволец направляет ребенка в специальную комнату, где тот может дать судебные показания, которые будут транслироваться посредством телевизионной связи в зал судебных заседаний. И часто это может быть комната, которая находится далеко от зала суда. Это очень важно для тех семей, которые являются бедными и не могут оплатить судебные издержки.
Также мы отвечаем на конкретные вопросы, связанные с судебным разбирательством. И мы также даем людям возможность обсудить конкретные случаи, когда дело уже завершено. И для тех, кто дает свидетельские показания в суде, очень важно, чтобы после дачи показаний они тоже могли поговорить о том, что было сказано в суде, какие чувства
есть у ребенка или подростка, который дает показания в зале суда.
Начиная с 1999 года мы проводим собственные исследования в этом направлении. И мы пришли к выводу, что очень важно иметь волонтеров, которые сопровождают детей в суд. Но иногда у них бывают проблемы общения с ребенком. Особенно, если ребенок относительно малого возраста. И здесь у добровольцев должны быть определенные терапевтические навыки, навыки психотерапевта.
Дети, как правило, готовы давать показания. Родители обычно боятся. Дети могут, и это происходит часто, не давать показания потому, что родители не хотят, чтобы они это делали. Мы должны убеждать детей, насколько важны их показания. Большинство детей дают показания за счет специальной системы телевизионной связи. Однако некоторые дети говорят о том, что они хотели бы действительно дать показания в зале суда и даже посмотреть в лицо нападавшему. Дети хотят знать, что происходит как до начала заседания, так и после. Все больше и больше мы видим случаев, когда родители вмешиваются в ход судебного процесса и запрещают детям давать показания в суде. Вот почему очень важно для ребенка иметь полную информацию о том, что происходит. Чтобы у него было чувство уважения к себе. И мы ее предоставляем в лице наших добровольцев.

Е. Цымбал, методист Центра психолого-медико-социального сопровождения «ОЗОН»

Прежде всего, особенностью нашего центра является то, что он государственный и профессиональный. Эти два условия необходимы для того, чтобы иметь возможность эффективно работать в условиях Российской Федерации. Относительно масштабов количества потерпевших. Здесь представлены данные за 2005-2006 год. Данные МВД, согласно которым в прошлом году почти 200 тысяч детей были жертвами преступлений. Из них 81 тысяча детей – это дети, которые были жертвами насильственных преступлений, что составляет 11 процентов от всех потерпевших. В свою очередь, почти 10 тысяч детей – это дети, потерпевшие от сексуальных посягательств, что составляет почти 50 процентов от общего числа зарегистрированных потерпевших. И также велика доля потерпевших детей от особо тяжких сексуальных посягательств. Видно, что в прошлом году произошел некоторый спад детей, которые потерпели от тяжких преступлений, но увеличилось количество детей до 16 лет, которые стали жертвами сексуальных посягательств.
Как уже здесь говорилось, потерпевший имеет два лица. С одной стороны, это лицо, которому причинен вред. С другой стороны, это свидетель. И, к сожалению, как свидетель наш потерпевший имеет определенные обязанности, которых не имеет обвиняемый. И именно эта сторона потерпевшего как носителя информации представляет основной интерес для сотрудников правоохранительных органов. Тогда как для нас потерпевшим является прежде всего человек, которому необходима психологическая помощь и поддержка. Поскольку юридические проблемы, такие, как наказание виновного, отнюдь не всегда реализуются в нашей жизни, потому что раскрывается менее половины зарегистрированных преступлений.
Существуют определенные противоречия между интересами следствия и интересами потерпевшего. Потерпевший заинтересован в максимально полном устранении вреда. Следствие заинтересовано прежде всего в некотором уменьшении нагрузки, поскольку и так раскрываемость низкая, и в вынесении обвинительного приговора. В связи с этим цель оказания помощи потерпевшему, то есть привлечение виновного к уголовной ответственности и осуждение его, – это лишь она из целей, одно из средств оказания комплексной помощи потерпевшему, которая направлена на прекращение насилия и на обеспечение безопасности потерпевшего. То есть это отнюдь не центральная задача той помощи, которая ему оказывается в центре.
Принципами оказания помощи является, во-первых, комплексная помощь, во-вторых, системный подход, динамический подход и приоритет интересов ребенка.
Комплексность помощи заключается в обязательном сочетании юридического и психологического элементов, потому что пренебрежение одним из этих элементов приводит к неэффективности всей помощи. Системный подход заключается в том, что ребенок рассматривается как элемент общей системы. Это прежде всего его окружение. Потом это следователь. И потом это социальные службы. И ребенок не является… Помощь, которая оказывается ребенку, обязательно должна быть направлена на тех людей, которые его окружают. Потому что в нашей действительности без работы с законным представителем потерпевшего невозможно оказать эффективную помощь потерпевшему.
И, наконец, динамический подход означает, что при работе обязательно учитывается этап уголовного судопроизводства. И мы выделяем четыре таких этапа: это обращение в правоохранительные органы, это этап досудебного производства, это рассмотрение дела судом и это послесудебный этап, которым не заканчивается проблема потерпевшего. Многие считают, если вынесен обвинительный приговор, то потерпевший реабилитирован. Это совершенно не так. Наоборот, когда заканчивается борьба, то потерпевший испытывает необходимость в дополнительной психологической поддержке.
На этапе обращения в правоохранительные органы необходимо оказание экстренной психологической помощи, необходимо оказание медицинской помощи, потому что, по нашим данным, 60 процентов детей, потерпевших от сексуальных посягательств, оказываются инфицированными теми или иными инфекциями, передаваемыми половым путем.
Важно задать это формирование убеждения родителям в необходимости защищать интересы ребенка и обращаться в правоохранительные органы. При этом родителям должны быть объяснены возможные пути защиты интересов ребенка.
И, наконец, необходимо оказание помощи при подаче заявления. На этом этапе важно учитывать личностные особенности ребенка. Возбуждая уголовное дело, мы зачастую ввергаем семью потерпевшего в очень сложную ситуацию. На этапе досудебного производства основная задача – это психологическая поддержка ребенка, его законных представителей. Это взаимодействие с органами предварительного следствия. Обязательное участие в осуществлении процессуальных действий с участием ребенка. И это подготовка специалистов, которые могут оказать большое содействие при рассмотрении дела в суде. Фактически помощь ребенку начинается с убеждения следствия, что ребенок говорит правду.
И, наконец, в процессе рассмотрения дела судом у нас не принят допрос ребенка с помощью телевизионной техники. Но вполне возможно подготовить детей старше 6-8 лет к тому, чтобы они участвовали в допросе. И как показывает опыт нашего учреждения, участие ребенка в судебном заседании, как правило, значительно повышает вероятность вынесения обвинительного приговора, причем достаточно сурового приговора. При этом, если ребенок по психологическому состоянию не может участвовать в суде, то специалисты в состоянии дать подробное заключение.
И, наконец, после того, как приговор вступает в законную силу, осуществляется и психотерапевтическая работа с потерпевшим, а также решается комплекс иных проблем гражданско-правового, например, характера. Это лишение родителя-преступника родительских прав, решение вопроса о компенсации морального и материального вреда, который был причинен ребенку. И раздел имущества родителей с тем, чтобы обеспечить потерпевшему нормальные условия существования.
Конечно, есть целая совокупность юридических проблем, которых я не касался ввиду отсутствия времени, но опыт деятельности нашего центра говорит о том, что и действующее законодательство позволяет решать проблему потерпевшего. И наибольшие сложности связаны не с отсутствием адекватной законодательной базы, а с непониманием ни родителями, ни работниками правоохранительных органов того, что означает личность жертвы. Благодарю вас за внимание.