В четверг Новоселицкий районный суд Ставропольского края признал незаконным возбуждение уголовного дела против сотрудников местного РОВД Сергея Каргалева и Алексея Михнева. Это означает, что последние двое причастных к позорному для российского правосудия «делу Димы Медкова» ушли от ответственности. Год назад вся страна была шокирована: 17-летний мальчик из села Китаевка Ставропольского края, который успел отсидеть 3 года в психушке за зверское убийство собственной сестры, оказался невиновен. Выяснилось, что «убитая» не расчленена и не сожжена в печке, как утверждало следствие, а жива и здорова — просто она сбежала из дома, вышла замуж и уехала жить в Дагестан.
Когда Дима вышел на свободу, чиновники разных уровней клялись, что виновные ответят по всей строгости закона, а государство сделает все, чтобы загладить перед пострадавшим свою вину. Но, как удалось выяснить «Известиям», с тех пор успели уйти от ответственности все причастные к этой ошибке: сначала судья, потом следователь прокуратуры и вот теперь оперативники, которые вынудили Медкова дать признательные показания. Корреспондент «Известий» побывал на месте событий и обнаружил, что Диму теперь зовут Даудом и что он не нужен никому — ни государству, ни односельчанам, ни единоверцам, ни самому себе.
«Мысль в тупике»
— Аминазин, тизерцин, азалептин, галоперидола деканоат, — Дауд Медков перечисляет препараты, которыми его кололи 3 года, — феназепам, реланиум, модитен депо, флюанксол депо, клопиксол депо. Я их все наизусть помню.
— А что такое «депо»?
— Это означает «тупик». Например, «модитен депо» переводится как «мысль в тупике». Это все нейролептики пролонгационного действия. От них все тело как пластилиновое становится и в голове дурно. А некоторые лекарства — например аминазин — применяют как наказание. От него после инъекций остается большая шишка, которая страшно болит. Мне однажды назначили «курс» аминазина за то, что курил в туалете. 40 уколов по 2 в день.
У Дауда трясутся руки, и вообще такое ощущение, что у него внутри работает огромный виброзвонок. Эта дрожь заразна: когда находишься рядом, вдруг ловишь себя на том, что твой организм тоже начинает ходить ходуном. 4 года назад, когда Дауд был еще Димой, у него такого не было.
— А как так получилось, что ты стал мусульманином? Это произошло в Дагестане?
— Нет, я принял ислам еще в психушке. Там у меня был сосед по палате, аварец, его Даниял звали. Он убил своего отчима.
— По-настоящему или так же, как ты?
— Нет, он по-настоящему. И не раскаивался. Говорит, что убил его за то, что тот поднял руку на его мать. Я много наблюдал за Даниялом и через него проникся уважением к его религии. Он регулярно совершал намаз и вообще держался как-то по-особому, не как все. Православные проповедники к нам тоже приходили регулярно, но их слова меня почему-то не тронули. В больнице я начал читать «Житие пророка Мохаммеда», а потом решил сменить веру. Омовение я совершил в душе, а фразу «нет Бога, кроме Аллаха, и Мохаммед посланник его» произнес в раздевалке. А уже когда освободился, поехал в Дагестан к Умар-Дибиру — это муж моей сестры — и там совершил обряд как положено. Он помог мне устроиться в Исламский институт, я там 3 недели проучился, но потом пришлось вернуться сюда, потому что начался мой судебный процесс против государства. Но как только я отсужу компенсацию и куплю маме дом, то тут же вернусь в Дагестан.
Последние слова Дауд произносит как-то неуверенно. Он долго ищет в гардеробе тюбетейку и не может найти, он не скрывает, что, как только вернулся в Ставропольский край, перестал совершать намазы, но молитвы на арабском помнит хорошо и, когда говорит об исламе, заметно преображается — даже руки дрожать перестают.
— У них все как-то по-человечески, — говорит Дауд. — Никто не грызется, все друг друга уважают, а главное — если что-то случится со своим человеком, все тут же сбегаются в кучу и ему помогают. А у нас случись у кого-нибудь беда — от него даже родственники разбегаются, как от прокаженного.
«Не хочу быть дураком ни за какие деньги!»
Дима Медков и его мать Марина снимают хату на краю станицы Новоселицкой. Хозяева пустили их сюда бесплатно, брать деньги за такое жилье стыдно: мазанка уже потихоньку превращается в исходное сырье — навоз. Газ отключен за неуплату, дом отапливается лишь одним полудохлым электрообогревателем. Чтобы не замерзнуть, Медковы перебрались в самую маленькую комнату, а все остальные заколотили.
— Я в «Родине» работаю, это колхоз наш, — говорит Марина. — Разнорабочим. Каждый день на попутках добираюсь 10 километров. Получаю минималку — 2300 в месяц. Половина этих денег уходит на погашение ссуды, которую я взяла, когда нужно было оплачивать адвоката. Еще мы получаем хлебные карточки, по которым потом нам совхоз отпускает хлеб — за это тоже высчитывают из зарплаты. В общем, живем на тысячу в месяц.
Дома у Медковых нищета, но чистота. Марина не пьет. Ее даже непутевой назвать нельзя. Просто она уже ничего не хочет и ничего не может. «Маринка хорошая женщина, — сказал про нее бывший муж Юрий. — Просто у каждого человека есть предел прочности, после которого происходит надлом».
Юра — тоже хороший мужик, но лишь недавно бросил пить и успел сделать немало для того, чтобы Маринка сломалась.
— Недавно вот нам по поручению местной администрации продукты принесли, — вздыхает Марина. — Муки, пшена, макарон по полтора килограмма и 2 литра подсолнечного масла. Пшено оказалось с грязью, мы его курам скормили, масло прогорклое — вон оно нетронутое стоит, макароны кое-как съели, хотя они какие-то резиновые, а мука ничего, хорошая.
— А почему Дима не работает?
— Как не работаю? — обижается сын. — Я за любую шабашку берусь: дров кому-нибудь наколоть, мебель собрать, двор от снега расчистить. Но все это случайные заработки — 100 рублей, 200. В ноябре две недели помогал отцу в слесарне, потом с другими шабашниками ездил ремонт делать в Минводы, на завод «Кока-кола», но после Нового года наш бригадир запил, и поэтому пока я без дела сижу. Недавно с меня наконец официально сняли статус сумасшедшего, и теперь я могу устроиться на какую-нибудь постоянную работу.
— Если бы еще было куда! — сердито говорит мать. — У нас тут даже на 2 тысячи работу еще поискать надо. Пока он считался инвалидом, хоть пенсию получал 3430 рублей. У нас в селе люди за такие деньги каждый день с утра до вечера работают. Я ему говорю: «Какая тебе разница, кто ты по документам?» А он мне: «Нет, ма, не хочу быть дураком ни за какие деньги!»
«Я сделаю все, чтобы Дима получил 3 миллиона рублей»
Дима-Дауд очень любит читать. Особенно фантастику и приключенческую литературу. Недавно прочитал «Графа Монте-Кристо». Говорит, что эта книга про него.
— Я тоже оказался в тюрьме ни за что, — говорит Медков. — У меня там был свой аббат Фариа — это аварец Даниял. Когда я вышел на свободу, я тоже стал добиваться справедливости. Сначала был уверен, что буду действовать только по закону. Но это оказалось так трудно, что теперь я уверен: было бы у меня столько же денег, сколько у узника замка Иф, я бы решал эту проблему его же методами.
В первые недели после освобождения уполномоченный по правам человека по Ставропольскому краю Алексей Селюков заявлял, что обязательно поможет Медкову составить исковое заявление о возмещении морального вреда. Но очень быстро забыл об этом. Заявление Диме бесплатно составил местный адвокат, но за дальнейшее сопровождение иска запросил денег, которых у Медковых нет и не предвидится.
— Я решил потребовать с государства 3 миллиона рублей, — говорит Медков. — По миллиону за каждый год. Думаю, это справедливо. Но, как оказалось, государство так не думает.
Оказать Диме бесплатную правовую помощь и стать его поверенным согласился человек, которого зовут Александр Губанов. В крае его называют «беззубой акулой». У него действительно почти нет зубов, но при этом его в крае боятся многие. Александр 18 лет проработал следователем в правоохранительных органах, а сейчас возглавляет организацию, которая имеет красивое название «Комитет защиты прав и безвозмездной помощи гражданам РФ». Его в крае многие не любят, но все сходятся в одном: Губанов очень хорошо юридически подкован, обладает феноменальной работоспособностью и имеет слабость ввязываться в некоторые дела не за деньги, а из принципа.
— Вот, полюбуйтесь, — Губанов вытащил из папки документ под шапкой Министерства финансов РФ под названием «Возражения на иск Медкова Д.Ю.» Я полюбовался. Местами пришлось смеяться, местами — хвататься за голову. Например, вот здесь: «Гражданин Медков Д.Ю. фактически пренебрег своими правами гражданина РФ, гарантированными ему Конституцией, поскольку приговор суда не был им обжалован».
— В Минфине, по всей видимости, не знают, что, если человек признан психом, то обжаловать приговор он просто не имеет права, — комментирует Губанов. — За него это должен был сделать законный представитель — в случае с Медковым им был глава сельской администрации. Но он этого не сделал. Почему? Потому что ему было по фигу.
На суде Минфин не признал вины государства перед Медковым даже в малой степени. Представитель министерства заявил, что истец пытается обратить компенсацию морального вреда в «средство наживы» и попросил суд отказать Диме в полном объеме. Суд все-таки вынес решение в пользу Медкова, но вместо 3 миллионов рублей обязал Минфин выплатить ему 500 тысяч.
— Но даже этот приговор Минфином обжалован в краевом суде, — говорит Губанов. — Слава богу, безрезультатно. Решение суда вступило в силу и в ближайшее время Дима получит эти деньги. Но мы на достигнутом не остановимся. Я уже готовлю иск к Институту имени Сербского, который одного и того же человека сначала диагностировал как сумасшедшего, а потом — как нормального. Кроме того, как только Минфин выплатит компенсацию, я в порядке надзора подам обращение в Верховный суд и поставлю вопрос о компенсации вреда не морального, а физического. Буду добиваться проведения медицинской экспертизы, чтобы специалисты оценили, во сколько Диме обойдется восстановление здоровья. Что вы делаете, когда вас заливает сосед сверху? Вызываете эксперта, он определяет сумму ущерба, и вы обращаетесь в суд. А государство чем лучше соседа? Ничем. Заявленные 3 миллиона Дима получит не одним путем, так другим. Я человек настырный.
«Дима специально решил сесть в тюрьму, чтобы заработать»
Кроме материальной ответственности государства за ошибку правосудия, есть еще ответственность уголовная в отношении тех, кто ее допустил. Здесь у Монте-Кристо из Китаевки дела еще хуже. Прокурор Новоселицкого района Геннадий Кошкидько, который надзирал за законностью уголовного процесса, теперь работает прокурором в более крупном районе, следователь прокуратуры Алексей Анищенко, который шил дело Медкова, отправлен на повышение в другой регион. Судья Юрий Иванов, который не обратил внимания на вопиющие огрехи следствия, остался на своем месте. Я застал его на работе, приставы доложили ему, что с ним хочет поговорить корреспондент «Известий», но судья сослался на занятость.
— С прокурором разговаривает, — улыбнулся пристав. — А они обычно разговаривают очень долго.
Адвоката Анатолия Степанищева удалось застать врасплох. 4 года назад, когда его назначили бесплатно защищать Медкова в суде, он говорил своему подзащитному: «Ты думаешь, я тебя, подонка, защищать бm