Крупным планом

Строгость приговоров и скромный процент оправданий в российских судах могут объясняться присутствием в судейском сообществе «прокурорской субкультуры». Около 22% служителей Фемиды вышли из надзорного ведомства, свидетельствует соцопрос, обнародованный на Сенатских чтениях. Вкупе со слабой «географической мобильностью» это приводит к «неформальной взаимозависимости» судей и тех же прокурорских работников и следственных органов.

Такой далекий от идеала портрет слуги закона представил на Сенатских чтениях, ежегодно организуемых в Санкт-Петербурге Конституционным судом, проректор Европейского университета, доктор социологических наук Вадим Волков. Его доклад основан на анкетировании и интервьюировании почти восьми сотен служителей Фемиды в шести регионах страны. По словам исследователя, за последние десять лет судейский корпус серьезно обновился — 59% опрошенных судей начали работать в этом качестве после 2001 года, еще 28% вступили в должность в «смутные 1990-е», и 12% составляют судьи старого призыва, работающие с советских времен. «В профессии преобладают те, кто пришел во время стабильности и после улучшения работы судей в начале нулевых. Доля судей советского периода сокращается, но значит ли это что на их место приходят более профессиональные и независимые кадры?» — задал риторический вопрос Волков.

Дабы выяснить, каково отношение судей к своим профессиональным нормам и ценностям, сотрудники Института проблем правоприменения, начиная с декабря 2010 года провели анкетный опрос 760 судей разного уровня (мировых, районных, областных), выбрав по одному региону в 6 федеральных округах. Кроме того, в исследование вошли 18 экспертных интервью с судьями, интервью с работниками прокуратуры и следственных органов, и данные судебной статистики.

Судя по собранным данным, представление о цеховой замкнутости судейской корпорации несколько преувеличено. Хотя, как отметил Вадим Волков, «наиболее массовой траекторией попадания в судейский корпус является работа в аппарате судов», но эта массовость относительна — среди опрошенных служителей Фемиды, около 33% раньше работали помощниками судей и секретарями судов. При этом 22,1% пришли из прокуратуры, 18,6% были юристами в различных госструктурах, а 16,7% ранее работали в следственных органах.

«Из прокуратуры в судьи идут по большей части мужчины, причем в более зрелом возрасте, они чаще всего потом специализируются по уголовным делам, — говорится в докладе. — Ценность бывших прокурорских работников, по признанию судей, состоит в их высокой компетентности в юридических, процессуальных вопросах». Но, поясняет составитель доклада Вадим Волков, проработав долгое время в органах прокуратуры, человек будет носителем определенной корпоративной культуры, а чем выше возраст и больше опыт, «тем сложнее происходит профессиональная ресоциализация». Нельзя сбрасывать со счетов и память о советском опыте, когда милиция, прокуратура и суд были частью единого правоохранительного аппарата, а судья лишь проверял качество предварительного следствия после следователя и прокурора.

Из внешних «субкультур» наиболее близкой к судьям является сообщество прокурорских работников, на основе интервью с судьями делают вывод авторы доклада. «Если прокуратура является профессионально близкой субкультурой по отношению к судейскому сообществу, то к адвокатской профессии отношение у судей настороженное, если не враждебное», — отмечает Вадим Волков. По его словам, адвокаты воспринимаются в судейском сообществе как «проводники коррупции», не защищающие человека, а пытающиеся «решить вопросы». Поэтому, делает вывод Волков, «в сложном процессе подбора и назначения судей эта неформальная установка сказывается на доле выходцев из этой профессии, которая остается невысокой — 12,6%».

Может быть поставлен вопрос о том, транслируются ли эти установки на сам судебный процесс, где обвинитель и защитник должны состязаться на равных, отметил социолог, добавив, что «это особенно важно в контексте так называемого обвинительного уклона в правосудии, в котором упрекают российскую судебную систему». Волков привел статистику оправдательных приговоров по делам с участием государственного обвинения в 2010 г., никак не комментируя эти данные. Лишь 1% такого рода дел закончился оправдательным приговором, и еще 2% подсудимых были оправданы по реабилитирующим основаниям. Соответственно 98% процессов заканчиваются обвинительными приговорами (для сравнения, в странах Евросоюза доля оправдательных приговоров составляет 15-20%).

«Определенную роль здесь играет близость профессиональных интересов прокуроров и судей, — отмечает Вадим Волков. — Кроме того, следственные органы, как правило, успешно обжалуют оправдательные приговоры в апелляции и кассации. А большой процент отмененных приговоров невыгоден судье, ибо его руководство и квалификационная коллегия судей могут счесть это показателем некомпетентности».

Одним из объектов исследования, проведенного Вадимом Волковым и его коллегами, стала независимость судебного сообщества и «несвязанность» судебных решений с мнениями правоохранителей, и сторон, заинтересованных в деле. «В интервью с судьями не раз звучало слово «посоветоваться» — с председателем суда, или с прокурором», — отмечает Волков. Речь идет не о каком-то прямом давлении на судей, а о том, что «отдельно взятый, погруженный в себя судья, имеющий перед собой текст закона, — это абстракция». Судьи находятся во власти профессиональных норм, зависят от оценки их работы, от продвижения по службе, в судебной иерархии, где важное место принадлежит председателям судов.

Кроме того, заметил Волков, российские судьи «прочно укоренены в местном и региональном социуме», «на местах» — это группа с довольно низким уровнем географической мобильности. По данным опроса, 77% судей трудятся по месту своего рождения и длительного пребывания.

Вместе с тем, отмечает Волков, у каждого опрошенного судьи есть представление о некоем идеальном образе служителя Фемиды. Причем представление о том, какими качествами должен обладать вершитель правосудия, сильно разнятся — в зависимости от возраста, пола опрошенных и не в последнюю очередь от того, каков «бэкграунд» судьи. «Например, ответы судей —  выходцев из прокуратуры на вопросы социологов заметно отличались от того как отвечали судьи, ранее работавшие в аппарате судов», — отметил Вадим Волков. Судьи с прокурорским опытом придают большое значение бескорыстности и справедливости «идеального коллеги». Те же, у кого за плечами только опыт работы в судебной системе, отдают предпочтение таким качествам, как аккуратность и непредвзятость. Важными, по словам Волкова, оказались и различия поколений.

Опрашивая сначала судей, начавших работать до 1991 года, и переходя к «когорте», пришедшей в суды в 1990-е, а затем — к тем, кто стал судьей после 2000 года, авторы опроса заметили серьезный сдвиг предпочтений. «При переходе от советской когорты судей к постсоветской и к наиболее молодой, явно снижалась значимость такой профессиональной нормы как бескорыстие, и значимо росла важность таких бюрократических качеств, как дисциплинированность и аккуратность», — обратил внимание Волков. Также судьи поколения 2000-х считают особо важным знание буквы закона — это обстоятельство, по мнению Волкова, может отражать как рост профессионализации судей, так и «общего усложнения, уплотнения и изменчивости законодательной среды в 2000-е годы».

С некоторой условностью «в судейской среде можно различить мужскую и женскую субкультуры». У мужчин и женщин — судей складывается разный портрет идеального представителя своей профессии. «В мужском идеале судьи больше бескорыстности, справедливости и независимости, но меньше дисциплинированности, ответственности и внимательности, — опираясь на данные опроса, констатирует Волков. — Женщины-судьи же во главу угла ставят именно дисциплинированность, ответственность и внимательность. Справедливость и независимость менее значимы». Волков напомнил, что у российской Фемиды женское лицо — по данным статистики, 66% судейского корпуса составляют представительницы прекрасного пола.

Но в целом, отметил Волков, есть высокая степень консенсуса по поводу важности знания судьями буквы закона, законности и независимости судей. Гуманность, дисциплинированность, специализация и бескорыстие оказались на периферии у всех респондентов. «Речь не о том, что какие-то качества оказались неважны (все важны, за исключением гуманизма), но примененный нами метод множественного выбора ответов позволяет фиксировать некоторые склонности определенных групп», — пояснил социолог.

«Судейский корпус всегда формировался из двух основных источников — прокуратуры и кадров, выращенных собственными силами, сотрудники МВД становились судьями в единичных случаях», — заявил «МН» председатель президиума Московской центральной коллегии адвокатов Игорь Трунов. И этим советский и российский опыт комплектации судебного корпуса серьезно отличается от мирового: в США и Европе судей часто «рекрутируют» из адвокатов.

Что же касается обвинительного уклона в правосудии, то, по мнению адвоката, проблема не только в том, что судьями становятся бывшие обвинители. «Действующие Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы сами по себе написаны под следователя, — полагает Трунов. — УПК фактически ставит судью в роль статиста: не работает институт обжалования действий или бездействий следователя, судья фактически отстранен от определения меры пресечения». Поэтому, делает вывод Трунов, требуется реформа уголовного и уголовно-процессуального законодательства.

«Обвинительный уклон правосудия выводится из факта присутствия в судах большого количества экс-работников прокуратуры», — согласен и член совета Адвокатской палаты Москвы Константин Ривкин, в прошлом следователь.

По словам юриста, вся ныне действующая судебная вертикаль «заточена» под вынесение обвинительных приговоров. «Верховный суд посредством кассационной инстанции буквально набрасывается на судей, оправдавших гражданина», — заявил «МН» Ривкин.

Выводить нынешнюю «смычку» обвинения и суда из советской модели правосудия  некорректно — полемизирует с авторами социологического исследования судья в отставке, глава юридической службы КПРФ, депутат Госдумы Вадим Соловьев. «По советскому законодательству, задачей следствия было установление истины по делу, и если следствие приходило к выводу о невиновности человека, то дело прекращалось на стадии расследования, и до суда не доводилось», — пояснил «МН» Соловьев. Теперь же следователей не только отделили от суда, но и возложили на следствие обязанность поддержки обвинения (а не поиска истины о виновности или невиновности обвиняемого). «С моей точки зрения, это была огромная ошибка, ибо следователь не должен быть заинтересован любым способом посадить своего подследственного. Но от следователей требуют именно  этого», — подчеркивает юрист. По словам Вадима Соловьева, если учесть, что «на земле» — особенно в ма&

11 ноября исполняется 10 лет с момента образования Дирекции общественно-правового вещания телекомпании НТВ. За эти годы было создано множество программ. Именно они стали визитной карточкой канала. Разнообразие передач и поднимаемых в них тем подтверждает, что коллектив редакции — творческие, небезразличные к жизни страны профессионалы.

Дорогие коллеги! Уже 5 лет мы делаем с вами совместный проект — Ежегодную премию «Выбор» за гражданское мужество в противостоянии преступности. За эти годы вы представили в своих программах благородных людей, которые, рискуя собственной жизнью и благополучием, спасли жизни и судьбы своих соотечественников. Ваше стремление показывать не только изнанку жизни, но и прекрасные примеры человеческой солидарности в борьбе против несправедливости и криминала, меняет жизнь общества. И в этом ваша заслуга.

Ваш прекрасный творческий коллектив за эти годы стал и «кузницей кадров» для других каналов. Журналисты, воспитанные в корпоративном духе НТВ и, конечно, Вашей редакции, успешно работают и в других телекомпаниях, проявляя ваш фирменный почерк и отношение к делу.
 
Мы поздравляем Вас с Днем Рождения! Мы гордимся совместной работой с Вами. Мы желаем  коллективу редакции творческих успехов и благополучия!

Сотрудники полиции — люди нелегкой и мужественной профессии. От их самообладания, профессионализма и смелости во многом зависит социальная, политическая и экономическая жизнь государства.

В истории МВД РФ немало ярких и поистине героических страниц, наполненных примерами мужества, стойкости и самопожертвования. Для ветеранов органов внутренних дел это праздник, где отражен их вклад в дело обеспечения правопорядка и законности. Для молодых сотрудников — праздник, из которого необходимо черпать лучшие традиции службы и приумножать добрые дела.

В этот праздничный день коллектив правозащитного движения «Сопротивление» желает всем сотрудникам и ветеранам МВД РФ  крепкого здоровья, счастья, семейного благополучия, хорошего настроения, удачи и успехов в нелегкой и опасной службе!

Главному редактору «Новой газеты» Д.А. Муратову

Уважаемый Дмитрий Андреевич!

На основании Закона РФ «О средствах массовой информации» и в ответ на публикацию в «Новой газете» от 05 ноября 2011 года «Новый поворот в «Деле Макарова» прошу разместить в Вашем издании данное письмо.

Обсуждая тему борьбы с педофилией, автор публикации Ирек Муртазин допустил несколько принципиальных ошибок, на которые я обращаю ваше внимание.

1. Экспертиза сотрудника Центра психолого-медико-социального сопровождения «ОЗОН» Л.А. Соколовой не является ключевым доказательством обвинения, что подтверждается приговором, вынесенным Таганским районным судом города Москвы. То же самое подтвердила сама Т.И. Макарова 28 сентября 2011 года на заседании Комиссии Общественной палаты Российской Федерации по общественному контролю за деятельностью и реформированием правоохранительных органов и судебно-правовой системы. Заседания Комиссий ОП РФ стенографируются, аудиозаписи архивируются.

2. Центр психолого-медико-социального сопровождения «ОЗОН» не патронируется МПОО «Сопротивление». Центр является Государственным образовательным учреждением. ГОУ ЦПМСС «ОЗОН»  учрежден от имени города Москвы и по поручению Правительства Москвы Департаментом образования.  В настоящее время в отношении «ОЗОНа» идут проверки по линии Департамента образования и прокуратуры. И только результаты проверок могут быть основанием для продолжения деятельности центра или его закрытия. Считаю необходимым инициировать подобные проверки в отношении других экспертов, в частности, из ГНЦ ССП им. В.П. Сербского, а также генетиков, проводивших исследования по делу Макарова.

3. МПОО «Сопротивление» является одним из операторов грантов Президента РФ по поддержке некоммерческих неправительственных организаций, участвующих в развитии институтов гражданского общества. В функции оператора входят задачи по техническому проведению процедуры конкурса, приему заявок и документов. Все заявки оцениваются независимыми экспертами, которые представляют свои заключения конкурсной комиссии. Победители конкурса определяются голосованием членов конкурсной комиссии. Существуют цивилизованные способы оспаривания результатов конкурса — обращения в суд и правоохранительные органы. Проведенные в отношении нас проверки в 2010 и 2011 гг. не выявили нарушений. Мы как грантооператоры также направляем в суды материалы по злоупотреблениям грантополучателей и участвуем в процессах.

Мы разделяем точку зрения общественности и СМИ, что возбуждение дел о сексуальном насилии против детей зачастую может являться средством для сведения личных счетов и оказания воздействия на следствие и суд. Мы, как и вы, уверены, что дело Макарова лишь «щепка» в большой игре за большие бюджетные деньги. Однако это касается уже не президентской грантовой программы, а создания Российского национального мониторингового центра помощи пропавшим и пострадавшим детям. И здесь обращает на себя внимание суетливая активность аппарата Уполномоченного при Президенте Российской Федерации по правам ребёнка, в особенности, помощника омбудсмена А.П. Астахова и начальника отдела по обеспечению деятельности Уполномоченного О.В. Пристанской. В ход идут любые методы: от подмены документов, предоставляемых руководству страны, до организации лживых доносов. Разумеется, все вышесказанное я готова подтвердить документально. Борьба усилилась в последние месяцы на фоне дел Макарова и Тапия. В ходе расследований стало очевидно, что в настоящий момент ни одно государственное ведомство, включая институт Сербского и центр «ОЗОН», не в состоянии провести качественную психологическую экспертизу потерпевших, отсутствуют комплексные профильные методики, существует масса вопросов к порядку проведения генетических исследований, нет ответственности для экспертов за недостоверные заключения. Привлечение в эту сферу широкого спектра профессиональных организаций для выработки алгоритма действий и оказания профильных услуг представляется единственным выходом из положения.

Эту точку зрения мы будем отстаивать, несмотря на противодействие и кампании в СМИ.

С уважением, Председатель правления МПОО «Сопротивление», Член ОП РФ Ольга Костина

Страшно, если педофил — сосед или тренер. Но вдвойне страшнее, если педофил — отец. Потому что в этом случае врагом становится тот, кто по самой своей природе должен защищать. Тот, кто всегда рядом.

Может, это стало причиной такого шума вокруг чиновника Владимира Макарова и пластического хирурга Тапия Фернандеса, обвиненных в педофилии по отношению к собственным детям? Увы, нет! Ведь в российских судах регулярно слушаются подобного рода дела, и до них, уж простите за тавтологию, никому нет дела. Мало кому интересно, что какой-нибудь дважды судимый алкоголик Иванов в пьяном угаре терзал своих малолетних детей. А здесь — высокие персоны. На следствие, экспертов давят со всех сторон. В защиту обвиненных выступают целые сообщества. И именно потому правда может так легко ускользнуть… И именно потому все забывают о главных жертвах — детях. Их имена полоскают без зазрения совести, смакуют чудовищными подробностями. Их предают не только близкие люди, которые сводят между собой счеты, но и целое государство. Шумихой вокруг двух дел хотят воспользоваться, дабы отложить принятие закона, ужесточающего наказание за педофилию. Об этом — в расследовании «МК».

Беду старец нагадал?

Если экс-чиновник Минтранса РФ Макаров уже получил 13 лет тюрьмы (правда, его защита подала кассационную жалобу, которая будет рассмотрена 17 ноября), то судебное разбирательство в отношении Тапии пока не начато. Так что логичнее было бы начать именно с него.

— Когда мы узнали, в чем обвиняют Тапию, были в шоке! — говорят работники его клиники. — Это ведь абсурд. Мы все были в курсе, какие взаимоотношения были у него с женой, так что ее словам не поверили ни на секунду.

Супруга известного пластического хирурга почти вдвое моложе его. Она на два года младше его родной дочери от первого брака Кристины. Рассказывают, что Тапия влюбился в Наталью с первого взгляда и не тянул с предложением руки и сердца. Она почти сразу стала работать в его клинике, причем вскоре заняла пост гендиректора. Фернандес в буквальном смысле сам сделал свою жену: в поисках красоты и молодости она не раз ложилась под скальпель суженого.

О сыне Тапия мечтал давно. И когда тот родился, был на седьмом небе от счастья. По словам друзей Фернандеса, к падчерице он всегда относился трепетно и всячески демонстрировал, что не делает разницы между ней и родным сыном. Но вы, надеюсь, не забываете, что это говорят сторонники именитого хирурга.

А потом в семье случился разлад. Якобы несколько лет назад Наталья съездила к какому-то старцу. У нее стали выпадать волосы, и вообще чувствовала себя женщина неважно, вот и решила спросить совета у святого человека. А тот ей неожиданно выдал: тебе надо избавиться от мужа. Тапия, узнав об этом, очень переживал. Ходил в церковь, где постоянно общался со священником Александром. Тот его успокаивал: не берите с женой в голову слова этого шарлатана, святой человек не мог посоветовать жене бросить мужа. Но после этого случая Наталья стала вести себя странно. Часто, по словам Тапии, закрывалась в туалете на всю ночь. Изменилось ее отношение и к детям.

— Я всегда настаивал, чтобы у них был режим, — говорит Фернандес (вопросы от «МК» ему передали в СИЗО правозащитники). — А она на это внимания совсем не обращала. Я переживал, что дети часто оказываются без материнского присмотра…

Коллеги говорят, что Тапия перенес все свои приемы в клинике на более позднее время, чтобы самому успеть отводить сына в детский садик. В конце сентября супруги подняли вопрос о разводе. Точнее, Тапия сообщил Наталье, что готов развестись. Еще недели через две он решил отстранить ее от должности гендиректора. Все имущество в любом случае после развода должно было делиться пополам. Вопрос стоял в том, с кем останутся дети. И он вроде сам собой решился после обращения Натальи в полицию…

«Отец не способен на такое»

Сейчас Тапия сидит в СИЗО № 3. Забавно, начальник изолятора — человек по фамилии Горбачев. Когда-то пластический хирург предлагал вывести знаменитое родимое пятно Михаилу Горбачеву, а теперь другой Горбачев стережет его за решеткой… В довольно неплохой (есть телевизор, холодильник и т.д.) камере вместе с хирургом сидят еще 8 человек. Фернандес очень боялся, что с ним за решеткой сделают что-то страшное. Наслышан был, как относятся зэки к обвиненным в педофилии… Но опасения боливийца не подтвердились. Сейчас он в камере в центре внимания в самом хорошем смысле. Это один из талантов Тапия — быть душой любой, даже самой непривычной компании.

— Потому что он людей очень любит, — говорит адвокат Наталья Весельницкая. — Он к каждому человеку (и это я по себе знаю) относится как к какому-то чуду. Вот он видит тебя и прямо рассыпается весь. Как будто мечтал встретить тебя всю жизнь. Бережно берет тебя за руку, интересуется твоими делами. Причем это не наиграно. Может, у боливийцев это в крови?

Как только адвокаты заявили о том, что хирург слепнет в СИЗО, мы решили проверить это сами. Тем более что сидит Тапия в СИЗО… с нехорошей репутацией. В том самом, где умер 48-летний директор школы Кудояров, обвинявшийся в вымогательстве взятки.

— После обращения «МК» мы потребовали провести медицинское обследование Тапия, — говорит член президиума общественного совета Москвы Антон Цветков. — Его отвезли в больницу. Офтальмологи диагноз «отслоение сетчатки» не подтвердили. Но Тапия доверят только глазным специалистам одной клиники. Мы уже договорились с ее главврачом — они перепроверят выводы докторов горбольницы. Еще Фернандеса беспокоит болезнь пищевода и желудка — содержимое желудочного сока вытекает обратно. Но это старый недуг, «заработанный» еще в годы молодости, проведенной на БАМе. Там был конкурс — кто больше съест. Вот Тапия, будучи человеком озорным и веселым, в нем и поучаствовал, на свою беду. А в целом чувствует он себя нормально. ЭКГ, которое ему сделали в СИЗО, сердечных нарушений не выявило.

И все-таки Фернандес даже за эти две недели сильно сдал. Про детей без слез не может говорить. Особенно про маленького.

— Наталья ударила по самому больному, — говорят друзья. — У него в жизни было два интереса — работа и дети. Даже если его полностью оправдают, как он теперь будет жить с этим?

— Все произошедшее я расцениваю для себя как мое моральное уничтожение, — говорит Тапия. — Уничтожение меня как человека, как отца, как мужчины. Вины своей я не признаю, потому что ее нет и быть не может. Проблема вся изначально была в нашем с Натальей конфликте. Печально, что все так обернулось.

Кстати, иностранец собирается подать заявление на развод прямо из СИЗО. Все документы уже подготовлены. Супругов вполне могут развести заочно. Но если раньше он настаивал на том, чтобы дети жили с ним, то в контексте предъявленных ему обвинений это стало нереально. Интересно, что в защиту отца выступает дочь от первого брака Кристина. Она — главная помощница его адвокатов. Девушка ни секунды не сомневается в невиновности родителя. Говорит, что отец не способен на то, в чем его обвиняют. И еще она признается, что очень переживает за брата и сестру.

Но, разумеется, хватает тех, кто придерживается совершенно другой версии. В первую очередь это, конечно, супруга Наталья, уверяющая, что спасает собственных детей и ни о какой бы то ни было мести мужу не думает. У Натальи появились серьезные защитники. В их числе называют Анатолия Кучерену.

— Это не так, я не принимал сторону супруги Тапия и не являюсь ее адвокатом, — говорит Кучерена. — Я лично и члены общественной комиссии курируем это дело и отвечаем за то, чтобы оно расследовалось в рамках закона. Ни я, ни вы не присутствовали при определенных событиях. Свидетелей нет. Есть 2 маленьких ребенка, которые говорят, что с ними что-то произошло. Как здесь должна была поступить мать? Следователь? Давайте уберем эмоции и подумаем логически. И что должно было произойти между родителями, чтобы один из них решил свести счеты с другим, обвинив в педофилии? Это абсурд. Я в это не верю. Мы, взрослые, порой находимся в плену эмоций в силу только того, что бывали в гостях у этого человека, видели его в работе и считаем его добрым и порядочным. Но когда он остается один на один с ребенком, он может быть совершенно другим. Что это — болезнь, распутство? Заключение могут дать только специалисты. Лишь эксперты, пообщавшись с детьми, могут сказать — было насилие или не было. Для этого ведь есть определенные методики.

Черный пиар для педофила

— Экспертизу с детьми никто не проводил, — уверяет адвокат Весельницкая. — Было лишь собеседование, которое показало, что ни мать, ни дочь сейчас не могут пока адекватно говорить на эту тему.

Самое интересное, что полноценную экспертизу делать теперь… некому! Из-за скандала с делом Макарова эксперты единственного в своем роде в Москве центра «Озон» обследовать детей отказываются, да и не могут. Тут самое время вспомнить про экс-чиновника, тем более что точку в этой истории ставить рано.

Если Наталья Тапия обвиняет супруга, то Татьяна Макарова бросается на его защиту. Она выступила с заявлениями где только можно, уверяя, что все обвинение основано только на экспертизе одного детского рисунка. Той самой экспертизе, что сделали специалисты центра «Озон».

Надо признать, что случаи, когда жены покрывают мужей, — не редки. Делать они это могут по целому ряду причин — начиная от страха остаться одной и заканчивая ревностью к собственному ребенку. Что ж конкретно по Татьяне Макаровой, меня смущает не то, что она защищает своего мужа (это ее законное право), а то, что она использует для этого своего ребенка, оглашая интимные подробности прессе. Личность ребенка изначально была раскрыта тоже ею.

Цитата в тему:

«Я, естественно, буду бороться дальше за будущее своей дочери, прежде всего за свою семью, за своего мужа. Олечке я скажу, что произошла ошибка, папа будет некоторое время в тюрьме. Мы будем доказывать, что ничего подобного он не делал. Он скоро к нам вернется».

Татьяна Макарова

И что страшно — кампания по защите Макарова превратилась в нападение в целом на политику государства по борьбе с педофилией, на экспертов. Единственному в Москве центру «Озон», где проводят такие экспертизы, запрещено сотрудничать со следствием.

— На прошлой неделе к нам обратились два следователя с просьбой провести экспертизу, — говорит руководитель центра «Озон» Евгений Цыбмал. — Мы обоим отказали. Следователи в шоке. Им было необходимо срочное обследование детей, потому что в обоих случаях подозреваемые задержаны и нужно решать, возбуждать или нет уголовное дело. Теперь следователи стоят перед выбором: либо отпускать преступника, либо продолжать держать за решеткой, возможно, невиновного человека. И то, и другое делать они не хотят. Но те, кто поднял скандал вокруг «Озона», своего добились… Все наши эксперты запуганы. В их и мой адрес поступают постоянные угрозы.

Евгений Цымбал умолчал, что он уже подал заявление с просьбой включить его в госпрограмму по защите свидетелей. Источник в правоохранительных органах говорит, что его жизни сейчас реально угрожают. Причем преступники знают номера всех его телефонов, адреса родных и т.д.

Жертвы педоистерии

Разумеется, дела Макарова и Тапия очень разные, но и очень похожи. В одном случае семья сплотилась и защищ&#

Ольга Костина, член Общественной палаты РФ:

Острый приступ словоблудия случился в четверг 27 октября у журналиста Владимира Соловьева. Взявшись обсуждать в эфире радиостанции «Вести ФМ» нашумевшее дело В.Макарова, обвиненного в педофилии, господин Соловьев обильно ссылался на разговор со мной, который он сам придумал. За день до этого «всплеска» В.Соловьев предлагал мне высказать мнение об этом сложном деле в радиоэфире, но почему-то предпочел поговорить за меня. Дело в том, что комментируя масштабную политическую кампанию, в которой судьба Макарова явилась лишь поводом, я позволила себе заметить, что приговор не был основал на анализе одного рисунка, как это навязчиво пытаются представить в СМИ, у следствия были и другие свидетельства и доказательства. Организаторы кампании видимо поняли, что дело перестает быть однозначным и в ход пошла тяжелая артиллерия.

В программе «Утро с Владимиром Соловьевым. Полный контакт» прозвучали следующие тезисы, которые он приписывает мне (цитируется по аудиозаписи передачи, выложенной в интернете):

«… Когда я говорил с г-жой Костиной, известной правозащитницей, сейчас возглавляющей Общественный Совет при МВД, г-жа Костина сказала… она человек серьезный, что правда…что она посмотрела материалы дела. На основании материалов дела, она говорит, что можно утверждать, что виноват. Это ее личное мнение, она не судья…

«…Как могут в судебном заседании рассматриваться и приниматься документы, попавшие туда, не соответствующие требованиям судебного заседания. Г-жа Костина сказала, что ничего страшного нет, если «ОЗОН» запросили следаки, то все что угодно. А если следаки запросят мнение водопроводчика на тему психологического анализа? Это тоже считается нормальным? А почему именно «ОЗОН»? Реплика г-жи Костиной была такая: «потому что в Сербского берут деньги и договариваются». Насколько я понимаю, центр «ОЗОН» тоже  берет деньги и немалые. О бесплатности речи нигде не идет… Я уверен, что г-жа Костина обладает немалыми основаниями для заключения, но тем и отличается суд, что все сомнения трактуются в пользу обвиняемого…»

«…конечно, все могу понять, но мне сразу представляется 37-ой год. Представляется ,как на глазах у семьи грохнули отца, а мать тсуко, бросилась к трупу — как-то устранилась от ребеночка. Может мамашку-то тоже надо за что-нибудь упечь. А ребеночка передать в мягкие нежные руки современного Макаренко. Ну, уж давайте до конца — признали человека педофилом, лишим его, если у него есть семья, родительских прав. Отличная тема. Устранилась она, не верит что папка педофил. …При этом г-жа Костина говорит: видимо есть основания, чуть ли не кувыркался в постели с ребенком,.. папа говорил, что это наш маленький секрет, вот тебе телефон, ничего не говори маме. Если есть достаточная доказательная база — ее предъявляйте и к вам не будет никаких вопросов…»

«…Кто это педофильское лобби? Те люди, которые сейчас выступают за справедливый, законный, понятный судебный процесс? Или сейчас под крики «бей педофила» любого можно замочить? Вы там аккуратнее, а то у нас в последнее время все бывает. У нас бывает, что известные политические деятели младенца по голове погладить могут, а могут и в живот поцеловать…»

Вот что я хочу заметить по поводу речи господина Соловьева:

1. Я не только не возглавляю Общественный совет при МВД, но и не состою в этой уважаемой структуре.

2. Я никогда не утверждала, что господин Макаров виновен.

3. Я не смотрела материалы дела, я читала  приговор, который госпожа Макарова представила в комиссию ОП РФ.

4. Женщина, конечно, должна бороться за свободу своего мужа, но исключительно в рамках закона. Организация давления на участников процесса путем распространения заведомо ложной информации к законным действиям не относится.

5. Про каких-то «следаков», запросивших «Озон», я не знаю, это господин Соловьев тоже выдумал, дискутируя сам с собой.

6. Институт имени Сербского, действительно оказывает платные услуги населению, это обусловлено уставом учреждения.

7. Центр «Озон» не берет деньги ни большие, ни малые, т.к. является Государственным образовательным учреждением и работает за зарплату.

8. О том, где «кувыркался» ребенок, распространялась его родная мать, данные о телефоне и секрете содержатся в приговоре, в показаниях свидетеля. Эти доказательства были представлены в суде. Обязанности предъявлять их господину Соловьеву у суда нет.

9. Решительный намек на премьера Путина и поцелуй в живот призваны снискать у либеральной общественности долгожданную симпатию. Не трудитесь, Владимир Рудольфович, они вас от этой вертлявости больше любить не станут.

О том, что на самом деле, на мой взгляд, происходит за кулисами борьбы вокруг дела Макарова, я подробно расскажу заинтересованной общественности на следующей неделе. А сейчас считаю необходимым прокомментировать ложь господина Соловьева.

Приказ Министерства внутренних дел Российской Федерации от 31 августа 2011 г. N 988 г. Москва «Об утверждении Порядка присутствия членов общественных советов при Министерстве внутренних дел Российской Федерации и его территориальных органах при проведении должностными лицами органов внутренних дел личного приема граждан «

Полицейские начальники теперь смогут проводить личный прием граждан в присутствии членов общественных советов при МВД или территориальных органов внутренних дел. Министр внутренних дел России Рашид Нургалиев издал приказ, в котором определил порядок такого участия.

Главный смысл документа — в обеспечении гражданского контроля над полицией. Для этого, собственно, и созданы по указу президента общественные советы. Каждый участник совета имеет право участвовать в самых различных мероприятиях органов внутренних дел, в том числе — оперативных совещаниях (если они, конечно, не носят закрытый характер), в личных приемах граждан. Таким образом, человек, пришедший с какой-то проблемой в «высокий» кабинет, получает дополнительную гарантию, что к его просьбе отнесутся предельно внимательно, не отложат разбирательство в долгий ящик.

Член общественного совета обладает правом направлять запросы в любые подразделения МВД по поводу обращения конкретного человека. Причем не только добиваться решения по существу, но и требовать дополнительную информацию, чтобы детально разобраться в проблеме.

Что любопытно, приказ главы ведомства ставит определенные условия присутствия члена общественного совета на личном приеме. Так, участие представителя общественности напрямую зависит от согласия человека, пришедшего к руководителю полицейского подразделения. Может, посетитель не желает, чтобы о его ситуации, зачастую — щекотливой, знал кто-то еще.

Более того, представитель совета не имеет права разглашать информацию, услышанную во время приема.

Министр внутренних дел России Рашид Нургалиев на первом заседании Общественного совета при МВД выразил надежду, что участники этой организации примут самое активное участие в создании принципиально новой модели взаимоотношений между полицией и гражданами. По замыслу, это должны быть партнерские отношения. А партнерство, как известно, невозможно без взаимного доверия.

Вот почему в Общественный совет при МВД вошли одни из самых уважаемых представителей общества — известные артисты, ученые, художники, руководители СМИ, медики, ректоры вузов, правозащитники, юристы, священнослужители различных конфессий. Они должны объективно и беспристрастно оценивать ситуацию в полиции и обществе, открыто говорить о проблемах и недостатках, помогать решать болезненные вопросы.

В частности, членам общественных советов предоставлено право без предварительного уведомления посещать отделы внутренних дел, знакомиться с условиями службы полицейских, выяснять, как содержатся временно задержанные. Возможно, для избежания недоразумений будет издан специальный ведомственный приказ, объясняющий механизм таких визитов. Ведь, чего греха таить, «низы» далеко не всегда знают и исполняют решения «верхов». Ну, не пустит какой-нибудь лейтенант или сержант в отделение представителя Общественного совета — нет у него такого приказа. Не силой же прорываться?

Михаил Фалалеев, «Российская газета» — Федеральный выпуск №5616 (240)

Алексей Толчёнов не верит подмосковной полиции. До конца 2011 года подмосковная полиция может обвинить Алексея в убийстве собственной матери. Поскольку Алексей знает, что не виновен в смерти своей матери, и, поскольку, сам чудом остался жив, он не верит в честность, неподкупность, непредвзятость, объективность, а так же в десяток иных качеств, которыми должны обладать полицейские Московской области. Не верят в подобные качества местных полицейских жители Брянска, Сагры, Москвы и многих других населенных пунктов России.

ДТП с НЕизвестными

23 октября 2010 года навсегда изменило жизнь Алексея Толчёнова. Около 22 часов на автомобиле «Форд» он вместе с мамой возвращался в Москву с дачи на Калужском шоссе. На 35-м километре автодороги, двигавшийся со стороны Москвы автомобиль «Ягуар», не сбавляя скорости, выскочил на полосу, по которой навстречу ему ехал «Форд», и ударил его в бок. «Форд» врезался в опору освещения. Подушки безопасности не спасли жизнь мамы Алексея Толчёнова. От перелома шеи Ирина Алексеевна Василевская скончалась на месте. Захлебывающегося кровью Алексея из дымящейся машины извлекали несколько человек. Первым на помощь подоспел Дмитрий Немиров. Он обесточил машину и, вместе с другими автолюбителями, помог потерпевшему выбраться из разбитого автомобиля. Единственный, из весьма большого числа свидетелей аварии, смелый парень без колебаний оставил Алексею Толчёнову свой номер мобильного телефона и дал свидетельские показания инспекторам ДПС.

Что же было зафиксировано на месте ДТП…

За рулем автомобиля «Ягуар» находился Фаяз Нурмухаметов. Он ехал со стороны Москвы по Калужскому шоссе и собирался повернуть налево на проселочную дорогу, ведущую к его даче в коттеджном поселке  В своих показаниях, Нурмухаметов заявил, что у него пробуксовала очень мощная машина. Он хотел тронуться и успеть проехать налево, а так как машина пробуксовала, то сделать это, он не успел. Алексей Толчёнов утверждает, что «Ягуар» на перекрестке и не собирался притормаживать. Нурмухаметов поворачивал налево, не снижая скорости. Виновность Нурмухаметова подтверждали и пояснения свидетеля Дмитрия Немирова.

2 ноября 2010 года по факту ДТП  было возбуждено уголовное дело по статье 269 ч.3 (совершение ДТП с гибелью человека и нанесением вреда здоровью другому). Протоколы, составленный на месте аварии указывали на то, что к ДТП привели нарушения правил дорожного движения со стороны водителя автомобиля «Ягуар». Вот краткая выдержка из постановления о возбуждении уголовного дела и принятии его к производству следователем СУ при УВД по Ленинскому району Московской области: «….автомобиль «Ягуар» регистрационный знак хХХХхх 199рус под управлением Нурмухаметова Ф.Г., при совершении маневра не уступил дорогу автомобилю Форд-Мондео регистрационный знак уУУУуу 199рус под управлением Толченова А.В., в результате чего произошло столкновение…».

Истекающего кровью, с разрывами внутренних органов, Алексея Толчёнова доставили в больницу города Видное, где он перенес несколько сложнейших операций. 9 ноября 2010 года Алексей в тяжелом состоянии выписался из больницы, чтобы продолжить реабилитацию и восстановление в московской клинике. Алексей очень хотел взглянуть в глаза человеку, который убил его мать и навсегда искалечил его жизнь. Он не хотел мести и не требовал расправы. Алексей просто верил в справедливость, которая в сложившихся обстоятельствах была столь же естественна, как снег зимой или зеленая трава летом.

В тот же день 9 ноября 2010 года уголовное дело № 19161 было направлено в Главное следственное управление (ГСУ) при ГУВД по Московской области. Подмосковная милиция перестала верить Алексею Толчёнову. Алексей остался жив, а это, в сложившихся обстоятельствах, для подмосковного следствия существенно усложняло расследование дела, для которого уже был заготовлен другой сценарий.

Колобок на «Ягуаре»

В конце ноября, в начале декабря 2010 года Алексей предпринял попытку узнать, как проходит расследование уголовного дела. Все усилия были тщетными. Ситуацию смог прояснить только начальник следствия, который заявил, что такого дела в районном отделении милиции нет и, что его забрало ГСУ МВД РФ по Московской области. В ГСУ Алексей Толчёнов так же безрезультатно искал дело несколько недель. После того, как Алексей стал звонить во все отделы ГСУ и донимать начальников, ему, наконец-то, позвонил следователь Сидоров, который спустя 2,5 месяца после происшествия пригласил его на допрос.

На первом допросе Сидоров успокоил Толчёнова: «все нормально, назначены экспертизы, следствие идет полным ходом, показания свидетеля присутствуют в деле». Ознакомившись с материалами дела, Алексей пришел в ужас. За время его лечения, водитель «Ягуара» «тесно сотрудничал» со следствием. В деле отсутствовало медицинское освидетельствование на наличие алкоголя и наркотиков в крови водителя Нурмухаметова, хотя сотрудники ДПС давали соответствующее направление. Алексей Толчёнов, едва выживший в чудовищной аварии, в которой погибла его мать, проходил по делу как свидетель. Свидетелями проходили и Нурмухаметов, и, обещавший помочь Дмитрий Немиров, первым оказавшийся на месте ДТП. На этом свидетели почему-то заканчивались, хотя на месте ДТП их было предостаточно.

Самое главное — следствие не признало Алексея Толчёнова потерпевшим. А это означало, что дело начало обрастать новыми неизвестными ранее ни Алексею, ни его адвокату подробностями.

И подробности последовали. В уголовном деле появился автомобиль-призрак: грузовик неизвестной марки и неизвестного номера, который ехал перед «Фордом». По показаниям свидетеля Нурмухаметова, он видел только грузовик, а  «Форд» Алексея Толчёнова не видел. В какой-то момент, «Форд» решил обогнать грузовик справа, по соседней полосе. Как следует из новых показаний Нурмухаметова, совершая поворот, конечно же, убедившись, что никому не мешает, не менее чем за 100 метров до идущего навстречу грузовика, он спокойно проехал перед ним, но врезался в автомобиль Толчёнова, который, как теперь следует из материалов дела, совершал запрещенный на дороге маневр — обгон справа.

Физика окружающего нас мира весьма сложный предмет… Но все же… Если «Форд» длительное время оставался «невидимым» на прекрасно освещенной дороге, а потом вдруг «выскочил» из-за грузовика, значит в момент столкновения грузовик был в нескольких метрах от «Форда». Фактически, грузовик, словно призрак, растаяв в воздухе, проехал сквозь ударившиеся перед ним машины.

Неожиданный поворот дела смутил Алексея, но он верил в здравый смысл и справедливость. Пострадавший знал, что у него есть единственный, проходящий по делу, надежный и честный свидетель, отчаянно боровшийся за его жизнь — Дмитрий Немиров. Алексей позвонил молодому человеку. «Все в порядке», — успокоил Алексея Дмитрий. — «Я подтвержу свои показания, данные на месте ДТП».

Какого же было удивление Алексея, когда при знакомстве с материалами дела, он обнаружил, что на допросе в ГСУ МВД РФ по Московской области Дмитрий Немиров полностью подтвердил показания Нурмухаметова. Свидетель издалека видел, как Алексей на «Форде» справа обгонял грузовик, как, по правилам выполнявший все маневры Нурмухаметов, врезался в машину Алексея Толчёнова… Больше Дмитрий Немиров на телефонные звонки Алексея не отвечал.

Конечно же, версия с грузовиком-призраком имеет право на существование. Нурмухаметом и Немиров имеют право оставаться честными людьми, а пострадавший, потерявший мать Алексей Толчёнов может оказаться обманщиком, который хочет уйти от ответственности. Вот только ход расследования уголовного дела свидетельствует об обратном.

Получив показания от  Нурмухаметома и Немирова, следователь назначил эксперимент на месте ДТП, в ходе которого они полностью, слово в слово, как под копирку, подтвердили версию с грузовиком. По неизвестным причинам Толчёнова не пригласили для участия в следственных действиях. Не был приглашен и признанный потерпевшим по делу брат погибшей матери Алексея. Основываясь на показаниях только двух свидетелей, не противоречащих друг другу, следователь назначил экспертизу. Многостраничное исследование было проведено ударными темпами за три дня и полностью подтверждало версию с грузовиком-призраком.

Независимая экспертиза, проведенная с учетом показаний Алексея, опровергла эти выводы. Алексей обжаловал результаты и потребовал проведение новой экспертизы. Новая экспертиза в экспертно-криминалистическом центре МВД длилась уже 4 месяца. В результате именитые эксперты слово в слово скопировали первую экспертизу и дали точно такое же заключение, не принимающее в расчет показания Толчёнова. Назначенная по просьбе Алексея ещё одна независимая экспертиза, на этот раз, в Автодорожном институте, с привлечением не менее опытных экспертов, выявила грубейшие нарушения в методах расчета, логике и принципах исследования. К счастью, эту экспертизу удалось приобщить к материалам следствия.

Следователь сказал в морг, значит в морг…

Страшная авария на Калужском шоссе — это не ДТП с царапинами на кузове автомобилей. В аварии погиб человек. Чем же отличилось подмосковное следствие в расследовании обстоятельств смерти Ирины  Василевской?

Результаты шокируют.

На протяжении года следователями ГСУ МВД РФ по Московской области не было проведено ни одной очной ставки между свидетелями, показания которых противоречат друг другу. На протяжении года следствие не предприняло никаких действий, чтобы найти новых свидетелей. На протяжении года все следственные действия осуществляются без участия потерпевшей стороны и свидетеля Алексея Толчёнова. Что происходит?

Да все очень просто. Алексей должен был умереть. На Калужском шоссе, в больнице, где угодно. Ведь сценарий, в соответствие с которым ведется расследования этого уголовного дела — это сценарий расследования ДТП с двумя трупами. И, если даже грузовик не мифический, и, если даже Алексей виноват в ДТП, сценарий, взятый с какого-то уголовного дела, выдает давно обкатанную схему.

В деле появляется грузовик, который бесследно исчезает. Водитель грузовика и погибший водитель «создают» для виновника аварии «дорожные условия и обстоятельства», «жертвой» которых он становится. Дальнобойщик «растаял», а мертвые, как известно, молчат. Есть основания полагать, что следствие работает по данному сценарию, именно поэтому, в уголовном деле Алексей Толчёнов фактически «мёртвая душа». Если бы Алексей был виноват в ДТП, его затаскали бы по следственным экспериментам, провели десяток очных ставок, по минутам разложили бы вечер 23 октября 2010 года, чтобы установить употреблял он алкоголь или нет. Но все вышеперечисленное не нужно. По сценарию Алексей Толчёнов должен молчать. Для следствия он уже умер, как тот водитель, дело которого, возможно, взято за основу расследования.

До последней капли

9 сентября 2011 года дело передано новому следователю ГСУ МВД по Московской области, кот&

Коррумпированные, жестокие, продажные, неэффективные милиционеры — в идеале именно они должны были покинуть систему МВД в ходе тотальной переаттестации. Именно ее эффективность виделась главным условием успеха всей реформы МВД. Потому что бессмысленно менять структуру, функции, полномочия, принимать новые законы, если их будут исполнять старые люди. Но чуда не произошло. Много где процесс чистки пошел не по принципу «хороший — плохой» полицейский, а по принципу «преданный — самостоятельный», «угодный — неугодный». Это подтверждает пример воронежского участкового Романа Хабарова. Уволившись из полиции, он откровенно рассказал «РР» о том, как сегодня функционирует правоохранительная система и почему нынешняя реформа недостаточно радикальна.

Мы познакомились с Романом на конференции в Москве. Тогда я поймал себя на мысли, что это не может быть взаправду — настоящий мент сидит напротив меня и рассказывает о проблемах демократии в России. «Наверное, — подумал я, — это какая-то белая ворона, случайно залетевшая в монолитные ряды наших правоохранительных органов». Однако это не так.

Роман попал в милицию в 1993 году — не сумел с первого раза поступить на юрфак и решил получать юридическое образование в школе милиции. С тех пор он 18 лет рыл носом грязь воронежских дворов: сначала следователем, затем более 14 лет участковым — разнимал семейные драки, закрывал наркопритоны, охотился за грабителями, разбойниками и убийцами. То есть делал обычную каждодневную милицейскую работу. В 2007 году, ведомый исключительно любопытством, он стал участ­вовать в мероприятиях воронежской Школы публичной политики — одного из последних осколков фонда «Открытая Россия» Ходорковского. Съездил на несколько конференций в Москву.

Как рассказывал сам Роман, тот факт, что милиционер интересуется демократией, настолько изумлял всех, что ему выделяли гранты на зарубежные поездки почти автоматически. Так Совет Европы пригласил его в Страсбург, а затем он съездил в Вашингтон и Сент-Луис, где ему устроили визит в местное управление полиции. «Я много раз приглашал поучаствовать моих коллег, но они только отмахивались, — рассказывает Роман. — Уж не знаю, природная лень это или страх, как бы чего не вышло».

И, как оказалось, они были правы.

Что значит быть милиционером

— В начале 90-х МВД совершило две крупные кадровые ошибки. Первая — стали брать в милицию людей, не служивших в армии. И сразу школы милиции из мест, куда люди шли учиться, превратились в отмазку от армии. Я поступил в школу милиции в 93-м — первый год, когда туда стали принимать не отслуживших в армии. И нас, служивших, было всего треть курса. Со мной учился весь милицейский блатняк города: сын начальника областного ГАИ, сын начальника отдела кадров ГУВД, племянник директора рыбокомбината.

Понятно, что сразу вырос конкурс. И сразу поступать стали за взятки. Раньше в голову не могло прийти брать с милиционера деньги за поступление в школу милиции. Потому что туда, наоборот, мало кто стремился — большинство тех же пэпээсников совершенно не рвались на офицерские должности, потому что это был совсем другой уровень ответственности. Но как только школы милиции заполнили блатными, поступление стало платным.

Вторая кадровая ошибка — в милицию стали брать сокращенных из армии офицеров. В чем разница между милиционером и военным? Милиционеров всегда учили общаться с людьми, а офицеров учили командовать солдатами. А ведь солдат срочной службы имеет меньше прав, чем заключенный. И когда военные пришли в милицию, с этого и началась большая часть милицейского беспредела.

Как раз в это же время много опытных милиционеров ушли в околокриминальные структуры, службы безопасности, ЧОПы, адвокатуру. Ядро фактически пропало. Его сменили те самые мальчики, которые поступили в школу милиции за деньги, и бывшие военные.

Никогда милиционеры не отличались кристальной честностью, но никто не приходил в милицию лишь зарабатывать. Кстати, интересно смотреть, как на протяжении времени менялась милицейская терминология. Раньше, в 90-х, если была проблема — уголовное дело, административный материал, — то люди приходили к милиционеру «решать вопрос». С 2002-го это начало называться «отжать» — милиционеры начинали отжимать деньги.

Это совершенно разные вещи. Вопрос можно было не решать, и тогда дело шло своим чередом. Но никто специально уголовное дело не создавал: не находили наркотики по заказу, не приходили с проверкой, чтобы взять пакет с водкой. А недавно к нам пришел мальчик после школы милиции, и первый вопрос, который он задал, — «Скажите, где здесь у вас чего можно нахлобучить?»

Я говорю: «Ты понимаешь, что ты спрашиваешь и у кого? А вдруг весь отдел знает, что я — лучший друг начальника ОСБ (отдел собственной безопасности. — «РР»)? И, во-вторых, с чего ты взял, что тебе кто-то про свои теп­лые хлебные места вдруг расскажет? То есть я тебе должен бы сказать: «Ты знаешь, вот здесь вот водкой торгуют, платят тысячу рублей в месяц, здесь наркотиками торгуют, платят двадцать тысяч рублей в месяц»? Иди сам работай. Позволяют тебе твои моральные принципы брать — будешь брать, позволяют тебе профессиональные навыки добиться, чтобы тебе платили, — будут тебе платить».

Моральный дух МВД с каждым месяцем все ниже, хотя иногда кажется, что ниже некуда. В либеральных кругах есть такое распространенное мнение, что милиция — это такая оккупационная армия преступного режима. Но вот полицаи при немцах — они точно знали, что служат фюреру и великой Германии. А спросите у этих «оккупантов» — они себя сами считают армией режима? Нет. Они думают, что они — самая кинутая властью часть общества. С одной стороны, милиционеры всегда во всем виноваты, с другой — у них никаких прав нет, а с третьей — с них все равно требуют исполнения каких-то обязанностей, неважно, каким путем.

А часто получается так, что выполнять свои реальные обязанности по защите прав граждан милиционер может только незаконным способом.

Допустим, если мы приезжаем на семейный конфликт, где муж бьет жену, никаких полномочий у милиционера его задерживать нет, потому что это дело частного обвинения. Жена должна подать заявление мировому судье, суд возбудит уголовное дело, и его осудят. А в квартире нам его задерживать не за что: общественный порядок не нарушался. Но бывает так, что не задержать нельзя: уедешь, а он ее убьет. То есть можно его задержать — написать, что ругался на улице матом, но это будет совершенно незаконно.

У нас раньше на убийство приезжал следователь из прокуратуры и говорил: «Вы по мелочи (мелкое хулиганство, ст.20.1 КоАП РФ. — «РР») пока оформите убийцу, а я с утра его арестую». То есть напишите, что он на улице ругался матом. А ведь если про убийцу можно написать, что он ругался матом на улице, — значит, можно и про кого угодно. И весьма значительная часть милицейского беспредела основана на том, что милиционер по закону не имеет возможности сделать то, что должен. Милиционер поставлен в положение, когда он работу должен сделать, но при этом нарушая закон.

Поэтому милиционеры находятся в состоянии перманентного когнитивного диссонанса. В этом смысле я, кстати, за гражданского министра. Потому что разрабатывать критерии и пути реформы должны именно представители общества и государства при консультационном участии сотрудников МВД, но без права их решающего голоса. Потому что если ты дослужился до майора — ты как человек, способный объективно оценить ситуацию, закончился. Профессиональная деформация с тобой уже произошла, ты можешь искренне желать хорошего, но ты за хорошее принимаешь уже то, что тебе хорошо.

«Вихрь-антитеррор»

— Милицию погубил «Вихрь-антитеррор». До того как начались взрывы домов в Москве, у нас была нормальная милицейская работа. То есть уголовный розыск бегал, ловил жуликов, я мог себе позволить целый день просто обходить участок и вечером доложить об этом начальнику, а он не требовал, чтобы я обязательно раскрыл ка­кое-то преступление. Сейчас я даже боюсь себе представить выражение лица начальника, прежде чем он начнет громко ругаться матом: «То есть это как это просто ходил и с людьми разговаривал?! И что же ты находил?!»

Когда после взрывов домов в Москве первый раз ввели «Вихрь-антитеррор», мы двенадцать часов в сутки работали. Преступность реально упала процентов на тридцать-сорок, потому что мы всех судимых отрабатывали, всех охотников проверяли — нет ли у них незарегистрированного оружия. Тогда было очень много оружия изъято из незаконного оборота, и это были реальные факты.

Руководству это понравилось — гляньте, какие показатели! И «Вихрь» стали растягивать на месяцы. И, кстати, вал отчетов, ежедневных справок появился именно тогда. А поскольку никакой форсаж не может длиться постоянно, все поняли, что, вместо того чтобы бегать и реально проверять охотников, можно написать справку, что ты их проверил.

И когда теперь министр докладывает, что столько-то единиц боеприпасов изъято из незаконного оборота, я догадываюсь, что 80-95% этих боеприпасов сами милиционеры принесли на то место, где они их «нашли», и что большая их часть — это патроны от автомата Калашникова или от пистолета Макарова.

Как это устроено? Допустим, прихожу я к тебе и говорю: «Давай ты как будто нашел патрон и мне его выдал». Ты освобождаешься от ответственности, потому что ты добровольно выдал имеющийся боеприпас, у тебя нет преступления. А мы изъяли боеприпас из незаконного оборота — все счастливы. А министр потом доложит где-нибудь, что мы изъяли тысячу боеприпасов. Может, кто-то и правда думает, что нашли фугасы, но большая часть изъятого — это патроны. Мы одно время все патроны «находили» сознательно на участке одного коллеги, потому что по другим делам толку от него не было. И ка­кие-нибудь органы должны были бы поинтересоваться: почему в этом месте столько патронов от Калашникова находят? Не поинтересовались.

Реформа МВД

— Когда объявили о реформе, я относился к этому с романтическим энтузиазмом, даже замечания к закону «О полиции» писал на специальном сайте. Но когда его приняли, стало понятно, что все, реформа проваливается. Закон не сказать, что плохой, — он кодифицировал все, что милиция и так делала. Если цель была такая, то это хороший закон. Если цель была реформировать эту службу, то он вообще никакой.

Когда я поставил крест на законе, то стал ждать штатного расписания. Но и этот рубеж обороны благополучно сдали: ничего не изменилось, все, кто сидел и ничего не делал, — все остались. По указу президента центральный штат МВД — более девяти тысяч человек. Я, честно, не знаю, что все эти люди могут делать, какую реальную работу. А девять тысяч — это десять полноценных ГУВД.

Нынешнее руководство гордится тем, что повышает зарплаты. И действительно, для Воронежа оклад в 33 тысячи рублей для только что пришедшего лейтенанта — это много. Я со своим 18-летним стажем в милиции и 14 лет участковым получал 19 тысяч. Есть такая идея, что, получая такие деньги, сотрудник МВД будет ими дорожить и не будет нарушать закон. Думаю, это — миф. Я могу точно утверждать, что если сохранится нынешняя система отчетности, то с повышени&#1

По мнению руководителя Института социально-экономических и политических исследований, координатора работ по подготовке Народной программы ОНФ Николая Федорова, нынешний уголовный кодекс после поправок и дополнений приобрел лоскутный характер. Необходимо разработать принципиально новый системный документ. «Но хотелось бы, чтобы его не писали в кулуарах какого-то министерства или министерств, — заявила Член Общественной палаты РФ председатель правления МПОО «Сопротивление» Ольга Костина. — У нас достаточно специалистов во всех областях уголовного права, и нам есть, с кем посоветоваться».

Ольга Костина, Член Общественной палаты:

Абсолютно согласна, что необходима реформа Уголовного кодекса. Конечно же,  вносить изменения в уголовно-исправительную систему и  уголовно-процессуальные документы нужно было системно, а не отрывочно, не закрывать какие-то вопиющие дыры, которые будоражат общественное мнение.

То, что президент Медведев в принципе проявил такое политическое и гражданское мужество, чтобы начать это движение, очень важно для России. Совершенно очевидно, что эта работа по реформированию УК  должна быть публичной и системной.

Мы также подавали свое предложение  в Народный фронт,  которое касается жертв преступлений в России. Конечно, эту тему не сравнишь с теми лобби,  которые отстаивают (и довольно справедливо  это делают)  права осужденных или обвиняемых. Практически все инстанции, которые мы прошли, соглашаются с тем, что единственный способ сбалансировать систему и сделать ее осмысленной и разумной  — усиление прав жертв преступлений, государственная защита этих людей.  В большинстве случаев, когда общество требует расправы, речь идет о тяжких преступлениях насильственного характера, а не о преступлениях экономических  и нетяжких, совершенных первый раз. Общество  в состоянии в обмен на заботу государства, качественное и быстрое правосудие, сбалансировать эту систему.

Я не совсем согласна с Федоровым, что обвинительная  форма  правосудия — это в некоторой мере  результат работы бывших правоохранителей.  Обвинительный уклон в этой системе сейчас бессмысленный.

Возвращаясь к теме о жертвах преступлений, повторюсь, что основная задача всего мирового правосудия — восстановление попранного преступлением права. Если бы мы подходили с этой общецивилизованной  точки зрения, то для нас отправление человека просто  в тюрьму, где возможны туберкулез, смерть и так далее, было бы неприемлемо. Потерпевшая сторона не требовала бы этого, она бы требовала разумного возмещения ущерба. Это если речь не идет об убийствах и тяжких преступлениях.

Поэтому в целом я считаю, что та работа, которая была проведена за эти четыре года, показала востребованность этой задачи. Конечно, нужно менять систему.

Хочу отметить, что Дмитрий Медведев справедливо называет реформы модернизацией системы. Сначала речь шла о гуманизации, либерализации. Сейчас мы понимаем, что речь идет о том, что те, кто совершает тяжкие преступления, должны жестко наказываться, адекватно и  справедливо, а те,  кто может исправиться, не должен подвергаться такому наказанию или платить штрафы вплоть до разорения…

На этой неделе почему-то в СИЗО погибли два человека, вина которых не доказана.  А сегодня появилась публикация, что в Волгограде накрыли колонию для «авторитетов», которым создавались там дачные условия. Была и другая публикация, где отмечалось, что из «зоны» «авторитеты» могли съездить отдохнуть за границу. Не очень понятно, о какой либерализации можно говорить. Надо говорить о балансе этой системы, о ее адекватности.

Я постараюсь еще раз обратиться к руководству Народного фронта, к премьеру, к президенту чтобы обратили внимание на законопроект, который  подготовила Общественная палата  по увеличении прав жертв. Сейчас можно наблюдать, что к родственникам осужденных относятся достаточно жестоко. Например, родственникам осужденной не по тяжкому преступлению  женщине не сообщают, куда осуждённую отправили отбывать наказание.

Единственный шанс баланса — защитить и права потерпевших, и ориентироваться на мировой опыт. Когда наказание ставит своей задачей восстановить попранное право потерпевшего, это наказание совершено по-другому выглядит.

Создание нового Уголовного кодекса, может занять не очень длительное время при проявлении жесткой политической воли.

Кстати, в ноябре в Общественной палате будет создана постоянная группа по содействию реформы правосудия. Оказалось, что значительное количество  известных юристов, криминологов и специалистов по уголовному праву оказались совсем не вовлечены в эту дискуссию. То есть, те люди, которые действительно могли внести конструктивные предложения оказались в стороне от этих реформ, и, собственно говоря, их никто особо не спрашивает.

Другое дело, что мы также понимаем, что при осуществлении реформ возникнут вопросы на этапе правоприменения.  Необходимо  создание социальных фондов, компенсационных программ, усиление службы приставов. Все это, конечно, потребует времени. И начинать надо было уже вчера. 

Понятно, что написать новый Уголовный кодекс  можно за несколько месяцев. Но хотелось бы, чтобы его не писали в кулуарах какого-то министерства или министерств. У нас достаточно специалистов во всех областях уголовного права, и нам есть, с кем посоветоваться. Ведь часто возникает проблема, что предложения по гуманизации вносит одно ведомство, автор документа неизвестен, а ответственность за реализацию предложений несет другое ведомство. Если мы хотим серьезных изменений, то нужно говорить о комплексной ответственности всех, кто принимает в этом участие.